Юлия Жукова - Сами мы не местные
– Успокойся, пожалуйста, – улыбаюсь я. – Я не знаю, о чем ты, но здесь мы все в равном положении.
Несколько человек изумленно таращатся на меня.
– Мы в равном положении, – повторяю я, – потому что мы все любим Азамата и желаем ему добра. Как мы все теперь знаем, у Азамата есть проблема, которую он не в силах решить сам. Согласитесь, что, какой бы он ни был умный, сильный и хороший начальник, один против целой планеты он ничего сделать не может. А теперь посмотрим на себя. Мы все здесь красивые, известные люди с гласными именами. С нашим мнением считаются другие. Я уверена, что если мы объединим усилия, то сможем помочь ему преодолеть эту проблему довольно быстро, вы так не думаете?
Они явно удивлены моим позитивным настроем. Ждали, что я начну визжать и швыряться предметами? Щазз, мне в данном случае важен результат, а не месть.
– Но что мы можем сделать? – робко спрашивает Арон. Видимо, за те годы, что Азамата не было на планете, его папаша успел окончательно раздавить младшего сына. Ну или он такой родился, не знаю.
– А вот и давайте подумаем над этим. Давайте все предложим какие-нибудь варианты. Для примера я предлагаю вот что: если в вашем присутствии кто-то называет Азамата уродом, покажите этому человеку, что вы его осуждаете. У вас для этого много жестов.
Эцаган и Унгуц хихикают, Ирнчин кивает с каким-то хищным предвкушением на лице.
– Еще хорошо бы, – произносит Унгуц, теребя кончик бороды, – приглашать его на всякие праздники. Насколько я его знаю, он любит большие застолья и, скорее всего, скучает по тем временам, когда его с радостью ждали у каждой скатерти.
– Да-да, – киваю я, – он и сам был бы рад позвать гостей, но боится, что никто не придет.
– Кстати, можно всем друзьям и знакомым рассказывать, что капитан – классный мужик, – вдохновляется Эцаган. – Я думаю, если человек от двух-трех людей это услышит, то хотя бы подумает, прежде чем плохо к нему относиться из-за внешности.
– Дело говоришь, – кивает Ирнчин. – А я думаю, надо обязательно с ним здороваться, если на улице встретишь.
При этих словах тренировочные мужики как-то приседают. Видимо, за ними водится притворяться незнакомыми.
– Ну еще, – робко говорит Убуржгун, – когда мы в трактире обсуждаем тренировки, упоминать его почаще и хвалить, потому что молодняк часто подслушивает…
– Хорошо, замечательно, – поддерживаю я.
– Да надо за своим языком следить, – решительно оглашает Онхновч то, что все старались не упоминать. Голос у него низкий и мощный, убедительно звучит. – Раз уж такое дело, тут одними словами не отделаешься. Он ведь борьбой занимается в перчатках, потому что народ брезгует. И надевает их долго каждый раз. А так подумать – что такого? Шрамы-то не заразные. Можно хоть разок сказать: мол, плюнь, мне это все равно.
Остальные согласно гудят.
– Вообще-то, – говорит своим высоким певческим голосом Ахамба, – у меня уже лет пять лежит набросок баллады о том, как он эти шрамы заработал…
– Ух ты! – оживляется Унгуц. – Давай-давай, это замечательная вещь должна получиться! Только лучше бы не балладу, а баю. А то баллад у нас в последние двести лет сочинили столько же, сколько за все время раньше. А бай новых давненько не слыхали. Так что она и разойдется быстрее, и людям интереснее слушать будет.
– А чем они отличаются? – спрашиваю я.
– Ну как же, – Унгуц разводит руками, – баллады грустные всегда. Плохо кончаются. Они про хороших людей, у которых судьба не сложилась. А бая – доброе сказание о великом человеке. И заканчивается всегда хорошо.
Я начинаю улыбаться, как идиотка. Хорошо заканчивается-то – это ведь свадьбой? Что, я теперь еще и в фольклор попаду? Ну и ладно, лишь бы это Азамату добавило популярности.
Народ развеселился, идеи роятся, в том числе совсем безумные. С другой стороны, теперь они в деталях обсуждают высказанное раньше. У Онхновча несколько дней тому сын родился, скоро будут праздновать. Вот Азамата позовут. Унгуц обещает одергивать некоторых особо чванливых Старейшин. Дескать, после нашей свадьбы к его мнению стали больше прислушиваться на Совете. Эндан обещает донести нашу миссию до своих знакомых наемников, чтобы они тоже подключились, они-то Азамата уважают. Арон потихоньку интересуется у Алтонгирела, насколько груб тот жест, что Эцаган показывал Онхновчу.
Наконец тема кажется исчерпанной, во всяком случае до полевых испытаний. Я со счастливой улыбкой всех благодарю и заверяю, что, поскольку мы с Азаматом очень близки, я сразу замечу перемены к лучшему. Это чтобы ребята не расслаблялись, а то, если перемен не будет, я же так просто не отстану. Мы уславливаемся встретиться снова через две недели. После этого все расходятся, остаются только Унгуц и Алтонгирел.
Духовник вообще почти все время обсуждения молчал. Не могу сказать, что я ждала от него особенной активности, но поначалу он так виновато выглядел, что можно было ожидать попытки реабилитации. Однако он то ли слишком ушел в себя, то ли, по своему обыкновению, скептически отнесся к моей затее.
– Ну что? – спрашивает его Унгуц с хитрой усмешкой. От него, конечно, тоже не укрылась Алтошина молчаливость.
Тот как-то нервно разводит руками.
– Я вообще не понимаю. Я… столько лет… ничего не замечал! Я ведь его духовник, шакал побери! Ну был. Я же пытался как-то его понять, увидеть мир его глазами… Но мне никогда в голову не приходило, что он может так переживать из-за этой ерунды.
– Это не ерунда, – веско говорю я.
– Ну да, но… Кажется ерундой. Я иногда начинал прикидывать, а что бы я делал на его месте, но быстро прекращал эти мысли, с такими вещами не шутят, еще накликаю… А в итоге…
Он продолжает бормотать, и Унгуц жестом показывает мне: уходи. Я киваю и тихо покидаю дом.
Вечером у меня клуб, и мы шьем халат. У него довольно простой покрой, но много слоев, и еще его надо простегивать всякими сложными узорами. К счастью, у моей машинки есть такая опция, а вот Орешница умудряется проделывать это на руках и почти с той же скоростью. Орива, которая поначалу без энтузиазма относилась к моему рукодельному клубу, последнее время втянулась. Теперь она периодически что-нибудь дарит разным обеспеченным посетителям трактира, а потом получает от них драгоценные украшения и тамлингские шелка в качестве ответного знака внимания.
Ну вот халат дошит, клуб расползается, а где дорогой супруг?
Азамат является домой во втором часу ночи с совершенно безумным видом.
– Лиза, – возглашает он, – ты чем тут занималась?
– В смысле? – невинно моргаю я. – Как обычно, учила Ориву, потом клуб собрался… Еще к Унгуцу забегала днем.
– А Алтонгирела ты видела?
– Да, но он был какой-то унылый. А что?
– Да понимаешь, лечу это я с Дола, тут он звонит, дескать, поговорить надо. Ну, я у его дома приземлился, захожу. У него даже свет не включен, так, от печки чуток светит. Я спрашиваю: о чем поговорить-то хотел? И тут он как начнет извиняться! Я даже не понял сначала за что. Да и вообще… Не знаю, полчаса, наверное, просто извинялся – что он как-то не так ко мне относился, что он не понимал моих проблем, еще что-то в том же духе… Я говорю, ты что, ты же вообще единственный человек, который мне другом остался тогда! А он даже слушать не хочет, говорит, мол, ты никогда напрямую не скажешь, если обижаешься, но это не значит, что я не виноват. Вот я и думаю, Лиза, ты его не опоила чем-нибудь случайно?
Я только глазами хлопаю.
– Нет, что ты. Он при мне сегодня и не ел, и не пил. Может, кто из Старейшин с ним провел беседу?
– Может, – пожимает плечами Азамат и наконец-то усаживается на диван. – Но я на всякий случай позвонил Эцагану, чтобы присмотрел за ним. А то уж очень он разошелся.
– А разве Эцаган не с Алтошей живет?
– Ну у него есть свой дом на окраине, и он то там, то тут. Алтонгирел иногда должен на ночь один оставаться для некоторых обрядов, потому так и получается. Но сегодня уж какие обряды, если его так разобрало…
– А ты думаешь, это все бред? Что он говорил?
– Как сказать, – вздыхает Азамат, поводя бровью. – Не то чтобы это был бред, просто неожиданно и странно. Он, например, попросил прощения за то, что назвал меня уродом, когда нас с тобой женил. Казалось бы, он тогда и так получил и не должен бы чувствовать себя виноватым. А вот же… Я уж думаю, не подслушал ли он наш разговор в гостинице?
– Как знать, – пожимаю плечами. – Так ты извинения-то принял?
– Конечно! Раз двести ему повторил, что не держу зла, что он мой лучший друг и все в таком духе.
– Ну вот и славно! Не переживай. Подумаешь, совесть проснулась у человека. Бывает с лучшими из нас.
Азамат рассеянно кивает.
– Вот странно. Он все время повторял, что по мне не понять, обиделся я или нет. Ты тоже так думаешь?
