Иар Эльтеррус - Огонь и ветер
Во-вторых, у семьи появятся перспективы — а это значит, что будет реальный смысл жить дальше. Не выживать, тупо цепляясь за какие-то призрачные шансы, не страдать, не мучиться болезнями и неизвестностью, а жить. И хорошо жить. Они все очень умные, у них светлые головы, они сильные. И будут вместе. А значит, тот же Окист через какое-то время получит замечательную научную команду, и если там не совсем дураки сидят, эту команду возьмут в дело.
А дальше уж как пойдёт…
От этих мыслей делалось хорошо.
Они грели, как костёр зимней ночью.
И пространство вокруг делалось уютным и радостным — во всём была радость, тихая, затаённая. В бутерброде, в чашке чаю, в работающей печке в машине, в ушастой шапке, в попискивающем «дирижёре», в звяканье тарелок, которые утром спешно перемывал Скрипач, в снегопаде, в маленькой настольной лампе с тканевым абажуром, даже в смешной занавеске для ванной.
…Будь сейчас жив социолог Линц, он бы, наверное, рукоплескал — бывшему агенту, который при жизни сумел убить в себе собственное «я»…
* * *Они узнали, наконец, что это такое — настоящее душевное смятение.
Всё сразу.
И радость, которую нельзя пока что даже как-то выразить, потому что ещё не время.
И страх, что ничего не получится.
И неизвестность, в которой они сейчас пребывали.
И ожидание.
И новая задача, решения у которой пока что не было.
Ри, по словам Скрипача, «зависал» — мог на несколько минут настолько глубоко уйти в себя, что даже на слова, обращённые к нему, не откликался. Сидел, как истукан, уставившись перед собой невидящими глазами, и молчал.
Сам Скрипач, впрочем, был ничем не лучше, разве что вместо «зависания» он начинал вдруг бессмысленно улыбаться. Ит и Ри его в эти моменты с большим удовольствием подкалывали, но Ит всё же боялся, что Скрипач впадёт в свою нирвану не вовремя, поэтому за руль несколько дней Рыжего не пускал.
— Свихнулись оба от радости, — ворчал он беззлобно. — Работать надо. Ребят, хватит. Это уже серьёзно.
…Работать приходилось много. Ноябрь заканчивался (на планете они пробыли уже почти месяц), и начались настоящие холода — а «веер» точек предполагал весьма большое количество самых разнообразных маршрутов по всему Подмосковью. Ездить приходилось почти каждый день, возвращались иногда за полночь — плохие дороги, ломающаяся «Люся», холод…
Сод действительно был миром, имеющим Осколок Сонма, но в отличие от той же Терры-ноль мир этот был холодным. Зима, настоящая, крепкая и злая зима царствовала тут почти пять месяцев; первые снегопады начинались в середине октября, и снег, судя по тому, что они успели узнать, лежал чуть ли не до мая. А в особенно холодные годы мог и до июня долежать… Страна жила за счёт южных областей, являющихся главными поставщиками продуктов, в средней же полосе, к которой относилась данная вариация Москвы, выращивали разве что картошку-скороспелку да репу. Даже свёкла, и та вырасти не успевала.
— Да… — констатировал Ит после очередного экскурса в местную информационную сеть. — Как хорошо, что мы вовремя разобрались с одеждой. Вообще, мы, конечно, безобразно расслабились на Терре-ноль.
— В смысле? — не понял Ри.
— Климат там больно хорош, — хмыкнул Ит. — Расскажи тут кому про абрикосы в Подмосковье, засмеют и будут правы. Четыре-пять тёплых месяцев за весь год, да и то, как сказать — тёплых… Дубак тут, ребята. Зверский дубак. Хотел бы я отсюда побыстрее убраться.
Побыстрее убраться хотели, конечно, все, но пока что любые попытки получить хоть какую-то информацию о Фэбе-младшем заканчивались ничем. Ри справедливо предположил, что информация может быть у Павла, пусть косвенная, пусть опосредованная, но добыть её не представлялось возможным: Павел просто не стал бы с ними разговаривать на эту тему.
— Давай прогуляемся туда, — предложил как-то раз Скрипач. — Посмотрим, что и как. Мы с тобой всё-таки ещё не совсем…
— Рыжий, мы совсем, — возразил Ит. — Понимаешь, так гулять можно лишь в том случае, когда про тебя ничего и никому не известно. А он про нас знает всё. Не выйдет.
— Если взять Файри и Найф…
— Они засвечены напрочь, — Ит покачал головой.
— Личины.
— А то он дурак и не догадается, — хмыкнул Ит.
— В ускоренном режиме проскочить, и…
— И потом Ри будет работать тут один, потому что нас положат, — Ит задумался. — Рыжий, дай мне пару дней. Я не меньше тебя хочу разобраться с этим вопросом, но пока что вариантов не вижу. Но не исключаю, что они могут появиться.
— Сознательный ты наш, — проворчал Скрипач, сдаваясь. — Ладно, решай. А мы пока будем мучить датчики.
Проклятые датчики с недавних пор завели себе моду ломаться, поэтому перед каждым выездом их приходилось проверять. Ри вскоре освоился с пайкой, Скрипач и Ит паять научились ещё в незапамятные времена, поэтому теперь часть вечеров уходила на то, чтобы привести в порядок аппаратуру.
Скучать и впрямь оказалось совершенно некогда.
Утром, наскоро перекусив, шли возиться с машиной. Потом отправлялись работать. Вечером ехали к Павлу с отчётом, возвращались домой. Наскоро ели и садились паять. В полночь ложились спать, потому что выматывались за день так, что мало не покажется.
Но всё-таки…
И Скрипач, и Ри — мечтали. Да и как было не мечтать? То, что раньше относилось лишь к области гипотетических предположений, то, что было «если бы» и «может быть», теперь становилось реальностью.
— Слушай… — Скрипач говорил совсем тихо, потому что была уже глубокая ночь, и Ри спал крепким сном в соседней комнате. — А вот ты помнишь, на Окисте было небольшое внутреннее море?.. И там синяя-синяя вода почему-то, я только не помню, почему… Когда это всё кончится, обязательно туда слетаем… Берта, Кир, ты и я. Возьмём катер и махнём на пару дней… Там очень красиво, очень…
— Конечно, — обещал Ит, думая, что на это море Скрипач, конечно, семью просто обязан вытащить. — Конечно, родной.
— Это будет здорово… — Скрипач словно его и не слышал. — Мы сделаем разведку, а потом полетим все вместе — с Джессикой, Ри и мелкими… А Ри обязательно должен завести собаку, как думаешь?
— Должен, — соглашался Ит, безучастно глядя в ставший уже привычным полупрозрачный мир. За стеной, на соседской кухне, из неприметной щели вылезла мышь и принялась шуровать под столом. — Он очень любит собак…
— Вот, — удовлетворённо констатировал Скрипач. — Может, мы кошку возьмём?
— Возьмём, — вновь соглашался Ит. — Как же без кошки.
— Только бы всё получилось…
— Получится, обязательно получится, — уверенно говорил Ит. — Вот увидишь.
— Я так по нему скучаю… А ты скучаешь?
— Скучаю, — кивал Ит темноте и мыши на соседской кухне. — Я по нему очень скучаю…
— А по Фэбу?
— Родной, нет никакого Фэба. Я по Киру скучаю. Давай спать, пожалуйста. Второй час уже.
…Ри тоже хотелось поговорить, и он тоже отлавливал Ита — именно для таких разговоров. Чаще всего они случались тогда, когда Скрипач или готовил, или возился с машиной.
— Понимаешь, я вот до сих пор… ощущение — словно на кончиках пальцев. Руку протягиваю — и чувствую. Её чувствую. Волосы под рукой, жилка на виске тоненькая, бьётся… Словно она — почти здесь. Не могу объяснить, Ит. Прости, что мучаю.
— Ты не мучаешь, — возражал Ит. — Тебе просто нужно выговориться, понимаешь? Это нормально. Я через это проходил. Помню.
— Рыжий говорил, что ты молчал.
— Да как же, — смеялся Ит. — Ничего я не молчал. Только… разница, конечно, существенная. Я тогда прощался, а вы сейчас — наоборот. Ри, просто потерпеть надо. Какое-то время. Ты очень сильный человек, раз ты это всё сделал — так тем более должен справиться. Ждать — ужасная штука, согласен. Но что делать.
— Да, действительно, — Ри пожимал плечами. — Я ведь тоже много лет молчал. Терпел, молчал. А сейчас… помнишь, в детстве подарки дарили на праздники?
— У нас дарили максимум — сладкий пирог, — напоминал Ит. — И то, если праздник не совпадал с очередным постом.
— Ну да, верно. Но всё равно, пирога-то ты ждал?
— А как же.
— Ну и вот. Вот у меня сейчас — период ожидания пирога. Предвкушение пирога. Или подарка. Или…
— Эк ты хватил. Смотри, не расскажи потом Джесс про эти аналогии, — смеялся Ит. — А то узнает любимая женщина, что ты её сравнивал с пирогом…
— Тьфу на тебя, — тыкал его кулаком в бок Ри. — Что плохого?
— Ничего, — отмахивался Ит. — Давай паять…
* * *Приближался Новый год.
В этой вариации Сонма его праздновали, как и в девяноста процентах других: с тридцать первого декабря на первое января. Ёлки, однако, тут не наряжали, хотя еловые ветви были непременным атрибутом праздника.
Всё было обставлено гораздо интереснее.
