Александр Плонский - Алгоритм невозможного
— Вопрос сформулирован некорректно.
Чертыхаясь сквозь зубы, Великий Физик переводил задачу на язык формальной логики, но в ответ слышалось:
— Нуждаюсь в дополнительной информации.
И снова:
— Вопрос сформулирован…
Или:
— Нуждаюсь в дополнительной…
Переварив новые гигабайты информации, УМ упрямо повторял:
— Нуждаюсь… нуждаюсь… нуждаюсь…
Угроза тупика вновь замаячила перед Великим Физиком. И тут его озарило.
— Черт с ней, со Вселенной! — сказал он, приведя УМ в состояние шока (тот понял его слова буквально). — Ответь-ка, дружище, сохранились ли неисследованные области пространства?
— Сохранились, — мгновенно ответил УМ.
— Например?
— Начало геофизических координат.
— Что же ты молчал, дубина?! — взметнулся ученый. — Немедленно займись им!
Великий Физик не в первый раз доверился интуиции. И все же он стеснялся ее, сознавая, что УМ по-своему прав.
А проблема и впрямь выглядела одиозной, словно была позаимствована у древних фантастов: путешествие к центру Земли не раз обыгрывалось ими.
Вероятно, поэтому Великий Физик зашифровал ее туманным словом «интракосмос»
— внутренний космос. Непосвященному оно ни о чем не скажет, да и братья-ученые изрядно поломают головы, прежде чем разгадают его скрытый смысл.
Исследовать интракосмос ученый решил на всякий случай, для очистки совести — больно уж мало шансов было на то, что проселочная дорога, на которую он так опрометчиво съехал со скоростной магистрали, это и есть кратчайший путь к успеху.
«Узнаю, что там, за ближайшим поворотом, и обратно!» — успокаивал себя
Великий Физик.
Но случилось так, что «одиозная» проблема всерьез захватила ученого, а вскоре вызвала переполох в мире науки. Произошло это после еще одного, совсем уже фантастического, открытия, которое приписали Великому Физику, хотя сделал его УМ.
9. Число «Пи»
— Говоришь, ядро Земного шара полое и внутри скрыт разум? Но твои пояснения, все эти тензоры и биэралы, до меня туго доходят. Нельзя ли попроще?
— Когда мы с тобой сидели за одним школьным пультом, Абрагам, ты и то был сообразительней, — недовольно проговорил Великий Физик. — Ну, ладно, что с тебя взять… Знаешь хоть, что к началу двадцать второго века поверхностные залежи полезных ископаемых истощились?
— Положим, не к началу, а к концу, — поправил Седов.
— Это после того, как произвели ревизию заброшенных разработок и выскребли остатки. А затем приступили к поискам глубинных месторождений: бурили скважины вплоть до поверхности Конрада, отделяющей гранитный слой от более глубокого базальтового…
— Километров до тридцати?
— Даже до сорока. Иногда удавалось обнаружить богатейшие месторождения, но чаще колоссальный труд затрачивался впустую. Научное обеспечение было примитивным: сейсмические волны — эхо взрывов, а там гадай, граница раздела или трещина? И когда научились добывать сырье из космоса, от промышленного использования глубинных ресурсов отказались.
— Космические разработки слишком дороги, — заметил Седов.
— Дело не только в этом. Каждый старт ракеты истончал слой озона.
Восстанавливать его было сложно и недешево, не говоря уже о стоимости самих разработок в космосе. Железо, добытое таким способом, по цене приближалось к золоту. Пришлось расплачиваться за легкомыслие предков, живших по принципу: «после нас хоть потоп»! И это еще один убедительный повод реконструировать исторический процесс, — подчеркнул Великий Физик.
Преземш поморщился.
— Опять ты за свое!
— Не перебивай меня, Абрагам! Оставь свои вельможные замаш-ки! Г-м-м…
Так вот, около двухсот лет назад открыли акустическую сверхпроводимость, слыхал о ней?
— Нет, — признался Седов. — Наверное, что-нибудь вроде электрической сверхпроводимости?
— Вроде-вроде… — ворчливо передразнил Великий Физик. — Тогда уж вспомни и сверхтекучесть, она из того же ряда. Но вообще-то аналогии помогают проникнуть в суть явления. Природа нередко повторяется, у нее свои штампы.
И что любопытно, физика процессов может быть различна, а математическая модель одна и та же.
— Ну и что дала акустическая сверхпроводимость?
— Позволила геофизикам разработать и внедрить в практику более совершенные методы глубинной разведки полезных ископаемых.
Преземш начал терять терпение.
— Я сыт по горло, Павел. Сначала ты оглушил меня биэралами, теперь усыпляешь скучной лекцией. Какое отношение все это имеет к внутриземному разуму, если, конечно, он существует?
— Больно уж ты нетерпелив, Абрагам, — сердито сказал Великий Физик. -
Коли намерен мне помочь, молчи и слушай. В кои-то веки обратился к тебе, а ты…
— Да ладно, не кипятись, — поднял руки Седов. — Продолжай, пожалуйста!
— Я как раз перехожу к сути дела. Полгода назад при глубинном зондировании зафиксировали странную инфразвуковую помеху, но даже не попытались разобраться в ее происхождении. Ограничились кратким сообщением в модемном «Геофизическом вестнике», и на том спасибо. А я, вернее УМ, ознакомившись с этим сообщением, проанализировал характер принятых колебаний, и оказалось, что они вовсе не помеха, а сигнал, то есть осмысленное сообщение. Его удалось расшифровать.
— И каким образом? — заинтересовался Преземш.
— Очень простым. Впрочем, все великое просто.
— Надеюсь, эта простота доступна моему пониманию?
— Не задавай столь трудных вопросов, Абрагам… Итак, частота принятых колебаний была измерена нами с точностью до двадцать первого знака…
— Почему не до двадцать второго или сорок первого?
— На сегодня это наивысшая точность.
— И что получилось?
Великий Физик протянул мнемокристалл.
— Смотри, это значение частоты в герцах.
На индикаторе высветилось:
3,141592653589793238462
Седов наморщил лоб.
— Число «Пи»?
— Оказывается, ты что-то еще помнишь! — хмыкнул Великий Физик. — Да, именно «Пи», отношение длины окружности к диаметру.
— Странное совпадение!
— Никакого совпадения нет. Значение «Пи» служило паролем.
— Если не ошибаюсь, нечто подобное уже было у радиоастрономов, — проговорил Седов задумчиво.
— А ты эрудит, Абрагам! — деланно удивился Великий Физик. -
Действительно, в двадцатом веке обнаружили космическое радиоизлучение, несравненно более стабильное по частоте колебаний, чем тогда могли получить в лабораторных условиях. И на этом основании решили, что приняты сигналы инопланетной цивилизации, причем значительно превосходящей в техническом развитии земную.
— Но ведь вскоре выяснилось, что излучает межзвездный водород?
— Ах, вот к чему ты клонишь… Нет, как раз здесь аналогия неправомочна!
— Это еще нужно доказать, — с неожиданной жесткостью сказал Преземш.
Великий Физик взглянул на друга с изумлением, так, точно на его месте вдруг оказался совершенно иной, не известный ему человек, хотя внешне все осталось прежним — та же суховатая фигура в щегольской куртке, кажущейся неуместной на государственном деятеле высшего ранга, то же невыразительное лицо, те же тонкие удлиненные пальцы музыканта…
Пожалуй, изменился лишь взгляд: стал острым, оценивающим, твердым.
И вдруг подумалось:
«Забудь мальчишку, которым верховодил когда-то, пойми, что стать
Преземшем может лишь тот, кто оптимально сочетает в себе ум, волю, доброту и принципиальность. А ты отказывал ему во всем, кроме доброты…»
Вспомнилось, как настойчиво убеждал Абрагам, что именно ему надо участвовать в опасном эксперименте. Не Преземш просил об этом, — друг.
Тогда он не требовал доказательств, что эксперимент закончится благополучно, готов был рискнуть жизнью.
А сейчас смотрит на Павла глазами Преземша. Ведь речь наверняка пойдет о чем-то неизмеримо большем, чем собственная жизнь, возможно, о ресурсах, а то и о судьбах всей Земли, иначе Великий Физик не явился бы к нему с официальным визитом.
Словом, роли переменились, и пусть не молить, но уговаривать, уламывать, требовать придется ему, живому классику фундаментальной науки, носящему неофициальный, но оттого еще более почетный титул.
— Пойми же, — втолковывал Седову Великий Физик, — число «Пи» это универсальная, единственная в своем роде постоянная, которая не зависит ни от системы единиц, ни от каких-либо привходящих факторов. Оно одно и то же во всей Вселенной!
— Значение «Пи» зависит от системы счисления.
— Не забыл, — натянуто улыбнулся ученый. — Но то, что «Пи» выражено в десятичной системе, лишь подтверждает: пароль придуман разумом, биологически родственным человеку. Так что вероятность природного происхождения принятых инфразвуковых колебаний ничтожно мала.
