Айзек Азимов - СООБЩЕСТВО И ЗЕМЛЯ
— Послушайте, — сказал Тревиц, — ведь это вы захотели взять Фоллом с собой вопреки моему желанию. Я был убежден, что от нее будут только неприятности. И вот ее присутствие уже вызывает осложнения. Вам придется приспосабливаться к этому. Она здесь, поэтому вам придется остаться с ней.
Блисс вздохнула.
— Пожалуй, вы правы.
— Хорошо. Где Янов?
— Он с ней.
— Идите смените его, мне надо с ним поговорить.
Когда Пелорат вошел и кашлянул, чтобы заявить о своем присутствии, Тревиц все еще изучал поверхность планеты.
— Что-нибудь не так, Голан? — спросил Пелорат.
— Не то чтобы не так, Янов. Просто я не очень уверен, мне хотелось бы посоветоваться. Это странная планета. Что с ней случилось, я не знаю. Моря были обширными, но мелкими. Насколько можно судить по оставшимся следам, жизнь здесь основывалась на опреснении и каналах… или моря были не очень солеными. Тогда понятно, почему в бассейнах мало соляных отложений. Или когда океан исчез, то и соляные отложения тоже исчезли, тогда это дело рук человека.
— Простите мое невежество, — нерешительно сказал Пелорат, но какое нам дело до этого?
— Наверно, никакого, просто интересно. Если б я знал, какой эта планета была до терраформирования, какой ее сделали люди, я, может быть, понял бы, что с ней случилось, когда люди ее покинули. И если бы мы поняли, что здесь произошло, мы, быть может, знали заранее, чего ожидать.
— Что здесь может случиться? Ведь это мертвая планета.
— Мертвая. Очень мало воды, разреженная, непригодная для дыхания атмосфера, и Блисс не обнаружила признаков ментальной активности.
— Мне кажется, это все решает.
— Отсутствие ментальной активности не обязательно означает отсутствие жизни.
— Но безусловно означает отсутствие жизни, опасной для нас.
— Не знаю… Но я не об этом хотел с вами посоветоваться. Здесь два города, подходящих для первого осмотра. Они прекрасно сохранились. Сохранилось много городов. Что бы ни уничтожило океаны и воздух, города оно не тронуло. Эти два города больше всех. Однако больший из них не имеет площадок для посадки. В пригородах как будто есть космопорты, но они далеко от города. В том, который поменьше, есть пустые участки. Так что там легче сесть посередине, хотя и не в космопорте, но в конце концов, какая разница.
Пелорат поморщился.
— Вы хотите, чтобы я принял решение, Голан?
— Нет. Решение я приму сам. Я только хочу услышать ваши соображения.
— Если так, то город с космопортами в пригородах скорее всего торгово-промышленный центр. Город поменьше с открытыми площадками скорее всего административный центр. Нам нужен как раз административный центр. Там есть сооружения монументальной архитектуры?
— Что вы имеете в виду?
Плотно сжатые губы Пелората тронула улыбка.
— В общем, не знаю, — сказал он. — В разные эпохи и на разных планетах разные обычаи. Можно сказать, что эти сооружения всегда громоздкие и расточительные… Как то место, где мы были на Компореллоне.
Теперь улыбнулся Тревиц.
— Сверху трудно определить. А при боковом обзоре, когда я приближался к городам, они выглядели сплошной пестрой массой. А почему вы считаете, что нам нужен административный центр?
— Там мы скорее всего найдем музей планеты, библиотеку, архив, Университет и тому подобное.
— Хорошо. Значит, направляемся в меньший город. Мы дважды промахнулись, но, может быть, на этот раз что-нибудь найдем.
— Да. Троица — счастливое число.
Тревиц поднял брови.
— Что за выражение, Янов?
— Это старинное выражение, — объяснил Пелорат, — я его нашел в одной древней легенде. Мне кажется, оно означает успех при третьей попытке.
— Похоже, — сказал Тревиц. — Что ж, очень хорошо… Поверим, что троица счастливое число, Янов.
15. Мох
В скафандре Тревиц казался карикатурой на человека. Узнать его можно было только по двум кобурам, не тем, которые он надевал обычно, а большего размера, являвшимся частью скафандра. Он аккуратно засунул, тщательно проверив заряжен ли он, бластер в правую кобуру, а нейронный хлыст, также заряженный — в левую. На этот раз, мрачно подумал он, никто не отнимет их.
Блисс улыбнулась.
— Вы что, собираетесь носить оружие даже на планете, где нет воздуха? И… а, ладно! Я не стану оспаривать ваше решение.
— Хорошо, — сказал Тревиц и повернулся к Пелорату, чтобы помочь ему водрузить шлем, прежде чем надеть свой.
Пелорат, надевавший скафандр в первый раз в жизни, жалобно сказал:
— Я действительно смогу дышать в этой конструкции, Голан?
— Обещаю вам, — ответил Тревиц.
Блисс стояла, обнимая за плечи Фоллом, и наблюдала, как закрываются последние стыки. Маленькая солярийка смотрела на две фигуры в космических скафандрах с явной тревогой. Она дрожала, и рука Блисс мягко и ободряюще обнимала ее.
Открылась дверь шлюза, и Тревиц с Пелоратом, махнув на прощанье толстыми руками, шагнули в шлюз. Дверь шлюза закрылась, открылся люк корабля, и они неуклюже ступили на поверхность мертвой планеты.
Начинался рассвет. Небо на горизонте светилось бледно-багровым, там вскоре должно было взойти солнце.
— Здесь холодно, — сказал Пелорат.
— Вы чувствуете холод? — удивился Тревиц. В хорошо изолированных скафандрах проблемы появлялись только при отводе излишков тепла.
— Нет, но посмотрите… — голос Пелората ясно звучал по радио, палец указывал. Впереди в багровом свете зари сверкал покрытый изморозью фасад здания.
— При тонкой атмосфере, — сказал Тревиц, — ночью здесь должно быть очень холодно, а днем очень жарко. Сейчас самое холодное время суток, а через несколько часов станет слишком жарко, и мы не сможем находиться на солнце.
И тут, как будто эти слова послужили кабалистическим заклинанием, над горизонтом появился краешек солнца.
— Не смотрите на него, — посоветовал Тревиц. — Наши щитки непроницаемы для ультрафиолета, на это все равно вредно.
Тревиц повернулся спиной к восходящему солнцу и позволил своей длинной тени упасть на здание. Под действием солнечного света изморозь испарялась прямо на глазах. Несколько мгновений стена казалась темной от сырости, затем исчезла и сырость.
— Сверху здания выглядели лучше, — сказал Тревиц. — Сейчас видно, что они в трещинах и разваливаются. Это, наверно, из-за перепадов температуры: на них каждую ночь замерзают, а днем испаряются небольшие количества воды, и это продолжается, быть может, двадцать тысяч лет. На камне над входом выгравированы буквы, но их трудно разобрать из-за трещин. Вы можете прочесть надпись, Янов?
— Какое-то финансовое заведение. По крайней мере, я различаю слово "банк".
— Что такое банк?
— Здание, в котором денежные вклады хранились, выдавались, обменивались, инвестировались, давались взаймы — если я правильно это себе представляю.
— Целое здание для этого? Совсем без компьютеров что ли?
— Вероятно.
Тревиц пожал плечами. Древняя история его не увлекала.
Они пошли по городу, все более торопясь, все меньше времени тратя на осмотр каждого здания. Мертвое молчание подавляло. Медленно, тысячелетиями разрушающийся город напоминал скелет, исчезло все, кроме костей.
Они шли в тени, но Тревицу казалось, что он ощущает спиной тепло солнца.
Пелорат находился в сотне метров справа от Тревица. Вдруг он резко сказал:
— Взгляните!
У Тревица зазвенело в ушах.
— Не кричите, Янов, — сказал он, — мне хорошо слышен даже ваш шепот на любом расстоянии. Что там?
Сразу же понизив голос, Пелорат ответил:
— Это здание — "Зал Миров". Во всяком случае, так, по-моему, гласит надпись.
Тревиц подошел к Пелорату. Перед ними стояло трехэтажное здание. На неровной линии крыши громоздились большие каменные обломки, как будто там развалился на куски какой-то скульптурный объект.
— Вы уверены?- спросил Тревиц.
— Давайте войдем и выясним.
Они поднялись по пяти низким широким ступеням и пересекли слишком широкую площадку. Стук их металлических каблуков не был слышен в разреженном воздухе, шаги создавали лишь вибрацию.
— Я понял, — сказал Тревиц, — что вы подразумевали под "громоздким и расточительным".
Они вошли в обширный зал, в котором через высокие окна падал солнечный свет, ярко освещая одни участки и оставляя совершенно темными другие. Разреженная атмосфера плохо рассеивала свет.
В центре находилась огромная фигура человека, по-видимому, из синтетического камня. Одна рука отвалилась, другая треснула у плеча, и Тревиц чувствовал, что, если по ней стукнуть, она тоже отвалится. Он сделал шаг назад, как будто боялся искушения совершить акт непростительного вандализма.
