Барбара Хэмбли - Призрачный Странник
И это «слишком поздно» уже почти наступило. Новая волна боли, сильнее прежней, докатилась до него, когда зачистка спустилась ещё на одну палубу, и индукционные генераторы снова заработали, и протонная волна подступила ближе. И, в любом случае, куда он денется? Это лишь вопрос времени…
Времени — но много ли у них времени? Они повернули обратно к Пигмису. Через три дня корабль подойдёт к планете.
Он что-то замыслил, этот Призрачный Странник, этот вор, который украл его тело, который отнял его корабль и команду, который надругался над его любимой женщиной и пытался убить его друга…
Ярость всколыхнулась в нём, ярость и прежнее упрямство, прежняя гордость. Я Джеймс Тиберий Кирк, подумал он. Я капитан «Энтерпрайза». Ты отнял мой корабль, ты повернул мой экипаж против меня и заставил их, как псов, охотиться за мной, но, клянусь богом, я уничтожу тебя, если смогу.
Это Маккой звал его.
Боунс.
Теперь он вспомнил.
Он огляделся вокруг, поворачивая тень своей головы. Он увидел, что находится в машинном отделении, управляющем работой шлюзовых дверей ангарной палубы. Должно быть, ковыляя вслепую, он спустился на один этаж ниже, чем собирался, пытаясь вернуться в ангар и узнать, выжил ли Спок.
Медленно, атом за атомом, — словно его тело ещё состояло из атомов, а не из электрических теней и воспоминаний — он собрал себя воедино, снова облекая свой бесплотный разум в память о плоти и память о корабле. Режущий вой протонного поля с верхних палуб мешал сконцентрироваться, но он постепенно восстановил в уме расположение технических проходов, соединяющих эту комнату с грузовыми отсеками, и люков, ведущих оттуда наверх, на ангарную палубу.
У него снова были руки и ноги. Своей волей он заставил их существовать. Медленно, ощупью, цепляясь за стальные кости своего корабля, как за руку возлюбленной, еле живой от боли и усталости, он побрёл вперёд, следуя за голосом друга.
* * *Это скоро закончится. Должно закончиться.
Капитан Кирк (Нет! — сказал он себе, яростно тряхнув головой. Ярблис… Ярблис Гешкеррот… меня зовут Ярблис Гешкеррот, Призрачный Странник) смотрел остекленевшими, больными глазами на Голодных в красной одежде, которые в двадцатый раз демонтировали громоздкую протонную пушку, чтобы потом втащить её в турболифт и спустить ещё на две палубы ниже. Поначалу сама мысль о создании машины, подражающей вибрациям живого разума, вызывала у него отвращение. Теперь же он был очарован. Какую утончённость, какую дьявольскую аккуратность, оказывается, таил в себе этот путь познания вселенной, этот способ исследовать мир снаружи, а не изнутри.
Он отвёл взгляд, зная, что Голодным не нравится, когда на них смотрят слишком долго.
Его люди (Люди Кирка! Голодные! Тупые, прожорливые, неуклюжие…), самцы и самки, ходили вокруг, такие же притихшие, как с самого начала зачистки. Он запоздало догадался, что они тоже обеспокоены. Им самим было неуютно в мире, который они создали, их пугало могущество вещей, которыми они пользовались. Одна из охранников, темноволосая самка, прислонившись к стене, тихо разговаривала с каким-то самцом, и при виде её в человеческом теле, которое он присвоил, пробудилось жадное желание. Потрясённый, Ярблис отогнал предательскую мысль прочь, но она вернулась, и вместе с ней — навязчивое воспоминание о женщине Хелен.
Помотав головой, он отошёл в сторону, чувствуя необъяснимое омерзение при мысли о том, что он сделал, и о том, какое наслаждение доставило ему это тёмное насилие. Он не умел управлять такими желаниями, и он слишком мало знал о том, что надо и что не надо делать. Воспоминания об этом были смутными, запутанными и неприятными, ибо это была память тела, а не разума…
— Капитан… — Мистер Скотт, инженер, Скотти из воспоминаний Кирка, смотрел на него с глубокой тревогой в кофейно-чёрных глазах, поднимая деталь генератора с помощью накинутого на плечо ремня. — Я так и не спросил, вам удалось найти мистера Спока?
Кирк (Ярблис! Меня зовут Ярблис… Кто это — Ярблис?) кивнул.
— Он сказал, что собирается проверить доклад о явлении полтергейста на ангарной палубе, но с тех пор прошло почти два часа.
Как легко, как угрожающе легко это становится — говорить о часах и минутах… как просто думать, как они, когда нет ни солнца, ни луны, ни ветра, чтобы отмечать смену дней!
Он нахмурился, как это делал Кирк, и добавил:
— И это само по себе беспокоит меня.
Когда они обнаружат, что двери шлюза открыты, подумал он, когда они достигнут ангара, до которого им осталось всего несколько палуб, обработка пойдёт намного легче. У них не останется ни вопросов, ни сомнений. Они будут мстить за своего человека.
Кирк, настоящий Кирк, спас Хелен. С той минуты, как Ярблис выскользнул из ангара — а заставить Спока услышать голос, зовущий его голос из тени маленького корабля, было простейшей иллюзией, одной из тех, которыми он заманивал темнокожих клингонов-Голодных навстречу смерти, — он беспокоился, что Кирк сможет как-нибудь изловчиться и спасти ещё и Спока. Но до сих пор не было ни признаков тревоги, ни срочных вызовов от костоправа Маккоя, так что можно было не опасаться, что Спок выжил.
Инстинктивно он чувствовал, что Спок опасен.
Шагая по коридору к лифту, он думал о вулканце. Как все Голодные, Спок больше обращал внимание на внешность, а не на внутреннюю суть. Но когда Ярблис впервые замыслил захватить тело Кирка и использовать корабль Голодных для страшного дела, которое должно было навсегда защитить его мир от их губительного влияния, он ещё не знал, что его маскарад окажется не таким полным, как было задумано. У них не было Сети Сознания — он до сих пор не мог представить себе, как это может быть, потому что боль отделения от Сети терзала его каждую минуту, и с этой болью ему приходилось жить, как с отверстой раной, — и всё же они знали друг друга лучше, чем он думал. Он знал, что совершил несколько ошибок. И Спок, Вычислитель Всего, кое-что вычислил по ним.
Он посмотрел вокруг себя, на стерильные белые стены, на плоский пол, на плоский потолок… всеми силами души он ненавидел это плоское место, насквозь провонявшее смрадом Голодных. Вот во что они превратили свой мир, подумал он. И теперь соблазнят его народ, чтобы превратить настоящий мир, истинный мир, прекрасную Рею, обитель Матери-Души в такое же ненавистное место, где всё поделено на Моё и Не-Моё, на Не-Тронь-Меня и Другие-Которые-Не-Я… соблазнят их обещаниями будущей жизни, такой простой, такой изобильной…
Но смысл жизни не в простоте и изобилии. Смысл жизни — в красоте, а красота заключена в опасностях, в холоде и голоде так же, как в покое и уюте. И этого им никогда не понять.
Пройдёт поколение или два — и многие в мире тоже перестанут это понимать. И со временем все они тоже превратятся в Голодных.
И красота Реи начнёт умирать.
Но этого он не допустит.
Он протянул руку — слабую маленькую руку с крошечными пальцами! — прикоснулся к плоской, холодной стене, которая никогда не была частью чего-то живого, и улыбнулся скупой, усталой улыбкой.
Это место, этот корабль теперь принадлежал ему. Если бы он не был так измучен, если бы его кости не ныли от горького, разъедающего душу одиночества, он бы торжествующе рассмеялся. Потому что когда он сделает своё дело, с этим будет покончено, и никогда больше Голодные не смогут осквернить его мир, и не купят души его людей в обмен на сладкие мечты о сытости.
* * *— Бригады зачистки спустились на девятнадцатую палубу, — доложила лейтенант Ухура с порога почти пустого зала, включив коммуникатор и изо всех сил надеясь, что она отсоединила нужный контакт и что их разговор нельзя засечь с мостика. — Есть что-нибудь?
Голос Хелен, ещё хриплый от последствий газового отравления и вдобавок искажённый помехами плохой связи, ответил:
— Пока ничего. Он сидит в машинном отделении, в темноте, и ждёт. Там так холодно, что трудно разобраться… происходит ли что-нибудь.
Ухура сочувственно отметила, что Хелен всё ещё не может заставить себя произнести имя капитана.
— Держи меня в курсе, — тихо сказала она и отключилась. В 7:35 утра (Ухура чуть не застонала при мысли о предстоящей вахте на мостике после ночи вроде той, что ей пришлось пережить) комнаты отдыха в главном и инженерном корпусе, как правило, пустовали, зато спортзалы и помещения для активного отдыха пользовались неизменной популярностью среди тех, кто любил с утра пораньше размяться и хорошенько разогнать кровь по телу, и тех, кто хотел «покончить с этим мучением» до начала рабочего дня.
В этот час зал с бассейном, на пороге которого она стояла, должен был быть полон мужчин, и женщин, и весёлых голосов, далеко разносящихся над водой. Топот, резкие звуки ударов и ритмичная музыка доносились бы из спортзала, где поклонники боевых искусств выполняли перед завтраком свои утренние ката, и из танцевального класса, где Органа отрабатывала с ученицами плие и растяжки.