Адмирал Империи 33 (СИ) - Коровников Дмитрий
— Позвольте полюбопытствовать, господин адмирал… А что, если предположить такую ситуацию: эскадра мистера Джонса вдруг по какой-то причине не станет поддерживать гвардейцев Шувалова в грядущей битве? Ну, знаете, останется этаким безучастным свидетелем, предоставив вашим «черноморцам» самим разбираться с «преображенцами»? Как по-вашему, много ли шансов тогда останется у этих бедолаг в открытом столкновении?
При этих словах канцлер многозначительно подмигнул и неприятно осклабился, обнажив неровный ряд зубов. Видно было, что он крайне доволен собой и с нетерпением ждет реакции адмирала на свой прозрачный намек. Самсонов в удивлении воззрился на царедворца, не понимая, шутит тот или всерьез. В первый миг ему показалось, что он ослышался или не так понял вопрос. Но нет, канцлер Шепотьев продолжал глядеть на него с видом заговорщика, раскрывающего сообщнику некую сокровенную тайну.
— Ты это к чему клонишь? — с подозрением осведомился командующий. — Что еще за дурацкие фантазии? С какой вдруг стати «янки» отлетят в сторону? Они же вроде как теперь на службе у Империи. Да и потом с чего этому обрубку Джонсу помогать нам? Не морочь мне голову всякой чушью!
— А с того, что мистер Джонс, как вам известно, действительно недавно перешедший на службу императору, мой тайный союзник, — улыбнулся Юлиан Шепотьев, разваливаясь в кресле и чувствуя себя в разговоре с командующим все более уверенно.
— Я всегда знал, что ты хитрая лисица, Юлиан, — весело рассмеялся Иван Федорович, похлопывая канцлера по худому плечу своей огромной лапищей, так сильно что чуть не вбил несчастного в кресло. Неуклюжий здоровяк адмирал казалось, совсем позабыл о том, что имеет дело не с одним из своих закаленных в боях космодесантников, а с тонким, как тросточка человечком.
Адмирал Самсонов, несмотря на все свои выдающиеся командирские качества, никогда не отличался ни особой деликатностью, ни врожденным тактом. Он привык выражать свои мысли и эмоции предельно прямолинейно, без излишних экивоков и реверансов. Что на сердце — то и на языке, как говорится. И сейчас, фамильярно хлопая канцлера по спине, Иван Федорович ни на миг не задумался, а уместен ли подобный жест.
Впрочем, Юлиан Шепотьев, при всей своей показной меланхоличности и болезненной худобе, обладал на редкость крепкими нервами. Жизнь при дворе, полная ежедневных стрессов и потрясений, закалила его не хуже, чем штурмовые тренировки космодесантников. Вот и сейчас он с невозмутимым видом перенес это медвежье проявление дружелюбия, лишь слегка поморщившись от боли в отдавленном плече.
— Недаром тебя называют серым кардиналом, — продолжал распинаться в комплиментах расчувствовавшийся Самсонов, наконец соизволивший отлепить свою ручищу от многострадального канцлера. — Но сейчас ты меня действительно удивил. Как тебе удалось в столь короткий срок обработать нашего перебежчика Илайю Джонса, чтобы он стал твоим союзником? Ведь он на службе у Империи всего месяц или чуть более…
Адмирал вопросительно уставился на собеседника, ожидая разъяснений. Канцлер поспешил развеять сгущавшийся вокруг его персоны ореол таинственности и всемогущества. С неприсущей ему скромностью он принялся объяснять:
— Все это время он находился вблизи покойного императора Константина Александровича, а соответственно и рядом со мной. После безвременной кончины государя американского адмирала особо и обрабатывать, как вы выразились, не надо было. Без своего обожаемого повелителя он в одночасье оказался здесь, при дворе, на птичьих правах. Этакий бесприютный скиталец, потерявший ориентиры и смысл жизни. Так что договориться с ним в таком состоянии было лишь делом техники… Ну, а как вы сами заметили, в подобных тонких материях я, без ложной скромности, признанный мастер…
Произнося последние слова, Юлиан Шепотьев позволил себе горделиво приосаниться и чуть приподнять подбородок. На тонких бескровных губах канцлера заиграла едва заметная самодовольная усмешка. Похоже, главный интриган Империи и сам до конца не осознавал, насколько феноменальный результат ему удалось достичь в деле перевербовки матерого вражеского космофлотоводца.
Так или иначе, Иван Федорович, не отличавшийся особой проницательностью в подобных тонких материях закулисной дипломатии, немедленно и с готовностью подхватил самовосхваления канцлера:
— Это точно! Что правда, то правда. Недаром тебя за глаза называют серым кардиналом нашего двора. Я и сам неоднократно имел возможность убедиться в твоем редкостном умении манипулировать людьми. Вон, хотя бы как ты ловко все обстряпал…
— Ну что вы, право, Иван Федорович, — притворно замахал руками Шепотьев, всем своим видом изображая смущение. Хотя по глазам было видно — похвалы грубоватого адмирала пришлись ему весьма по душе. — Я лишь озвучил господину Джонсу абсолютно рациональные доводы, апеллирующие к здравому смыслу.
— Как же, как же! Рациональные доводы он озвучил, ишь ты! — громогласно расхохотался Иван Федорович.
Канцлер снова польщенно заулыбался.
— К тому же, вице-адмирал Джонс уверен, благодаря мне конечно же, — продолжил канцлер, — что своими действиями он защищает интересы императора Ивана и его сестры-регентши великой княжны Таисии Константиновны. Кстати, вы же знали, что именно княжна содействовала тому, что Илайя перешел на нашу сторону?
Прозвучавшая фраза, казалось, отрезвляюще подействовала на командующего. Самсонов мгновенно подобрался и напрягся, как гончая, почуявшая дичь. В черных глазах Ивана Федоровича вспыхнули нехорошие, колючие огоньки.
— Да, вроде бы что-то такое до меня тоже доходило, — чуть заметно поморщился адмирал, всем своим видом демонстрируя глубочайшее безразличие к делам Таисии Константиновны на дипломатическом поприще. — И что, вроде как, у них там даже какие-то шуры-муры меж собой завязались?
Однако Шепотьев поспешил успокоить адмирала.
— Насчет интрижек ничего определенного сказать не могу. По крайней мере, достоверных данных на сей счет у меня нет, — отрицательно покачал головой канцлер. — Но в том, что из всех особ, приближенных к императорской фамилии, Джонс наиболее расположен и привязан именно к капитану-командору Романовой — это известно всем, кто хоть немного в теме.
Иван Федорович все же насторожился. Странно все это. С чего бы это вдруг вражескому адмиралу питать какие-то особые чувства к Таисие Константиновне. Определенно тут что-то нечисто…
— Значит, говоришь, между ними там ничего эдакого, личного не было? — еще раз переспросил командующий с плохо скрытой ревностью в голосе. Ну еще бы — его собственные чувства к молодой княжне были секретом Полишинеля при дворе. Конечно, Самсонову больно было даже помыслить, что у него могут быть столь сильные конкуренты в ухаживании за Таисией.
— Я бы знал, — уверенно отрезал Шепотьев с непроницаемым видом.
— И все-таки слишком много крутится в последнее время вокруг нашей красавицы жеребцов, — хмыкнул Самсонов, лениво развалившись в кресле и лукаво поглядывая на собеседника. Командующий космофлотом имел довольно внушительную комплекцию, и сейчас его могучее тело буквально заполнило собой все пространство между подлокотниками. Массивные руки в перстнях небрежно покоились на объемистом чреве, обтянутом расшитым мундиром. — Чего стоит один только этот полковник Зубов — цареубийца, мать его за ногу!
Его визави сохранял ледяное спокойствие. Невзирая на пламенную тираду адмирала, поданную со всем темпераментом, канцлер не дрогнул и не изменился в лице. Лишь едва приметная улыбка тронула уголки его тонких бескровных губ. Воистину такая степень самообладания могла быть присуща только рафинированному царедворцу, впитавшему в кровь и плоть многовековую выучку Императорского дворца по части скрывания истинных эмоций и намерений.
— Ну, о нем, как о конкуренте, после того, как Демид Александрович смертельно ранил нашего государя, вы можете особо не беспокоиться, — вкрадчиво промолвил Шепотьев, бросая на собеседника понимающий взгляд. Дело в том, что проницательный канцлер прекрасно знал о чувствах Самсонова к прекрасной княжне Таисии Константиновне. Ему даже не потребовалось напрягать свою разветвленную агентуру, состоящую из бесчисленных соглядатаев и шпионов. Все было понятно и без того по тому, с какой страстью и неподдельным гневом командующий обрушился на своего предполагаемого соперника.
