Фредерик Пол - Врата
| В. Я слышал сообщение, что металл хичи
| анализировался Национальным бюро стандартов...
| Профессор Хеграмет. Нет, вы не слышали, Тетцу.
| В. Но это было на ПВ...
| Профессор Хеграмет. Нет. Вы видели сообщение о
| том, что Бюро стандартов дало количественную
| оценку металла хичи. Не анализ. Только описание:
| растяжимость, сопротивление на разрыв, точка
| плавления и так далее.
| В. Не понимаю разницы.
| Профессор Хеграмет. Да. Конечно, не понимаете,
| Тетцу. Мы видим, на что этот металл способен. Но
| мы не знаем, что это. Что наиболее интересного в
| металле хичи? Вы, Тери?
| В. Он светится?
| Профессор Хеграмет. Да, он светится. Испускает
| свет. Настолько яркий, что другой источник
| освещения не требуется; его приходится закрывать,
| если нужна темнота. И светится так по крайней мере
| полмиллиона лет. Откуда энергия? Бюро утверждает,
| что в металле есть постурановые элементы и,
| вероятно, они и дают излучение. Но мы не знаем,
| что это такое. Есть также что-то похожее на изотоп
| меди. Но у меди вообще нет устойчивых изотопов. До
| сих пор не было. Так что Бюро просто дает
| физические параметры этого света до восьмого или
| девятого знака. Но в сообщении не говорится,
| почему так происходит.
- Тише, милая, - сказал я, погружаясь носом в ее волосы. От волос к уху, от уха к губам, и шаг за шагом мы занялись сексом, спокойно, мягко, неторопливо. Это очень успокаивало. Луиза была очень умелой, восприимчивой, покорной. После нескольких месяцев буйных пароксизмов с Кларой это все равно что прийти домой к маме на куриный супчик. В конце она улыбнулась, поцеловала меня и отвернулась. Лежала очень тихо, даже дыхания не было слышно. И только когда рука у меня стала влажной, я понял, что она снова плачет.
- Прости, Боб, - сказала она, когда я начал успокаивать ее. - Просто нам никогда не везло. Иногда я могу жить, понимая это, а иногда просто не могу. Это один из таких плохих дней.
- Переживешь.
- Не думаю. Я больше ни во что не верю.
- Но сюда ты ведь попала? А это везение.
Она повернулась лицом ко мне, внимательно посмотрела.
Я сказал: "Миллионы людей отдали бы свое левое яичко, лишь бы попасть сюда".
Луиза медленно сказала: "Боб... - Она смолкла. Я начал говорить что-то, но она закрыла мне рот ладонью. - Боб, ты знаешь, как мы сюда попали?"
- Конечно. Сесс продал воздушную лодку.
- Мы продали не только ее. Лодка дала нам немного больше ста тысяч долларов. Этого не хватало даже для одного. Деньги мы получили от Хэта.
- Твоего сына? Который умер?
Она сказала: "У него была опухоль мозга. Ее обнаружили вовремя, ну, почти вовремя. Она была операбельна. Он мог бы жить, ну, не знаю, лет десять, наверно. Но, конечно, не совсем нормально. Затронуты были речевые центры и мышечный контроль. Но он мог бы жить и сейчас. Только... - Она потерлась лицом о мою руку, но не плакала. - Он не хотел, чтобы мы тратили деньги на его Временную медицину. Нам удалось бы заплатить за операцию, и мы снова ни с чем. И он продал себя, Боб. Продал все органы. Больше, чем левое яичко. Всего. Органы высшего качества, принадлежавшие двадцатидвухлетнему мужчине нордического типа, очень дорогие. Он подписал договор и его... усыпили. Сейчас части Хэта в десятке людей. Все продали для трансплантации, и мы получили деньги. Почти миллион долларов. И попали сюда, даже немного осталось. Вот откуда наша удача, Боб.
Я сказал: "Прости".
- За что? Нам просто не везет, Боб. Хэт умер. Вилла умерла. Бог знает, где мой муж и наш последний ребенок. А я здесь, Боб, и почти все время тоже хочу умереть.
Я оставил ее спать в своей постели и побрел в Центральный парк. Позвонил Кларе, ее не было, оставил ей сообщение, где я, и провел около часа, лежа на спине и глядя на зреющие ягоды шелковицы. Никого не было, кроме нескольких туристов, забежавших ненадолго до отлета корабля. Я не обратил на них внимания, не заметил даже, когда они ушли. Мне было жаль Луизу, жаль всех Форхендов, но особенно мне было жаль себя. У них нет удачи, но то, чего нет у меня, причиняло мне гораздо большую боль: у меня нет смелости поискать, где моя удача. Больные общества выталкивают из себя авантюристов, как зернышки винограда. Но сами косточки мало что могут сказать об этом. Вероятно, так обстояло дело с моряками Колумба или теми пионерами, которые вели свои крытые повозки через территорию команчей. Они, должно быть, ужасно боялись, как и я, но у них просто не было выбора. Как и у меня. Но, Боже, как мне страшно...
Я услышал голоса: детский голос и легкий смех Клары. Я сел.
- Привет, Боб, - сказала она, останавливаясь рядом и положив руку на голову маленькой чернокожей девочки с пшеничными волосами. - Это Вэтти.
- Здравствуй, Вэтти.
Голос мой звучал странно, даже я это заметил. Клара взглянула внимательней и спросила: "В чем дело?"
Я не мог ответить одной фразой, поэтому выбрал только часть ответа.
"Виллу Форхенд объявили мертвой".
Клара молча кивнула. Вэтти пропищала: "Пожалуйста, Клара. Брось мне мячик". Клара бросила мяч, поймала, бросила снова, все это в ритме адажио Врат.
Я сказал: "Луиза хочет вылететь в рейс с премией за опасность. Я думаю, она хочет, чтобы я... чтобы мы летели с ней".
- Да?
- Как ты? Дэйн что-нибудь говорил тебе?
- Нет. Я не видела Дэйна... не знаю сколько. Он улетел сегодня утром на одноместном.
- Даже без прощальной вечеринки? - Я был удивлен. Она поджала губы.
Девочка крикнула: "Эй, мистер! Ловите!" Она бросила мяч, и он полетел, как воздушный шар к причальной мачте, медленно, но все равно я его упустил. Мозг мой был занят чем-то другим. Не сосредоточиваясь, я бросил мяч обратно.
Минуту спустя Клара сказала: "Боб? Прости. У меня плохое настроение".
- Да. - Мой мозг продолжал работать.
Она примирительно сказала: "У нас было нелегкое время, Боб. Не хочу быть раздражительной с тобой. Я... я кое-что принесла тебе".
Я оглянулся, она взяла мою руку и что-то положила в нее.
Это был браслет побывавшего в полете, хичи-металл, не менее пятисот долларов. Я не мог позволить себе купить такой. Я смотрел на него, стараясь придумать, как ответить.
- Боб?
- Что?
Голос ее звучал раздраженно. "Полагается говорить спасибо".
- Полагается правдиво отвечать на вопросы. Не говорить, что не видела Дэйна Мечникова, если провела с ним всю ночь.
Она вспыхнула. "Ты шпионил за мной!"
- Ты солгала мне.
- Боб! Я тебе не принадлежу. Дэйн человек и друг.
- Друг! - рявкнул я. Мечников все что угодно, только не друг кому-нибудь. От одной мысли, что Клара была с ним, все у меня в паху переворачивалось. Мне это ощущение не понравилось, потому что я не смог определить его. Это не гнев, даже не ревность. Какой-то компонент этого чувства оставался неприлично закрытым. Я сказал, понимая, что это нелогично, слыша, что почти вою:
- Я тебя с ним познакомил!
- Это не дает тебе права обладания! Ну, хорошо, - ответила Клара, - может, я и была с ним в постели несколько раз. Это не меняет моих чувств к тебе.
- Это меняет мое чувство к тебе, Клара.
Она недоуменно смотрела на меня. "И ты смеешь это говорить! Пришел сюда, пропахнув сексом с какой-то дешевой шлюхой!"
Она застала меня врасплох. "В этом нет ничего дешевого. Просто утешение человека, которому больно".
Она рассмеялась. Смех ее звучал неприятно. За ним слышался гнев. "Луиза Форхенд? Она и сюда пролезла".
Маленькая девочка держала мяч и смотрела на нас. Я видел, что она испугана. Я сказал, стараясь сдержать гнев: "Клара, я не позволю тебе делать из меня дурака".
- Ага! - сказала она с отвращением и повернулась, чтобы уйти. Я протянул к ней руку, она всхлипнула и изо всех сил ударила меня. Удар пришелся в плечо.
Это была ошибка.
Это всегда ошибка. Дело не в рационализации или оправдании, дело в сигнале. Неверный сигнал. Волки не убивают друг друга, потому что младший и более слабый сдается. Он ложится на спину, подставляет горло и машет лапами, показывая, что он побежден. Если бы не это, волков бы вообще не осталось. Почему-то мужчины обычно не убивают женщин и не забивают их насмерть. Не могут. Как бы сильно ему ни хотелось ударить ее, внутренние механизмы сдерживают. Но если женщина допустит ошибку, подав сигнал, ударив первой...
