А. Задорожный - Звездный капитан
— Что–то вы последнее время не в духе, — заметил бармен. Он поставил перед Холманом бокал.
— Моя жизнь превратилась в кошмар, приятель, — пожаловался Холман.
— Что так? — Бармен кинул в бокал кубик льда.
— Я не знаю, что мне делать. Мир вокруг рушится.
— Отчего рушится мир? — Бармен налил пару сантиметров крапового ликера.
— Я стою перед сложнейшим выбором — что делать дальше.
— Решите, что вам нравится больше всего, что вы лучше всего умеете, и займитесь этим.
— Мне нравится выпивка, — усмехнулся Холман. — А лучше всего у меня получается психоанализ.
— Вот как. — Бармен аккуратно влил по соломинке смесь из шейкера в бокал.
— Я не могу решиться, как мне поступить.
— Не знаете, как поступить?
— Одно ясно наверняка — надо менять работу. В психиатрии мне теперь ничего не светит. Но я не хочу заниматься чем–то другим. Мне нравится то, что я умею лучше всего.
— Понятно.
— Когда ко мне на прием приходили озабоченные люди, я выслушивал их, и они уходили радостные, полные энергии, с надеждой в глазах. Только когда я потерял эту возможность, я понял, что работы лучше мне не найти.
— Скверно, — сочувственно изрек бармен.
— Может, ты что–либо посоветуешь? — Холман вытащил из бокала соломинку и бросил на пепельницу.
— Я не могу советовать. — Бармен стер с поверхности стойки упавшую капельку. — Я только наливаю выпивку…
Этот разговор произошел десять лет назад, но Холман помнил его дословно, будто бы он случился вчера.
Холман покинул Плобой. Ему так и не вернули лицензию. Однако все последнее время он занимался двумя любимыми вещами: выпивкой и психоанализом.
Минд Холман теперь работал барменом. Ему нравилась новая работа, благодаря которой он не изменил своему призванию. Холмана притягивали люди–загадки, подобные ребусам, которые он обожал разгадывать. С профессиональным выражением он выслушивал пьяные речи геологов, космолетчиков, путешественников — всех, кого приводили к стойке извилистые дороги судьбы, — и… наливал выпивку.
Орбита планеты Эрцер–12 напоминала эллипс. Лето наступало, когда Эрцер–12 подходила к солнцу на минимальное расстояние. Зимой начинались пыльные бури, которые продолжались три месяца в году. Четыре океана, не соединенные друг с другом, покрывали лишь одну восьмую поверхности, отчего воздух был сухой, с пониженным содержанием кислорода. Флора состояла из скудной растительности, в основном колючек и кактусов, а фауну представляли лишь змеи да ящерицы. Юридически планета находилась под юрисдикцией амплиитов, но никакого госпредставительства на планете с момента регистрации не было, и поэтому в звездных каталогах, в графе «Государственный строй», стояла лаконичная запись: «Самоуправление».
Багровый свет заходящего солнца залил улицы Эйпонсити — единственного города на планете Эрцер–12. Двух–и трехэтажные дома из песчаных кирпичей напоминали кубики, выложенные вдоль центральной улицы. Шахтерский городок рос вокруг административного здания «Эрго» — фирмы по добыче и обогащению руды. Сами разработки находились в разных местах планеты, от южного до северного полюсов. Космодрома, как такового, не было. Рейсовый челнок, прилетавший раз в неделю, приземлялся на платную площадку за зданием «Эрго». Остальные, кому по делам приходилось прилетать в Эйпонсити, оставляли звездолеты на близлежащих равнинах. У большинства кораблей имелась автономная система защиты, проникнуть чужаку на борт не представлялось возможным, поэтому, спрятав корабль в пустынной местности, пилоты отправлялись в город на автономном модуле (флаере, лендспидере, скутере, вездеходе — кто чем пользовался). Торговля шла — золото, платина, драгоценные камни по приемлемым ценам, обогащенная редкими изотопами руда. Те, кто не гнался за сверхприбылями, предпочитали летать за изотопами и редкоземельными металлами именно на Эрцер–12.
Дневная жара спала. К городу съезжались вездеходы с шахтерами; словно перелетные птицы, слетались флаеры с персоналом удаленных шахт. Пыльные улицы наполнялись народом.
Бар «Зеленый попугай» готовился к наплыву посетителей.
Вечер только наступил, а у стойки уже было многолюдно. Шахтеры — самая благодатная клиентура. Несмотря на развязные манеры и частые драки, они приносят неплохую прибыль. Холман любил шахтеров — простых, прямолинейных парней, готовых изречь пару грубых слов и выпить все, что угодно.
Особой симпатией у Холмана пользовались пилоты звездолетов — совершенно другая категория людей, отличающаяся от остальных. Каждый из пилотов — уникальная личность. Невозможно найти похожего, как невозможно найти одинаковые снежинки. Словно звезды, с которых пилоты прилетели: на небе все кажутся одинаковыми, а вблизи каждый полон загадок и индивидуальных особенностей.
Холман недолюбливал полицейских и робототорговцев: первых — потому что, когда он только начинал работать барменом в Плобитауне, они замучили его вымогательством, а вторых — из–за скудости души. Во взгляде робототорговцев, с которыми доводилось встречаться Холману, он видел один и тот же вопрос: «Сколько это может стоить?»
Порой в бар заходили пугающие личности: иногда наряженные в дорогие шелка, а иногда неприметные, в потертой одежде, но неизменно с большой пушкой в кобуре. Такие люди по своей воле никогда не попадут на прием к психоаналитику. С их появлением атмосфера менялась, словно кондиционер начинал работать на полную мощность. Каким–то удивительным образом исходящую от них ауру чувствовали остальные посетители. Некоторые примолкали, а некоторые и вовсе торопились уйти.
Кого только не перевидал Холман в своем баре: и наемных убийц с Алониса, и золотоискателей с планеты Рок, и контрабандистов с Буя–34, и беглых каторжников с Эстеи. Все краски мира смешались в удивительной палитре «Зеленого попугая».
Никакого дурного предчувствия этим вечером у Холмана не было. Жизнь в городе текла обыденно. Даже шериф, чтобы немного развеяться, улетел к археологам.
— Давай, приятель, налей–ка мне пивка! — громко, на весь бар, попросил крупный одутловатый мужчина в потертом джинсовом костюме с явно выраженным «пивным» животом. Он бросил взгляд на соседа справа, потом на соседа слева и так же громко добавил: — Да постарайся, чтобы пены было поменьше!
— Как пожелаешь, — кивнул Холман.
Загорелого круглолицего мужчину, сделавшего заказ,
Холман хорошо знал, его звали Дженкинс. Дженкинс работал мастером на шахте второго участка, околачивался в баре каждый вечер и каждый вечер заказывал пиво, требуя отстоя пены.
За то время, что Дженкинс ходил в «Зеленый попугай», Холман изучил мастера вдоль и поперек. Громкий голос и вызывающая манера Дженкинса объяснялись атазагорафобией — боязни быть незамеченным. Травма детства — Дженкинс был пятым ребенком в семье, из–за чего ему недоставало внимания родителей. По сути, он был безобидным малым, но эксцентричное поведение, граничащее с наглостью, провоцировало других, что порой выливалось в жестокие драки.
— Давай пошевеливайся, Холман! — поторопил Дженкинс, хотя сам прекрасно знал, что налить пива без пены требует времени. — А то ты заставляешь ждать! — Дженкинс осмотрел соседей по стойке и хохотнул. — Я тут не один страждущий!
Справа от мастера сидели трое шахтеров, прилетевшие вместе с Дженкинсом, а слева невзрачный тип в красной майке и замшевом пиджаке.
Янтарная жидкость наполнила кружку.
— Лови, Дженкинс, твое пиво! — Холман сильным толчком отправил кружку по гладкой поверхности стойки к клиенту.
Дженкинс перехватил кружку, как ему показалось, залихватским жестом.
— А что я не вижу женщин?! — поинтересовался мастер.
— Девочки начинают работу в восемь.
— Через час мне уже будет хорошо и без них! Ха–ха–ха! Верно, парни?!
Приятели Дженкинса согласились и потребовали пива.
Холман отправил по стойке одна за другой три кружки.
— Мне «Саймона», — заказал человек в замшевом пиджаке.
По едва уловимым интонациям Холман мгновенно составил психологический портрет: решительный, с жестким характером, знает себе цену, не геолог, не коммивояжер — скорее контрабандист или вольный стрелок. Наполнив стопку, Холман отправил ее по стойке. Мужчина остановил стопку коротким резким жестом, словно выхватил бластер.
«Я, как всегда, не ошибся», — удовлетворенно подумал Холман и повернулся к стеллажам с бутылками.
Умение по одной интонации составить психологический портрет — это ли не высшее мастерство психоаналитика. Не глядя на человека, определить его возраст, профессию. По едва уловимым оттенкам вычислить семейное положение, по оборотам речи определить социальный статус. В такие моменты Холман ощущал себя великим сэнсэем.
Звякнул дверной колокольчик. Не поворачиваясь, Холман прикрыл глаза.
— «Кукумбер» с кислородной газировкой, любезный!
