Андрей Ливадный - Смежный сектор
Астафьев кивнул. В последнее время он, с подачи ИПАМа, усвоил много новой для себя технической информации.
— Мир — это корабль. Колониальный транспорт «Тандем», покинувший пределы Солнечной системы много лет назад. Он состоит из двух половин, объединенных смежным сектором.
— То есть наш мир — это два космических корабля? — сделал мгновенный вывод Астафьев.
— Абсолютно верно. Два корабля, состыкованные с бывшей орбитальной станцией. Я проверил состояние стыковочных узлов и нашел его вполне удовлетворительным. Теперь, когда восстановлена навигационная система, мы можем включить локальную кибернетическую сеть и отстыковаться от смежного сектора.
— То есть мы будем абсолютно свободны?
— Да. Время ожидания закончилось, Ник. Штурмовые группы погибли. Но их смерть не была напрасной — теперь у нас есть ресурсы для самостоятельного полета и дальнейшего восстановления бортовых систем. Новые поколения репликантов восполнят некомплект экипажа, и мы сможем завершить полет, разведав планеты этой звездной системы.
— А если они непригодны для жизни?
— Такое может случиться, — подтвердил его опасение ИПАМ — Но у нас есть альтернативная возможность развития.
— Я не понимаю тебя.
— На борту достаточно машин, которые могут добывать ресурсы с поверхности безвоздушных миров. Для этих целей подойдут даже астероиды. Мы в состоянии построить новые модули и отсеки, превратив нашу часть мира в огромный космический город. Правда, это потребует некоторых коррекций, или, если быть точным — усовершенствований его обитателей. Человек мало приспособлен к жизни в ограниченных пространствах, ему необходимы разнообразные ресурсы, которые трудно восполнять в условиях космических поселений. Иное дело машины. Они потребляют энергию, которую в избытке поставляет звезда.
— Ты предлагаешь заменить людей машинами?! — Николай даже привстал от удивления и гнева.
ИПАМ почел за благо сохранять дистанцию, отдалившись от стола.
— Разве тебе мешает твой новый протез, Ник? Это отличное кибернетическое устройство, гораздо более надежное, чем плоть, верно?
— Допустим.
— Разве ты перестал быть человеком? — Нет.
— Тогда ты должен понять мою логику. Сохранив мозг реплицируемых, мы создадим новую расу людей, которые будут иметь массу преимуществ перед своими биологическими прототипами. Новые поколения будут нуждаться лишь в минимальном количестве кислорода и питательных веществ, которые потребляет мозг. Остальное тело заменит кибернетика, подобная твоему протезу. Люди от этого только выиграют. Они практически не будут стареть, исчезнет проблема травм, откроются сотни новых возможностей развития.
— Ты хоть думаешь, о чем говоришь?!
— Да. Я лишь информирую тебя об одной из перспектив развития. Жизнь без войны, долгая, интересная, где каждый человек будет озабочен не борьбой за глоток воздуха или брикет синтезированного пищевого концентрата, а познанием окружающего мира, исследованием, развитием своего разума. Скажи, как в базах данных «Тандема» оказалась информация о таком пути развития? Разве не логично предположить, что люди, готовившие корабль к полету, заложили в память компьютеров эти данные для того, чтобы будущие поколения воспользовались ими?
— Я не знаю…
— А ты подумай над этим, Ник.
Астафьев не нашелся, что ответить. Состоявшийся разговор оказался для него полной неожиданностью.
— Хорошо. Я подумаю над твоей информацией. А сейчас… убирайся! Оставь меня одного!
ИПАМ послушно выскользнул сквозь приоткрывшуюся дверь.
Зерно сомнения упало.
Ему оставалось лишь ждать, какие всходы оно даст на плодородной ниве отчаянья, которым была переполнен: душа Николая?
* * *Пленный ксенобианин не подавал признаков жизни.
— Надо бы развязать его, — неожиданно произнес Постышев, первым нарушив ломкую, напряженную тишину.
Ван Хеллен, тщетно пытавшийся уловить хотя бы звук из-за герметичных переборок, перегородивших вход в компьютерный зал, обернулся на голос.
— Ты погоди, Антон, — без злобы ответил он. — Братство народов восстанавливать рано. Пусть повисит. Для нас же безопаснее.
— Но он помог Курту, — напомнил Постышев.
— Помог, — кивнул Доминик. — Когда ствол к башке приставили, отчего не помочь?
— Ты считаешь, записи на кристаллодисках — ложь? — спросил Андрей, вставая с кресла, чтобы дать пришедшему в сознание Зигелю глоток воды из фляги.
Щека Ван Хеллена продолжала подергиваться — он откровенно злился, не в силах справиться с неприятной нервной реакцией.
— Вот что я скажу, ребята… — Он присел на корточки, положив ИПК на колени. — Я не считаю, что это ложь. В голове не укладывается, верится с трудом, но, клянусь мраком, эти послания многое объясняют. Но, — Доминик искоса посмотрел на ксенобианина, — давайте не будем строить иллюзий. Нам не выйти отсюда живыми. Здание центра окружено боевыми особями Чужих, которые не слышали ни о Земле, ни о «Тандеме».
— Может быть, он остановит их? — Андрей помог Зигелю сесть, одновременно покосившись в сторону Чужого.
— Ксенобианин? С какой радости?
— Он понимает наш язык. И тоже слышал записи.
— Ну, спроси у него! — завелся Ван Хеллен.
— Спрошу. — Лозин встал, сделал шаг к Чужому и вдруг невольно остановился.
Как будто пелена морока спала с глаз.
Ноги ксеноморфа подогнулись, и он стоял на коленях, бессильно свесив голову на грудь. В вертикальном положении его удерживали лишь веревки, туго стянувшие запястья.
Чужой Враг. Отвратительная форма жизни, от которой воротило взгляд.
Это фобия, — стучал в висках голос отца
Колючий взгляд Ван Хеллена говорил иное. Он чурался новых слов, которые не меняли реальной ситуации.
«Тандем» давно утратил свое истинное предназначение — он стал Миром, где процветала непримиримая борьба двух рас.
Злость и бессилие внезапно окатили Андрея волной потливого жара. Что они могут изменить в существующем положении вещей? Да и как менять устоявшееся бытие, когда оставшихся в живых людей можно сосчитать на пальцах одной руки?
Штурмовые группы погибли, значит, остались только они вчетвером, да еще Астафьев, ожидающий появления на свет партии репликантов.
Наверное, это был правильный подсчет, хотя от него Лозину стало не по себе.
Новейшая история Мира закончится здесь и сейчас, как только, дрогнув, откроются аварийные переборки, изолирующие их не только от пожара, но и от боевых особей ксенобиан.
Злая, горькая досада переполняла рассудок.
Мир, изувеченный ненавистью, страхом, непониманием, далекая, призрачная Земля, непознанная раса ИНЫХ — истинных виновников двух великих трагедий — эти образы затмевали сознание, нашептывая: ты уже умер, по правилам ты труп, и никто не способен изменить предопределенность событий.
Что они могли сделать, если отбросить иллюзии и здраво взглянуть на ситуацию?
Собраться с силами, волей, духом и еще раз совершить невозможное прорваться сквозь плотное оцепление компьютерного центра, уйти на простор смежного сектора?
Да, небольшой шанс был. Возможно, они смогут проложить себе путь сквозь вражеские ряды, но куда они пойдут потом?
Андрей понял в эти минуты: он не хочет возвращения в потерявшие смысл пустые помещения тесных отсеков, где разбито оборудование и остались лишь стены, оболочка, отгораживающая их от необъятной бездны.
В таком случае лучше погибнуть здесь.
И он бы погиб, свято веря, что выполнил долг, победил, если бы не пять невзрачных носителей информации, которые вывернули сознание наизнанку и оставили его в таком виде
Истина вызвала у Андрея протестующую реакцию Исчезли иллюзии, сами собой отпали вопросы, еще вчера казавшиеся ему неразрешимыми загадками. Мир — это всего лишь наполовину разрушенный корабль, на борту которого после Внешней Атаки чудом сохранилась жизнь, и вот они, представители этой самой жизни, теперь барахтаются на искалеченных палубах не в силах ни жить, ни вернуть утраченное…
Смысл жизни.
Он горько усмехнулся своим мыслям, и Ван Хеллен, краем глаза поймавший эту усмешку, вдруг ощутил озноб
Для него записи с информационных кристаллов казались злой выходкой таинственных автоматических систем, каким-то неправильным, нереальным продолжением смутных мифов, но Лозин, видно, думал иначе — он, несомненно, понимал ускользающую от Доминика истину.
Между ними тоже лежала пропасть.
Репликанты, лишенные большинства предрассудков, были восприимчивы ко всему новому, он же закоснел в собственных предубеждениях, не принимая на веру слова.
Что ему до далекой Земли, до смены названий, когда, куда ни глянь, — везде пропасть и на поверку есть лишь один надежный, никогда не предававший друг — холодный, равнодушный ко всему ИПК, что лежал на коленях в ожидании своего часа…
