Григорий Неделько - Неомифы (сборник)
Мещеряков без особого энтузиазма воспринял новость, что знакомого его заместителя нужно срочно отвезти ко врачу.
– А больше некому? – голос директора звучал скорее устало, чем недовольно.
– Нет… Вась, ты же меня знаешь: не будь ситуация экстренной, я бы никогда…
– Угу, угу. Ладно, гуляй. Без тебя мне будет сложно, но я уж как-нибудь справлюсь.
– Спасибо! Я отработаю, – пошутил Прошкин.
– Конечно, – с непонятной интонацией произнёс Мещеряков и отключился.
– Ну вот, можем ехать, – сказал Геннадий и, подойдя к краю тротуара, вытянул руку. – Такси!
Таксист был удивлён: он никак не мог понять, что рядом с представительным и богатым человеком, каким выглядел Прошкин, делает этот оборванец. Но сунутые в руку деньги сделали своё дело. Всю дорогу до больницы водитель ехал молча.
Негромко играло радио, разнося по салону попсовый мотивчик очередной песенки о несчастной любви. Ефимцев с Прошкиным тоже молчали: хотя предварительной договорённости не было, оба сочли, что обсуждать их «дело» на людях не стоит.
С не меньшим удивлением посматривали на них работники и посетители больницы. Некоторые в отвращении или презрении отворачивались.
Дождавшись, когда кабинет хирурга освободится, Прошкин потянул за собой Ефимцева.
– Эй, вы куда?! Тут вообще-то очередь! – выкрикнул примостившийся под высоким разлапистым растением пенсионер с газетой в руках.
– Мы по-быстрому, – не останавливаясь сказал Прошкин, пропуская вперёд Павла.
Пенсионер недовольно хмыкнул и вернулся к разгадыванию кроссворда.
Удивление на лице хирурга Зеленштейна являло собой квинтэссенцию взглядов, которые бросали на странную парочку окружающие. Врач дал какие-то указания своему помощнику – белобрысому мускулистому парню – и отвёл Прошкина в сторону.
– Кто это такой? – шёпотом спросил Зеленштейн.
– Один очень интересный человек, – так же, шёпотом, ответил Геннадий.
– Ген, ты в порядке?
– Как никогда.
– Что-то я не уверен…
– Будь я не в порядке, пошёл бы не к тебе, а к психиатру.
– Да?.. И чем я могу помочь?
Прошкин объяснил, и к удивлению на благородном лице с кустистыми бровями добавилось сомнение.
– Ну ладно, чего тебе стоит, – принялся уламывать друга замдиректора канала.
– Я тут вообще-то не хренью страдаю, – веско заявил Зеленштейн.
– Так и я тоже! Говорю тебе, дело очень важное, а может стать ещё и очень выгодным! – Прошкин знал, куда надавить.
Хирург сдался.
– Ладно. Но если его башка такая же пустая, как твоя, ты мне будешь должен.
– Сколько? – тут же внёс точность дотошный Прошкин.
– Ящик водки!
Ефимцев всё это время стоял возле окна и наблюдал за проносящимися мимо машинами.
«Такое впечатление, что вид обыкновенного, едущего по дороге автомобиля приводит его в трепет», – подумалось Геннадию.
– Павел! – окликнул он засмотревшегося мужчину.
Тот резко обернулся.
– А? Что?
– Вот, познакомьтесь, это Герман Натанович.
Ефимцев порывисто протянул Зеленштейну руку.
– Здравствуйте, доктор!
– Очень приятно, – сказал тот, но руки не пожал.
– Он вас осмотрит, – продолжил Прошкин. – А я подожду здесь, в коридоре. Чтобы не привлекать внимания.
– Пройдёмте на рентген, – позвал Зеленштейн, а затем обратился к помощнику: – Данила, остаёшься за главного. Людей в очереди я оповещу, что скоро вернусь.
Сидя на скамейке и ожидая, когда вернутся хирург со своим новым, необычным пациентом, Прошкин испытывал необъяснимые чувства. Он не смог бы дать им определения, потому что ничего подобного раньше не ощущал.
– Вот так всегда… знакомства, протекция… По протекции теперь и бомжей без очереди обследуют… А мы должны это терпеть… – ворчал кто-то справа.
Геннадий повернулся и увидел знакомого старичка. Газета с разгаданным кроссвордом лежала на диване.
– Извините, – зачем-то сказал телевизионщик, – у нас очень срочное дело…
– А у кого оно не срочное! У меня, между прочим, нога болит – страсть как болит, хочу вам сказать! Грозили ампутацией!..
– Да-а, неприятно…
– Неприятно!.. И это ещё что! Мне недавно вырезали аппендицит.
– А вот это хорошо, – заметил Прошкин, водя взглядом по коридору.
– Чего ж хорошего? – нахохлился, как разозлённый петух, пенсионер.
– Что дожили до таких лет с аппендиксом, – пояснил Прошкин. – Не всякому удаётся.
– До каких «таких» лет? – ядовито поинтересовался дедок. – Мне, чтоб вы знали, всего шестьдесят! Я помоложе кое-кого из вас, молодых, буду!
– Да-да… – рассеянно обронил Геннадий.
– Вот ведь, все норовят похоронить Рачкова, – продолжал ворчать пенсионер. – Не дождётесь!..
Устав слушать демагогию Рачкова и трёп двух полных старушек, что расположились напротив, Прошкин встал и начал мерить шагами коридор. Он не знал, сколько прошло времени, когда двери открылись и появился радостный Ефимцев, а следом за ним ошеломлённый Зеленштейн.
Журналист подскочил к ним. Не успел он произнести вслух рвавшегося с языка вопроса, как услышал ответ. Прошкин предвосхищал его – и, тем не менее, был поражён:
– Он – там, – одними губами произнёс хирург.
Пятно на снимке, в самом центре головы, смотрелось эффектно. Казалось, кто-то замазал часть мозга, оставив в насмешку этот идеально ровный круг.
– Фантастика-а, – протянул Прошкин. – И что будем делать?
Зеленштейн не сомневался ни мгновения.
– Как что? Вытаскивать, конечно!..
…Павел на время поселился у Прошкина. Жена телевизионщика, требовательная и взбалмошная особа, неодобрительно отнеслась к тому, что её благоверный тащит в квартиру людей с улицы, к тому же каких-то странных, нервных, с беспокойным взглядом. Но скандал удалось замять, представив Ефимцева как героя будущей сенсационной передачи, которому нельзя попадаться на глаза репортёрам.
Галлюцинатор извлекли из головы Павла через пять дней. Для проведения операции пригласили самых компетентных врачей – из работников больницы и не имевших к ней отношения знакомых Зеленштейна. Со всех них взяли письменное обещание не разглашать информацию, которую они увидят или услышат. Преуменьшением будет сказать, что многие из медиков после операции пребывали в лёгком шоке.
Экспертиза показала, что вынутое из головы Ефимцева устройство не имеет аналогов в современном мире. Галлюцинатор – к приборчику, с лёгкой руки Павла, приклеилось это название – отправили в секретную лабораторию ФСБ, для исследований, а виновника всех волнений, в сопровождении полиции, доставили к Прошкину домой. Жена Геннадия, Людмила, еле свыкшаяся с тем, что в их доме проживает незнакомый мужчина – который наконец-то стал вести себя более спокойно, – не могла смириться с необходимостью терпеть ещё и стража правопорядка.
– Наша квартира очень маленькая, расположиться вам тут негде, – бессовестно врала женщина. На её совсем непривлекательном лице отображалась целая гамма эмоций, и среди них не было ни сочувствия, ни сострадания.
– Ничего, я не займу много места, – пообещал молодой, гладко выбритый полицейский.
– Поймите, вам просто негде тут устроиться! – с нажимом проговорила Людмила.
Парень замешкался.
– Я позвоню шефу, – наконец решил он.
Достав мобильный, молодой человек набрал номер начальника. Вкратце объяснив тому ситуацию и выслушав много «приятных» слов в свой адрес, полицейский убрал телефон и сообщил, что покидает квартиру Прошкиных, но будет патрулировать улицу рядом с домом.
– Мы с напарником посменно…
– Да-да, конечно, как вам угодно, – приговаривала Людмила, выпроваживая его в коридор и захлопывая дверь.
Ефимцев чувствовал себя неуютно: он понимал, что создаёт другим проблемы. Но ведь у него нет выбора. Как не по своей волне он оказался здесь, так и против своего желания вторгается в размеренную жизнь людей.
Людмила смотрела на блёклое и немного печальное лицо гостя, пытаясь понять, о чём он думает.
А Павел думал о Виктории…
Рассвет уже «отзвучал», когда Виктория проснулась. Она обнаружила, что лежит на скамейке, а рядом с ней, на такой же скамье, спит её муж. Они находились в парке. «Парк» – слово, которое в её мире давно позабыли. Так же как слова «трава», «кустарники», «деревья»… которых тут было вдоволь. Спросонья женщина не поняла, что происходит. Они – в парке, а кругом настоящая летняя растительность. Но откуда та взялась? Ведь Война всё уничтожила…
И только тут Вике пришла в голову мысль, что дело в галлюцинаторе.
– Наверное, забарахлил, вот и показывает всякую муть. Надо сказать Паше. – Виктория машинально посмотрела на наручные часы – они показывали 11:05. – Ничего себе я задрыхла!
Потянувшись, она встала со скамейки и отправилась будить мужа.
По бездонно-синему небу плыли чистые белые облака. Пахло свежей летней листвой. Ветер что-то тихо нашёптывал на ухо. Доносился до слуха приглушённый гул. Решив, что разбудить Павла она всегда успеет, Вика направилась на звук. Гул постепенно усиливался, становясь с каждым пройденным метром всё более знакомым.
