Синякин Синякин - Люди Солнечной системы (сборник)
— Конечно, нет, — сказал водитель. — В гостинице разная шушера живет, а там — люди. Сам их возил, знаю.
Туманный ответ этот ничего не объяснял, но Баскунчак на объяснениях и не настаивал. Хорошо еще, водитель знал, где сходить, и готов был подсказать. Как там Иван сказал? Чтобы не особо удивлялся? Баскунчак и не удивлялся, устал он от жары и от выпитого пива устал: Покажи ему сейчас снежного человека или инопланетянина, Дмитрий посмотрел бы на него равнодушно. Чего в мире не бывает! Вот и такое случается.
Вечером он до Нулика дозвонился. Оказывается, тот уезжал на дачу.
— Мы же с Шаховым договаривались, — удивился он. — Я тебя только завтра ждал.
— Вы не ждали, а мы приперлись, — грубовато сказал Баскунчак. — Давай договариваться, Женя, когда встретимся.
— А ты где остановился? — поинтересовался Нулик. — Я на Мерецкова живу.
— А я на Перекрестке, — с удовольствием сообщил Баскунчак.
— Это где? — с некоторой растерянностью поинтересовался Нулик, и Дмитрий с удовольствием представил, как писатель сейчас задумчиво теребит свою бардовскую бородку, которая вкупе с тельняшкой придавала Нулику вид бывалого матроса, за какие-то провинности списанного с корабля.
— У вас, на «Семи ветрах», — злорадно сказал Баскунчак.
— Понастроили, — неопределенно хмыкнул Нулик, и непонятно было, радуется он развернувшемуся в родном городе строительству или порицает его. — Ладно, я понял, где ты якорь бросил. Оттуда до нас маршрутка ходит, сорок пятый номер, на остановке «Орбита» выходить. Записал?
А чего записывать? Такие вещи Баскунчак в памяти своей журналистской держал. Договорились на десять утра. Нулик долго объяснял, как найти дом и на какой этаж подниматься.
Наконец они вежливо попрощались. Баскунчак положил трубку на аппарат, не раздеваясь, рухнул на постель и некоторое время бессмысленно смотрел в потолок. Все складывалось хорошо. Если завтра они с Нуликом интервью отработают, можно будет брать билет на поезд. В крайнем случае можно уехать послезавтра. Думается, Нулик позволит ему набрать текст на своем компьютере, а то и завизирует его. Хорошо бы завизировать тест, чтобы избавиться от возможных неприятностей.
Писатели — народ капризный, скажет еще потом, что его неправильно поняли, неверно мысль изложили.
Вечером аппетит разгулялся. Весь день есть не хотелось из-за жары, но теперь, когда жара спала, организм требовал своего. Пивом сыт не будешь. Чтобы заглушить голод, Баскунчак достал из холодильника сок. Сок был виноградный, именно такой, как Дмитрий любил, — в меру терпкий и кисло-сладкий, но лишенный приторности.
Он включил телевизор. На втором канале шла передача «Криминальная Россия», на этот раз посвященная новокузнецкому людоеду Спесивцеву, который харчил исключительно девочек-подростков. От слишком натуралистических деталей этой передачи Баскунчака замутило, и он переключил каналы. На ОРТ шла содержательная беседа двух дам и одного старого импотента, которые обстоятельно обсуждали животрепещущий вопрос — надо ли немедленно легализировать проституцию, или следует пока подождать. Судя по сладострастным улыбочкам телевизионных дам, они хотели немедленной отмены всех запретов. На СТС шел фильм, посвященный трудной жизни геев в современном обществе. Баскунчак плюнул на культурную программу и выключил телевизор.
Поколебавшись, он решил сходить в бар. Конечно, для интервью нужна свежая голова, но, честно говоря, примерный вопросник Баскунчак составил еще в Москве, а пара рюмок хорошей водки или коньяка еще никому не вредили. На худой конец, можно было выпить пива, сняв им ощущение духоты, царившей в номере, несмотря на работающий кондиционер.
Завтра он встретится с Нуликом, возьмет у него интервью, постарается его завизировать, можно будет новые песни Нулика послушать, если выпадет такой случай. Вообще завтрашний день обещал быть приятным, лишь бы жара такая не стояла. Однако в то, что погода резко изменится, верилось с трудом.
В баре было по-прежнему тихо. Посетителей, правда, прибавилось, но на журналиста никто не обращал особого внимания. Негромко играла музыка, но, несмотря на свою некоторую музыкальную образованность, Баскунчак не мог сказать точно, что играют и кто исполнитель. Он заказал салат и двести граммов «Белого аиста», в качестве которого был уверен.
— Обижаете, молодой человек, — взмахнул пухлыми руками бармен Джойс. — У меня все напитки качественные. Но… двести граммов… Не много ли? Может, для начала две рюмочки по пятьдесят? И салат… Разрешите, я вам порекомендую кое-что из сегодняшней кухни?
Да, гостиница была необычная. И бар был необычным. В любом московском баре не нашлось бы работника, который стал уговаривать взять меньше спиртного, наоборот, сделали бы все, чтобы он и двумястами граммами не ограничился. Да и их московская компания на этом никогда бы не остановилась. Банные оргии трезвости не прощали. Баскунчак вспомнил Селецкого, Баритонова, Имперяна и весело хмыкнул.
— На ваш вкус, Джойс, — великодушно сказал он.
— Есть что-нибудь будете? — поинтересовался бармен. — Сегодня хорошая китайская кухня. Я бы рекомендовал тун жэу мин танн, обжаренный красный рис и чай. Можно взять чоу мейн из морепродуктов.
— Джойс, — спросил Баскунчак. — А тун жеу мин… э-э-э… танн… что это такое? — И порадовался, что с одного раза запомнил название. Китайской кухне в Царицыне он удивляться не стал. Мало ли где у русского города может оказаться его побратим. Последнее время экзотические кухни стали пользоваться особой популярностью. Одно Баскунчак знал точно: с китайской кухней, как и с любой иностранной, надо было обращаться осторожно. А то закажешь такое, что в рот не возьмешь. Был у него печальный эпизод, когда он в далеком городе Ош заказал в ресторане местное блюдо, которое при ближайшем рассмотрении оказалось жареной саранчой. Именно поэтому он с таким интересом ждал ответа бармена. Ответ его едва не разочаровал.
— Яйца, фаршированные мясом, — объяснил Джойс. — Очень вкусно.
Ожидание заказа не затянулось. Видимо, все уже было у бармена в полуфабрикатах. Эти самые «минтанны» и в самом деле оказались очень вкусны, да и красный рис пряно обжигал рот и возбуждал аппетит. Играла негромкая музыка. Вечером людей в баре было значительно больше, чем днем. Одеты все они были разнообразно, а некоторые даже странно. На Баскунчака никто не обращал внимания, и это ему нравилось.
Странное дело, но коньяка оказалось вполне достаточно, два блюда насытили журналиста, а крепкий несладкий чай доставил ему подлинное блаженство. Дмитрий всегда подозревал, что настоящий чай сладить нельзя, сладить надо было лишь тот эрзац, который продается в магазинах. Сейчас он убедился, что его теория была верна. Этот чай не требовал сахара, напротив — он его напрочь отрицал.
Счет приятно удивил его. В столице такой ужин стоил куда дороже. Баскунчак расплатился. Поблагодарил бармена и, подумав немного, купил две бутылки пива. Бутылки были старомодными, из темного стекла и по пол-литра. С бутылками в обеих руках он вышел в холл.
Холл был едва освещен, и в глубине его голубовато светились многочисленные двери, которых днем Баскунчак не видел или просто не заметил. Настроение было хорошим, в номере одному сидеть не хотелось, поэтому Баскунчак решил немного попутешествовать перед сном.
Он пересек холл, наугад толкнул одну из дверей и замер.
Перед ним расстилался необычный город. Странные длинные дома, напоминающие ящики без окон и дверей, с какими-то отверстиями у крыш, приземистые, угрюмые, непомерно длинные — иные расстилались на километр и больше. Над домами было серое от звезд небо, на котором выделялось несколько ярких скоплений, вместе они давали больше света, нежели дает Земле ее спутник в период своего полнолуния.
Над странным миром царила не ночь, скорее это были сумерки, лишенные полутеней.
Дмитрий изумленно огляделся.
У стены одного из серых безрадостных домов лежали странные существа. Ростом с земного десятилетнего ребенка, каждый из них напоминал зеленого чешуйчатого кузнечика с прозрачными крыльями, четырьмя гибкими конечностями и прямо поставленной, узкой, почти человеческой головой.
Чуть дальше, там, где торцы зданий образовывали нечто вроде площади, стояла скульптурная группа из трех фигур.
Высокий человек обнимал двух человекоголовых кузнечиков.
Все трое смеялись, поднимая лица вверх, — они чему-то одинаково радовались. Желтый нарядный камень, не похожий на холодный мрамор земных статуй, дополнял впечатление радости.
Нет, известные журналисту скульпторы не умели с такой живостью передать лица, в их скульптурах всегда оставалось что-то безжизненное, показывающее, что перед тобой камень, а не тело. Здесь же было живое лицо, до того живое, что хотелось улыбнуться в ответ на его улыбку.
