Врата в Сатурн (СИ) - Батыршин Борис Борисович

Голь, как известно, на выдумки хитра. Вместо смятых бортами «Теслы» и «Лагранжа» маневровых дюз, мы установили на раме буксировщика несколько баллонов, направив их выхлопные отверстия в разные стороны. Предполагалось, поочерёдно открывая и закрывая краны, создавать струйками углекислоты боковую тягу и с её помощью худо-бедно гасить вращение и вообще, корректировать положение аппарата в пространстве. Одна беда — управлять этим процессом из «кокона» невозможно, так что эта задач, вместе со сменой израсходованных баллонов, ложится на Диму, который будет сопровождать меня в этом рейсе пристёгнутым к раме буксировщика. Он же поможет пришвартовать «омар» к контейнеру, когда (и если!) мы до него всё же доберёмся. Я сам с этой работой не справлюсь — в моём распоряжении будет только одна клешня-манипулятор (вторая, занятая 'ведьминой метлой, не в счёт), а покинуть кокон в 'Скворце, чтобы произвести швартовку вручную, представляется не самой лучшей идеей…

Оставался ещё вопрос навигации. Направлять «омар» к контейнеру пользуясь бинокуляром, дальномером и слабеньким бортовым радаром я не смогу, поскольку буду целиком занят управлением. Решено было, что полётом будут управлять с «Лагранжа» — их мощный радиолокатор' позволял уверенно видеть и контейнер, и буксировщик, так что оператору оставалось только командовать «Вверх!» «Вниз!» «Вправо!» «Влево!», направляя нас к цели полёта. Примитивно? Убого даже? Не спорю, на какие ещё у нас есть варианты?

На изготовление «системы корректировки курса» и последующие испытания ушли ещё сутки; мы доложили Леонову о готовности, и он назначил старт через пять часов. Вопрос «лететь или не лететь? На повестке дня не стоит — если мы не сможем притащить этот чёртов контейнер, то очень скоро людям на 'Лагранже» придётся запереться в изолированных помещениях, надеясь на системы регенерации воздуха. Но даже и в этом случае протянуть на остатках воды и кислорода удастся не больше восьми-девяти дней…

Часть отпущенных на предполётный отдых пяти часов я потратил на то, чтобы сделать эту запись в своём электронном дневнике. Хочется верить, что смогу вернуться, чтобы и дальше его вести. Ну а если не получится — что ж, тогда, дневник прочтут мои друзья, те, кто прямо сейчас летит сюда с Земли.

В том, что они долетят, я нисколько не сомневаюсь, и какая бы судьба не ожидала меня самого. Вероятность счастливого исхода нашего безумного рейда по самым оптимистическим прикидкам составляет процентов десять — и остаётся только пожалеть, что я не увижу, как вытянутся физиономии тех, кто доберётся до моих ранних записей…'

Я успел закупориться в коконе «омара» и даже сдвинул на лицо забрало шлема своего «Скворца» — а потому не слышал Леонова, говорившего по внутрикорабельной трансляции, и среагировал, только когда Дима (облачившийся уже в «Кондор») похлопал перчаткой по бронированному стеклу колпака. Из-за этого я пропустил не меньше двух третей объявления — но и оставшейся трети хватило, чтобы понять, кто произошло.

А ведь произошло, и ещё как! За семь с половиной минут до объявленного старта нашей «экспедиции», аппаратура Гарнье засекла на периферии системы Сатурна всплеск тахионного поля. Крайне слабый, на пределе чувствительности — и всё же «обруч», скрытый в толще ледяного панциря отреагировал на него скачком активности своего «зеркала», что зафиксировали установленные в колодце датчики. Выброса на этот раз не случилось, но не это сейчас интересовало наблюдателей — обнаруженный всплеск не мог быть ничем иным, кроме как другим «тахионным зеркалом», возникшим в момент выхода из прыжка корабля. А именно — «Зари», с которой были связаны все наши надежды на спасение!

Естественно, старт был отменён. Мы набились в диспетчерскую, как сельди в бочку (те, кому не хватило места, толпились в коридоре и вытягивали шеи в попытках заглянуть в отсек через плечи соседей) и с замиранием сердец вслушивались в переговоры диспетчера, которые тот вёл с планетолётом.

Канадец Арно оказался прав: мощности нашего передатчика оказалось вполне достаточно, чтобы связаться с гостями — благо, в энергии, спасибо реактору «Теслы», мы недостатка не испытывали. Аппаратура позволяла только определить пеленг на «Зарю», а о разделяющем корабль и станцию расстоянии мы могли судить только по времени прохождения сигнала. Оно составило чуть больше семи секунд, что давало около двух миллионов километров, где-то между орбитами Титана и Япета.

Несложные расчёты показывают: для того, чтобы преодолеть это расстояние на своих ионных двигателях, «Заре» понадобится не меньше двух недель, считая время на разгон и торможение. Вывод этот озвучил присутствовавший в диспетчерской Гарнье; услыхав его, я понял, что обрадовался рано. Продержаться такой срок на стремительно тающих запасах «Лагранж» не сможет — а значит, рейд за контейнером, от которого я совсем, было, собрался откосить, состоится — иначе Юлька и остальные обнаружат на станции одни только мёртвые тела. Хотя — кто-нибудь может и дотянуть, закупорившись в каюте с несколькими баллонами кислорода. Но это точно буду не я — не могу даже представить, что буду потихоньку, спрятавшись от умирающих от удушья товарищей, вдыхать из неумолимо пустеющих баллонов последние глотки жизни.

Очередная и, надеюсь, последняя отмена старта состоялась спустя полчаса, когда мы с Димой, закончив последние приготовления, готовы были распахнуть люк ангара и вывести наш навьюченный, как верблюд «омар» наружу. Сухой голос диспетчера сообщил, что «Заря» прибудет на орбиту «Энцелада» через три, максимум четыре дня, и Леонов распорядился срочно привести буксировщик в первоначальное состояние — нам предстоит помогать планетолёту в швартовке к станции. Что до контейнера, добавил диспетчер, то охота за ним отменяется, пусть болтается на орбите в ожидании, когда до него дойдут, наконец, руки.

Уж не знаю, что чувствует приговоренный к смерти, услыхав на ступеньках эшафота о помиловании — не было в моей жизни такого опыта, — но полагаю, в этот момент я испытал нечто подобное. Не то, чтобы я совсем уж не верил в успех нашей миссии, всё же десять процентов это далеко не ноль — но на подвиги я не рвался. Зачем? Я прожил достаточно много лет, чтобы приучиться избегать бессмысленного риска — и, надеюсь, проживу ещё. Какие, в самом деле, мои годы?

Конец третьей части.

Часть четвертая

Возвращение со звезд. I

Серовато-жёлтый, словно собранный из горизонтальных, разного оттенка слоёв, шар наискось перечерчивал сильно сплющенный эллипс Колец; если немного напрячь зрение, в них можно было заметить узкие промежутки — щели, самые крупные из которых, щели Кассини и Гюйгенса видны даже с Земли.

Размерами шар примерно соответствовал размеру Земли, как она видна с поверхности Луны. Конечно, припомнила Юлька, «Заря» вышла из скачка на расстоянии, вдесятеро большем, чем то, что разделяет нашу планету и её единственный спутник — ну так и сам газовый гигант вдесятеро крупнее Земли, сто двадцать тысяч километров против двенадцати с хвостиком!

— А вот и Титан. — Шарль ткнул пальцем в другой кружок, ярко-белый, размером, на глаз, раза в два больше Луны, как её видят обитатели нашей планеты. — Довольно близко, чуть больше трёхсот тысяч!

Юлька, не отрываясь, смотрела на главный ходовой экран — большой, вогнутый, занимающий большую часть стены перед пультами. В отличие от резервного, на главном мостике нет распахнутых в Пространство окон-иллюминаторов, работающим здесь людям не до любований красотами Вселенной. Вот и изображения Титана, Сатурна и его Колец транслируются сюда с внешних видеокамер.

— Мы в двухстах тысячах километров над экваториальной плоскостью Сатурна. — сообщил, из ложемента второго пилота Андрюшка Поляков. — Направление на 'Энцелад… сейчас…

Он что-то сделал на своём пульте, и на экране вспыхнула косая красная линия.