Уолтер Уильямс - Война
– Вопрос в том, есть ли у вас разрешение им торговать? – продолжил первый.
Сула почувствовала, что Макнамара приблизился, прикрыв ей спину. Чуть отступив, она встала поудобнее, а Спенс, почуяв беду, озабоченно шагнула вперед.
Сула пристально взглянула на того, что повыше:
– А вы, собственно, кто такие?
Он дернул рукой, словно собирался отвесить пощечину и проучить за наглый вопрос. Но он имел дело с человеком, прошедшим флотский курс боевой подготовки. Сула перехватила его руку и двинула кулаком по лучевому нерву, и громила невольно дернулся вперед, открыв горло. Ребром ладони Сула ударила по гортани и, когда он согнулся, схватившись за шею, ткнула пальцами в глаза. Потом просто дернула его за голову и с размаху врезала коленом.
С приятным хрустом сломался нос. Мужчина корчился, задыхаясь, и Сула с легкостью добила его локтем, стукнув по шее. Он распластался на полу.
Макнамара дрался с культуристом. Они были на равных, пока Спенс не швырнула в лицо качку горячий кофейник, а затем пнула его сзади под колено.
После они втроем пинали его, пока он не затих на полу.
Макнамара обыскал бандитов, забрав два пистолета, которые те не успели достать. Единственная пара посетителей кафе с ужасом следила за дракой, посматривая на свои нарукавные коммуникаторы, но не решаясь вызвать полицию. Сула подошла к барной стойке и схватила хозяина за волосы, притянув к себе:
– Кому это ты нас продал?
– Улице Добродетели. Я отдаю им долю. – Глаза мужчины расширились от страха.
– Больше тебе кофе от нас не видать, – сквозь стиснутые зубы проговорила Сула.
Она забрала кофе и понесла его в грузовик. Злость и адреналин сделали коробку легкой как перышко.
– Черт! – выругалась Сула, когда машина отъезжала. – Черт! Черт!
Злясь на себя, она несколько раз ударила по подлокотнику сиденья.
– Всё обошлось. – Макнамара пощупал царапины, оставленные на щеке перстнями культуриста.
– Да я не о том, – прорычала Сула. – Забыла про долю! Черт! – Она стукнула себя ладонью по лбу, а потом опять шарахнула по сиденью. – Ведь знала же! Чёртова дура!
Она отменила оставшиеся поставки и бушевала всю обратную дорогу, выплескивая злость по малейшему поводу. При виде Скачка, расположившегося в тени возле ее подъезда, наконец успокоилась. Скачок поднялся навстречу и, лучезарно улыбаясь, продекламировал:
– Прекрасная госпожа! Вот и ты – ярче солнца, нежнее цветка.
– Хочу кое о чем спросить, – сказала Сула.
– О чем угодно. – Скачок приглашающе взмахнул рукой. – Спрашивай, прекрасная госпожа.
– Расскажи о банде с улицы Добродетели.
Скачок погрустнел.
– Ты ведь не связалась с ними, моя прелесть?
– Они связались с фирмой, где я работаю.
– Работаешь? По-настоящему? – неожиданно оживился Скачок.
– Занимаюсь доставкой. Но вернемся к Улице Добродетели.
Скачок развел руками.
– Что тут рассказывать? Обычная городская шайка. Собирают дань по обе стороны улицы Добродетели.
– Только там?
– Более или менее.
К счастью, улица Добродетели располагалась в другом конце города. Сула немного расслабилась.
– А кто собирает дань в Риверсайде?
Скачок опасливо посмотрел на нее.
– Даже не связывайся с ними, милашка.
– Я просто хочу знать.
– Риверсайдская группировка, – ответил Скачок с каменным лицом. – Они не изощряются с названиями. Я у них кое-что покупаю, и меня не трогают.
– А они хуже или лучше других?
С пристани раздавался звук отбойных молотков. Скачок неуверенно пожал плечами.
– Смотря что тебе от них надо.
– С кем поговорить, если захочу начать свое дело?
– Какое дело? – Скачок подозрительно глянул на нее.
– Не хочу всю жизнь водить грузовики, – сказала Сула.
– Денег надо просить у своих патронов, прекрасная госпожа.
Сула усмехнулась.
– Мои патроны дали деру, когда пришли наксиды. И патроны патронов. И их патроны.
– Война не время для открытия дела.
– Смотря какого.
Она молча ждала, пока Скачок не начал переминаться и не продолжил сам:
– Можно поговорить с Казимиром. Он не такая сволочь.
– С Казимиром? С каким Казимиром?
– С Малышом Казимиром, потому что был еще один, постарше. Но того казнили.
Сула сдержала улыбку.
– Значит, стучу в дверь и спрашиваю Малыша Казимира?
– Казимира Масуда. В клубе на Кошачьей улице, но он не слишком часто бывает там.
– Почему?
Скачок осмотрелся и зашептал:
– Полицейским приказывают набрать заложников, так? Если они откажутся делать это, их расстреляют, если согласятся, будут ненавидеть свои же. Поэтому полицейские хватают тех, кого все недолюбливают, понимаешь? Тех, кто уже в тюрьме, всяких преступников, а заодно чокнутых и бродяг, то есть всех, за кого их будут ненавидеть не слишком сильно.
Сула вспомнила человека, арестованного прямо под ее окнами. Возможно, это был бандит, схваченный как раз тогда, когда явился за деньгами к торговцам.
– Разве такие, как Казимир, не откупаются от полиции? – спросила она.
Скачок улыбнулся и кивнул.
– Сама все понимаешь, прекрасная госпожа. Главари откупаются, и полицейские хватают разную мелочь, подручных. Воров, бандитов, рэкетиров. Но от этого и денег всё меньше. Постепенно у Казимира они закончатся, и его отправят в Синие Решетки, чтобы расстрелять после очередного взрыва, устроенного подпольщиками.
Начал накрапывать дождь. Скачок моргнул, когда тяжелая теплая капля попала ему в глаз. Сула думала, не обращая внимания на начинающийся ливень.
У нее есть то, что нужно Казимиру. Если правильно разыграть карту, откроются огромные возможности.
***
Для убедительности Суле понадобились документы, и поэтому она отправилась к Казимиру лишь спустя два дня. За это время в городе прогремела пара довольно сильных взрывов; хотя жертв не было, наксиды не могли промолчать о них. И расстреляли пятьдесят три заложника.
Пока ждали бумаги, заглянули в клуб на Кошачьей улице. Он был огромен – с двумя танцевальными залами, несколькими площадками для подвижных игр, черно-серебристой изогнутой барной стойкой и невероятным выбором компьютерных развлечений. Официантки в шортиках с заниженной талией и бутылками на портупее ходили между столиками и вливали алкоголь прямо в рот клиентам. Многие курили, и под потолком висело густое облако дыма от сигарет и косяков.
Сула ограничилась газировкой, но не могла не улыбнуться, осматривая клуб. Когда-то Гредель часто ходила в такие места со своим парнем, Хромушей, занимавшимся почти тем же, что и Казимир. На Заншаа их назвали бы группировкой, но на Спэнии считали шпаной. Мало кто доживал до зрелости, не попав на плаху или исправительные работы. Это ждало и отца Гредель, который, правда, смог вовремя улизнуть, когда запахло жареным, и, расплачиваясь за его грехи, мать Сулы несколько лет отработала в сельскохозяйственной общине.
Гредель росла в среде, не способной дать ничего хорошего. Она старалась не повторять ошибок матери и поэтому наступала на собственные грабли.
Ее оглушали звуки ночного клуба – музыка, смех, шум электроники. Сула совсем недавно стала совершеннолетней, отметив двадцать третий день рождения, но почему-то клуб казался местом для еще более молодых. Тут был рай для любителей плотских утех и танцев, для ищущих общения или забвения. Для террориста, планирующего взрывы и убийства, атмосфера была немного пресной.
Скачок осуждающе посмотрел на Сулу, когда она возвращалась домой, благоухая людскими пороками.
– Со Скачком тебе было бы веселее, – сказал он.
– Скачку… – начала Сула и чихнула. Она не привыкла к запаху табака и поклялась перед сном вымыть голову, а пропахшую одежду сразу засунуть в герметичный мешок.
– Скачку нужна работа, – сказала она, шмыгая заложенным носом.
– Казимир даст тебе денег, а ты, возможно, дашь работу Скачку.
– Возможно, – улыбнулась Сула.
Она признала, что в идее Скачка была неуловимая привлекательность.
– Сегодня опять брали заложников. Пора мне сматываться с улицы, – сказал Скачок.
"Здравая мысль", – подумала Сула.
– Посмотрим, вдруг смогу помочь, – пообещала она.
Что бы про Скачка ни говорили, с людьми он общаться умеет.
***
Для встречи с Казимиром Сула выбрала вульгарный уличный стиль одежды. Широкое жабо блузки закрывало грудь и плечи приталенного жакета с геометрическими узорами. Расклешенные брюки практически скрывали туфли на высокой платформе. Дешевые пластиковые и керамические побрякушки сверкали всеми цветами радуги. Золотая заколка с огромным искусственным бриллиантом придерживала лихо заломленный бархатный цилиндр.
Риверсайд притих. От тротуаров еще веяло дневным зноем. Освещенные полосы чередовались с местами, погруженными в тень высоких домов, отчего улица напоминала тюремную решетку. Ни наксидов, ни полиции не наблюдалось.
