Леонид Смирнов - Офицерский мятеж
— У меня конкретное предложение, Петр Иванович. Давай подведем твои драгоценные часики. И сразу всем станет жить спокойнее. Прыгали-то рядом со звездой — значит, флуктуации четвертого измерения наука нам дозволяет. Потому корабельное время, ядрён батон, и не совпадает со среднегалактическим. И все наши часы синхронно отстали. Или я не прав?
Сухов молча кивнул и подкрутил колесико на часах. Не было никаких хаарцев. И духу их не было, и странных кораблей с ловчей сетью…
Глава пятая
Искушение военмора
Корабль вернулся к планете Малайя через семь дней после юнитской атаки и экстренного ухода в гипер. Деваться-то некуда: не поднимать же «веселого Роджера» и двигать на большую дорогу. Надо идти на базу. Ждать суровой кары и лелеять слабую надежду на помилование. Или быть потопленными — без единого слова или сигнала. По уже отработанной схеме.
Однако охоту на фрегат «Котлин» и лично на Петра Сухова никто не вел. «Котлин» лег в дрейф на высокой орбите над планетой. Экипаж, за исключением дежурных, сошел на берег.
Сухова и его офицеров в космопорте, против ожиданий, не поджидали наряды военной полиции. Казалось, неделю назад вовсе ничего не случилось. Сейчас они были никому не нужны. Опять какой-то морок…
Петр Сухов вместе с первым помощником отправились в штаб Шестого флота с рапортом. В бункере, где располагался штаб, их встретили холодно и настороженно, однако обвинений выдвигать не стали.
Адмирал Кобурн разговаривать с Суховым и Бульбиевым отказался, сославшись на занятость. К Петру вышел начальник оперативного отдела Шестого флота контр-адмирал Эужениу Батишта. Это был смуглый, черноволосый человек лет пятидесяти. Он был мрачен и сверлил мятежного военмора пронзительным взглядом черных глаз из-под косматых бровей.
— Вот предписание в Главный штаб Первого сектора на Старой Земле. Вами снова заинтересовалась контрразведка. Надеюсь, вы придержите язык и не наболтаете лишнего.
— Не сомневайтесь, господин контр-адмирал.
— Тогда летите с богом.
Перед отбытием Сухова на Старую Землю и за сутки до прилета грозных проверяльщиков экипаж фрегата «Котлин» по инициативе старпома и боцмана и при поддержке начмеда обмывал свое чудесное спасение. Столы были поставлены на второй палубе, чтоб уместились все. Никого не обидели — только дежурная служба будет трезва этой ночью.
И хаарская эскадра била фрегат — не добила, и юнитские корабли расстреливали — не потопили, и во вражьем тылу удалось от плена уйти. Да и сейчас, по возвращении, укокошить могли за милую душу. Что-то в этом духе говорил старпом Бульбиев, подняв граненый стакан с мутноватой, пахучей жидкостью, что рождена была бывшей кофеваркой, а ныне славным самогонным аппаратом.
— А все мы живы, братцы!
Военморы стали чокаться, расплескивая налитую до краев самогонку. Сухов, который сидел рядом с каплейтом. Он выпил до донца вместе со всеми и вдруг сам удивился, как же это он до сих пор жив. Чудо, одно слово: чудо…
— Между первой и второй… — заспешил Семен Петрович, не давая экипажу закусить. — Выпьем за непотопляемость русского флота! Мы ведь — русский флот, как ни крути.
Выпили и за русский флот — дело святое. Военморы потянулись за тарелками с закуской: килька в томате, ставрида с добавлением масла, салат из морской капусты, говяжья тушенка и печенье «Мария». Скромность закуски искупалась ее политической правильностью. На Старой Земле появились несколько фирм, которые по старинным рецептам производили еду и питье для тех русских, кто ностальгировал по прошлому.
— А вы что молчите, командир? — спросил повеселевший от двух стаканов старлей Хвостенко.
Петр Сухов глянул на него, поднялся с титанового табурета, поднял стакан и сказал:
— Друзья мои! Мы все чаще нарушаем старые флотские традиции, но сейчас я предлагаю этого не делать. Обязательный третий тост для русских моряков, которые в море. Выпьем же за тех, кто нас ждет на берегу!
— Ура! — дружно ответил экипаж.
Выпили стоя. «А ведь я не верил, что мои ребята увидят своих родных и любимых, — подумал Петр. — Значит, все не зря…» После трех стаканов и расчувствоваться — не грех.
Когда подошли к концу выделенные командиром и принесенные из каптерки запасы спиртного, с табурета с удивительной легкостью поднялся кондуктор Спиваков.
— Я хочу произнести старинный тост русских космонавтов, — заговорил он громко, чтобы услышали расшумевшиеся военморы за дальними столами. — Сначала искали умных, но они оказались не очень здоровыми. Затем подбирали здоровых, но среди них было мало умных. И наконец, пришли к компромиссу — стали отбирать в отряд космонавтов в меру умных и здоровых. Так выпьем же за нас — надежду и опору русского флота!
Каплейт Бульбиев остался на фрегате за командира. На «Котлин» частями прибывала большая комиссия, в которую вошли контрразведчики, а также лучшие техники и психологи Шестого флота. Небось попытаются разобрать корабль и его экипаж по винтикам.
Дома побывать Сухов не успел. Смог лишь заскочить в госпиталь к Марусе Кораблевой и обнять ее. Поздоровался и сразу попрощался.
Любимая выбежала к нему на улицу через приемный покой. Маруся была в голубой госпитальной униформе — в шапочке, халате, шароварах и тапочках, поверх которых были натянуты прозрачные бахилы. Она крепко обняла Петра за шею и поцеловала в губы.
— Я знала, знала, что ты вернешься, — шептала Маруся ему на ухо. — Мне говорили: фрегат сгорел, но я не верила. Тебя не могут сбить, любимый. Ведь ты — заговоренный…
— Это ты меня заговорила, деточка. Ты одна…
…Петр Сухов отправился на Старую Землю уже привычным маршрутом. Он летел на том же гиперлайнере «Катти Сарк», на котором возвращался на Малайю из отпуска по ранению. На сей раз в рубку к Берингу он не просился — не хотел подводить старика, ведь за ним, Суховым, наверняка следит немало глаз.
Капитана третьего ранга забрали на орбитальной станции «Галилей» — сразу после того, как он сошел с трапа гиперлайнера.
К Петру подошли шестеро бойцов в черных спецкостюмах, в шлемах с поднятыми забралами, в черных матерчатых масках с прорезями для рта и глаз — дань многовековой традиции русских спецподразделений.
— Следуйте за нами, — сказал старший и протянул к нему руку в броневой перчатке.
— В чем дело, бойцы? — только и успел спросить Сухов. Что-то ледяное коснулось его шеи. Свет померк.
Челнок отчалил от станции, похожей на огромное велосипедное колесо, и устремился к Земле.
— Просыпайтесь, Сухов. Просыпайтесь, — в ушах назойливо, как матерый комар-кусака, звучал чей-то неприятный голос. Какой-то гад не хотел оставить в покое, не давал полежать в мягкой постели среди большого, неуютного мира.
Потом военмора ударили по щеке. Потом снова — хлестко, но не больно. Петр, не открывая глаз, ответил наугад. Ткнул кулаком — и попал.
— Ч-черт!
Сухов попытался вскочить, однако ноги подогнулись.
— Все силы высосали, гниды! — пробормотал капитан третьего ранга, схватился за что-то крепкое и все-таки встал. Мир закружился, земля норовила вырваться из-под него.
Оказывается, когда Петр был в отключке, он лежал на койке, застеленной белой простыней. В глазах была муть, стены комнаты ходили вправо-влево. «Какой отравой меня накормили? — подумал командир „Котлина“. Затем сообразил: — Это плоды тройной проверки. Наизнанку вывернули, чтобы правду узнать. Хорошо хоть что себя помню…» А помнил ли он себя на самом деле?
Сухов напряг извилины и последовательно назвал про себя имена своего деда и прадеда, годы жизни адмирала Нельсона и подводника Лунина, а также столицу давно исчезнувшего государства Буркина-Фасо. Вроде с памятью порядок.
Петр огляделся. Он находился в служебной комнате с зеленовато-серыми стенами из звукопоглощающего пластика, низким потолком и расставленной по углам казенной мебелью. В центре комнаты находилась койка и небольшой стол, на котором лежал стандартный биосканер для быстрого считывания физиологических параметров.
Потом Сухов сделал шаг и пошатнулся. Капитана третьего ранга поддержал под локоть невзрачный человек в форме гауптмана флотской контрразведки со смутно знакомым лицом. «Кажется, я его видел в приемной Ригерта, — наконец сообразил Сухов. — Значит, без колонеля тут не обошлось…» Правый глаз у контрразведчика начал распухать.
— Прошу прощения, гауптман, — кашлянув, извинился Петр. — Я думал: меня все еще пытают.
— Неужто вас пытали, Петр Иванович? — Голос у одноглазого оказался не таким уж мерзким — просто он дребезжал и срывался на фальцет.
— Хм. Не помню, — вынужден был признать командир «Котлина». — Химией травили — это точно. А потрава — разве не пытка?
