Григорий Неделько - – Ну что ж, кайся, Тиктак… – предложил Паяц
Обзор книги Григорий Неделько - – Ну что ж, кайся, Тиктак… – предложил Паяц
Григорий Неделько
– Ну что ж, кайся, Тиктак… – предложил Паяц
В предисловии говорится о том, что текст, находящийся ниже, будет чистым вымыслом, не претендующим и на долю реализма. Засим, пожалуй, всё.
«Всегда находятся те, кто спрашивает: „А о чем все это?“ Так вот. Тем, кому вечно требуется интересоваться, кому вечно требуются все ударения и точки над i, всем тем, кому без конца требуется знать, что, куда и откуда, предлагаем» прочесть рассказ Харлана Эллисона «– Кайся, Паяц! – сказал Тиктак». А это – совсем другая история, произошедшая в совсем другом времени при совсем других обстоятельствах, впрочем, с теми же героями. Однако новизна не отменяет подобия, верно?
Итак, Эверетт С. Марм, более известный окружающим как Паяц, вышел из Зоны, Клиники, Здания Фабрики, Компьютерной Системы, Переделкино – называйте как хотите – и вернулся обратно в ту же Систему, розовощёкий, улыбчивый, полноценный, короче говоря, прежний, но похожий на остальных. Паяц ровным счётом ничего никому не сделал, если не считать тех бесчисленных раз, когда он шутил, веселился и откалывал не со злобы разные прикольчики, да не над кем-нибудь, а над самой Системой и, больше того, даже над её смотрителем-руководителем Тиктаком. Из-за такого безответственного поведения высчитанная жизнь сбивалась с ритма, теряла секунды и минуты и приводила в ступор окружающих. Мало кому в математическом государстве это понравится.
Тиктак отвечал за Время – главную движущую силу Всего, а Время отвечало за Тиктака. Если его стрелки отставали от окружающего, он просто их переводил. А что, должны существовать ответственные лица, которые ответственны и за саму ответственность. Да и не мог Тиктак ни опаздывать, ни делать что-либо неправильно.
И, тем не менее, он это делал. С того самого момента, как поймал Паяца. Точнее, с того самого момента, когда его сдала любимая девушка Алиса, разочарованная в добродушном насмешнике. И с того самого момента, как кто-то провернул шестерёнки Пространства-Времени.
Найти бы этого кого-нибудь и тоже отправить на чистку, однако… всему своё время и всему свои возможности.
Итак, покуда Паяц обитал в своей квартире, пил чай с вареньем, читал газеты, потом ходил на работу, а после занимался бытом и отдыхал, ну, в общем, жил самой что ни на есть нормальной жизнью, Тиктак стал замечать за собой странности.
Вначале это проявлялось в том, что он включал телевизор на пару минут позже запланированного; затем он стал забывать гасить свет в ванной; далее последовало абсолютно невообразимое – он опаздывал на работу не на малость, а на час и на два. Он пытался это исправить: давал команду разобраться со Временем и Системой, проверить, высчитать, поправить. Проверяли, высчитывали, поправляли – всё оказывалось таким же, как было.
И Тиктак шёл дальше. В конце концов, у него отказали стрелки на часах. Он тряс прибор, открывал крышку, вынимал внутренности и вставлял обратно, то есть проделывал то же, что с не повиновавшимися ему людьми. Не помогало. Часы стали намертво.
Тогда он потерял счёт Времени. Тогда он потерял счёт сотрудникам. Тогда он потерял счёт в банке. Тогда он потерял счёт в жизни.
А тем временем Паяц приходил на работу вовремя. Он трудился у станка, вытачивал детали для часовых механизмов, что должны были помогать никому не сбиваться с ритма. По существу, эти железяки становились крошечными детальками всей Системы, проворачивающейся, движущейся, цикличной.
Тиктак не знал одного-единственного, главного: когда он исправил Паяца, подогнал под норму, он стёр часть своей личности, отвечающей за противостояние. Он потерял основную силу, толкавшую его вперёд, – врага, а поскольку Паяц Тиктака врагом не полагал никогда, у Тиктака началось короткое замыкание. Впору обратиться к технику человеческих душ, о чём руководитель всеобщего механизма не подозревал. Он же обратился к техникам часов – часовым мастерам. Они починили непокорное, круглое, металлическое время устройства, стрелки вновь зашагали, бодро и уверенно, к конечной цели, а именно к бесконечному повиновению человеческого воображения, что выдумало их. Странным и непоправимым оказалось то, что шестерёнка, выточенная Паяцем, попала в часы к Тиктаку.
Память Тиктака отставала от установленного им же времени, хотя он догадался о постигшей его неприятности. Ну кто ещё мог ставить ему палки в механические колёса? Конечно же, он. Оболтус, раздолбай, трепач и шутник, Паяц собственной дурацкой персоной!
– Подать его сюда! – крикнул взбешёный Тиктак.
Паяца застали ничего не понимающим за станком, скрутили и привели пред хладные ясные очи временно́го начальства.
– Ты?! – вскричал Тиктак ещё громче.
– Я, – честно, по форме ответил Паяц. И затем уточнил: – А что я?
– Ты сломал меня!
– Позвольте, но каким образом?
– Не знаю! Это ты мне должен ответить. Копался в моих часах?
Паяц неподдельно испугался.
– Как я мог. Да и неоткуда мне было их взять.
– Ты, я знаю, это ты!..
– Хм-м. Разрешите, я взгляну на ваши часы.
– Ещё чего! – взбеленился Тиктак.
– Да не бойтесь, – успокоил Паяц, а точнее, бывший Паяц – ныне же просто Эверетт Марм. – Я лишь взгляну. Может, что-нибудь увижу, смогу чем-нибудь помочь.
Тиктак запыхтел от натуги и ненависти, но всё же протянул непокорный механизм послушному Паяцу.
Марм осмотрел часы, перевернул, постучал по ним, и с другой стороны тоже. Открыл крышку, заглянул внутрь, потрогал-покрутил шестерёнки.
– Вот эта заела, – наконец озвучил он результат осмотра.
– Что! Шестерёнка?!
– Да, вот эта крохотная.
Марм поддел пальцем виновника Тиктаковых несчастий и передал ему.
Тиктак выдул воздух из лёгких, успокоился и поинтересовался почти без нервов:
– Теперь всё будет хорошо, в смысле, правильно?
– Конечно. А разве может быть иначе? – ответствовал Эверетт С. Марм. И улыбнулся.
Тиктак был не в силах смотреть на эту улыбку: ни на поддельную, ни на подлинную – ни на какую. Его жизнь вскрыли и перекроили, к тому же случайно, а он и не подозревал о том.
– Ладно, иди, – подобрев, насколько умел, бросил Тиктак.
Паяц уже было повернулся, чтобы удалиться, как вдруг произнёс:
– Кстати, к вам в часы угодила смастерённая мной деталь. Страннейшая штука, должен вам сказать, – я о том, что все мои детали сделаны верно, по схеме, так, как того требуете от нас вы. Неужели вы сами внесли ненужные изменения в шестерёнку? Или не подозревали и я раскрыл вам глаза?
Паяц или Марм, или чёрт его знает кто говорил честно, без насмешек и подтекстов, но Тиктак, приведённый в ярость проблемами, что на протяжении долгого времени чинил ему этот олух, отреагировал отнюдь не адекватно заведённым порядкам: разорался. Ему, однако, простительно, не правда ли?
– Да ты, говнюк, смеешь подшучивать надо мной?! После всего! Да я!.. тебя!.. сейчас!..
Он, разумеется, выполнил угрозу, как и предписано. И – он же Тиктак. Смущённого Марма-Паяца схватили и во второй раз отвели на Зону.
Лишне упоминать, что это ничего не изменило, потому что он уже был изменён. Тут следует понимать: это ничего не изменило в ту сторону, а про обратную сбитый с толку-времени Тиктак не подумал. Страшное дело: не подумал! Не воспользовался логикой, разумом, последовательностью!..
«Всё этот мать его Паяц клятый Паяц чтоб ему гореть в аду Паяцу чтоб его жизнь превратилась в сцену театр карнавал мать его перемать ржавый прержавый карнавал так его и растак чтоб он кровавыми бабочками плевался чтоб его чтоб он гад ползучий чтоб чтоб чтоб…»
И так далее, и в том же духе, и практически до нескончания.
Тиктак бесился, Паяц лечился, Время шло.
Но график, распорядок: Время приказало отпустить Паяца, и его отпустили. К тому моменту нервы у Тиктака начали сдавать конкретно. А стоило ему догадаться, кто в том виноват, служитель и вершитель упорядоченности обезумел окончательно.
Он помешался на «клятом Паяце».
Тогда как Паяца-то в природе уже не было.
Тиктак перемкнул Систему, а Система перемкнула его. И начала давить. Тиктак угодил в свои же шестерёнки, застопорил их ход, после чего… страшно рассказывать… механизм двинулся в противоположную сторону. Отправной точкой послужила вернувшаяся память Паяца; она же была первой линией, которую перешагнуло Новое Время.
– Привет, любимая, как поживаешь? – обращался не-обычный-Марм к Алисе, чем приводил её в бешенство.
– Люди, – говорил он, – хватит злиться – давайте веселиться! Меняйте стихию на стихи, – говорил он.
– Кто умён, тот обречён, – говорил он. Улыбаясь. – А рассказать анекдот про одноногую собачку?
И прочую чушь говорил он, и вещал, как тогда, в мегафон, и раскидывал бомбошки, как тогда, и распространял пропагандошки, и всё страньше и страньше становился в глазах… нет, не окружающих – Тиктака.
