Илья Тё - Реконструкторы (сборник)
– Едут… – проговорил Круглов.
– Кто, наши? – обрадовано воскликнул Бхардвадж.
– Нет. Новозеландцы. На канадских броненосцах, восемь… десять штук. Они будут здесь через пятнадцать минут.
– Мы не сможем принять бой! – воскликнул Ли. – У нас всего один стрелок!
Александр сорвал защитную плёнку на красной приборной панели и вбил пароль на трансформацию станции. Бхарвадж метнулся к пульту.
– Откуда ты знаешь пароль?! – вскричал индус и попытался дотянуться до «отмены», но Александр оттолкнул его.
– Системный инженер знает всё…
Корпус станции затрясся. Круглов снял шлем управления и отдал Ли, затем быстро накинул куртку и проговорил, протирая уставшие глаза.
– Ли, проверь системы. Раджи, бери на себя стрелковую часть.
– Но куда, чёрт возьми?! – спросил Раджеш, схватившись за голову.
– В Мирнополь. Спасти Артемьева могут только в столице. Если и там не осталось своих, придётся пересекать океан, до Хобарта мы дотянем.
Круглов застегнул куртку. Ли спросил, не оборачиваясь.
– А ты-то куда?
– А я оставлю нашим новозеланским приятелям один сюрприз.
10
Лопнул и свернулся чехол, укрывавший турбины от снега. Над реакторным отсеком развернулись три огромных лепестка. Из днища столовой и оранжереи раскрылись веерами два широких крыла. Снег, облепивший полукруглые турбины, расплавился и с шипением начал испаряться, блоки приподнялись над поверхностью ледника и прижались друг к другу, образуя прочный обтекаемый фюзеляж. Съехала и сложилась броня, закрывавшая лобовое стекло аппаратной, и свет низко висящего полярного солнца ударил в глаза Александру.
Это были его полярное солнцо и его земля, понял Круглов. Пусть лучше они снова какое-то время будут ничейными, как много лет назад, чем станут чужими ему.
Взглянув спустя десять минут в экран заднего обзора, лейтенант увидел расцветающий ядерный цветок на месте, откуда стартовал экраноплан «Санин-3», казавшийся теперь игрушкой в руках полярного ветра.
Илья Тё
Баллистика Таллиона
Выскользнув из паромобиля, я хлопнул дверцей и быстро поднялся по мраморным ступеням. Удивительно, но здание Верховного Суда казалось мне значительно больше, когда я смотрел на его черно-белую фотографию, находясь в Шанхае. Блюстрады, портики, фантастический ряд коринфских колонн, украшающих фасад здания и даже блистающий вкраплениями лазурита каррарский мрамор – всё было тем же. Однако совершенно иным, по всей видимости, являлось теперь мое восприятие. Ранее мне казалось, что строгая архитектура этого воистину уникального места должна поражать входящих своей простотой и масштабностью, пробуждать в душах смертных священный трепет или, по меньшей мере, вызывать некую сдержанную боязнь, подсознательный страх, которую обязан испытывать каждый имеющий человеческие потроха идиот, что входит в истинную Обитель Смерти… Однако ничего подобного я не чувствовал.
Верховный Суд являлся старой богадельней. Задуманный ещё во времена основания Унитарной Республики и построенный два века назад в самом сердце Форта Росс, прямо на аллее Царей, Верховный Суд считался высшей инстанцией для рассмотрения ужасающих уголовных преступлений, и служил, таким образом, своеобразным олицетворением республиканского правосудия. Теоретически, он оставался таковым до сих пор. Именно – теоретически. Ибо одиннадцать лет назад всё решительно изменилось …
Кивнув на входе дежурному приставу, я протянул ему свой яркий жетон интерпрето, затем показал заверенный шанхайским судом лист Приведения Приговора и вежливо поинтересовался, как пройти в местную исполнительную палату. Услышав вопрос, до этого доброжелательный полисмен брезгливо осклабился. Чуть отстранившись, он ткнул пальцем в висящую на стене план-схему и многозначительно отвернулся.
Пожав плечами, я продолжил свой путь. В Шанхае к моей профессии относились по-разному. Стезя интерпрето тяжела, если вы понимаете, о чем я толкую. Причём не только в профессиональном плане, как тяжелая работа, но и в плане моральном – люди нас не особенно уважают. Что удивительно, нас не ценят даже клиенты, хотя уж они то, без сомнения, должны быть более чем благодарны за наш горестный труд.
Изучив схему, я без труда добрался до нужного мне кабинета. Встав перед дверью, легонько постучал по дверному полотну, а затем, не дожидаясь ответа, ввалился в комнату, размахивая чемоданом. В комнате, за безликим канцелярским столом восседал угловатый человек в мятом твидовом костюме с галстуком-бабочкой, неопределенного цвета. Человек был высок, обладал вытянутым лицом, маленькими глуповатыми глазками и большими, торчащими в стороны ушами. Увидев знакомую и такую родную мне лошадиную морду, я с удовольствием хмыкнул.
– Здравствуйте, Джордж, – произнес я и шагнул к старому другу. Джордж посмотрел на меня и спустя долю секунды, потраченную на узнавание, радостно приподнял брови.
– Айван? Приветствую.
Он поднялся из-за стола, и протянул мне свою крепкую руку.
– Прибыли так скоро? Не прошло и четырех дней с момента заявки. Оперативно.
В ответ я лишь улыбнулся и нравоучительно воздел палец вверх.
– Современные паровые дирижабли могут развивать фантастическую скорость, Джордж. А товарищество 'Буш и компания', разумеется, сделало мне скидку на авиабилеты.
– Ах, товарищество… – услышав свою фамилию, Джордж немного сконфузился. – Ну и как поживает мой разлюбезный папаша?
– О-о, – протянул я, – жив и здоров, слава богу, однако по-прежнему неумеренно болтлив. Хотя … простите. Учитывая причины моего визита, выражение 'жив и здоров', должно быть, несколько неуместно.
– Да бросьте, Айван, – махнул рукой Джордж, – я не институтка, а потому не склонен к душещипательному бреду, что ныне моден у интеллигентов. Хеб-сед есть Хеб-сед, что ещё можно тут сказать?
Я мысленно поддержал Джорджа: действительно, Хеб-сед есть Хеб-сед и сказать тут более совершенно нечего. Крепко обнявшись и ещё раз обменявшись рукопожатиями, мы вышли из его кабинета. Затем проследовали длинными коридорами куда-то за поворот, и далее – к темному лестничному пролету, ведущему в подземные этажи.
– Ну и как вам перелет через Тихий Океан? – поинтересовался на полпути Джордж, пытаясь поддержать приятельский разговор во время движения по сумрачным переходам огромного здания. – Я лично боюсь подниматься в воздух до дрожи в коленях. Разве что по лестнице. – Он рассмеялся. – В пассажирских дирижаблях, говорят, очень тесно.
– Ну, не настолько тесно как здесь, – рискнул пошутить я, показывая на давящие бетонные своды, проползающие над нами, – однако летать через Океан действительно тяжело. Стоимость билетов умопомрачительна, но даже в первом классе кресла поставлены очень близко. Сидеть совсем не удобно.
– Особенно вам, сударь, с вашими длинными ногами и острыми коленями, – усмехнулся Джордж.
– Особенно мне, – улыбнулся я ему в ответ.
Оба замолчали. Говорить на самом деле было нечего. Мы с Бушем младшим являлись старинными приятелями, знакомыми ещё с гардемаринского класса в Шанхае, а потому понимали друг друга с полуслова и, более того, могли непринужденно молчать если говорить было не о чем, не испытывая при том какого-либо дискомфорта.
В Шанхае он учился в училище имени Апраксина на штурмана, я там же, но на морского баллистика. По окончании, владеющий авиационной компанией папаша, пытался пристроить Джорджа к себе, гонять дирижабли над бескрайними просторами Северной Пацифиды. Однако Буш младший, к удивлению своего 'небесного' пращура, ненавидел небо до рвоты. Не то чтобы он физически не переносил перегрузок или боялся высоты, а просто не любил летать – категорически. Да и предпочтения в те годы у господ гардемаринов Унитарной Республики были совершенно иные.
В общем, не смотря на перспективы и увещевания предков, 'младший' Джордж оказался строптивым малым. Он решительно послал папашу подальше с его дирижаблями и поперся сначала в Высшее флотское училище в Гонолулу, а затем, когда выгнали за неуспеваемость, отправился добровольцем в Лахор. Паки там шалили, постреливали по индусам из трехлинеек, а пару раз, как сообщали в 'Репаблик-телеграф', дело доходило даже до сабельной рубки. До наших казачков, впрочем, пакам было далеко, как в смысле организации, так и в смысле личной боевой подготовки, ведь донские и техасские сотни в экспедиционные корпуса Пенджаба набирались из ветеранов. Так что же говорить о морской артиллерии? Тут, разумеется, дикари тягаться с Республикой не могли. Снятые с крейсеров тяжелые картауны и единороги, поставленные в окрестностях Лахора, сравняли паков с землей. Впрочем, не только их военные лагеря и кавалерийские эскадроны, но и мирные поселения с маленькими детьми, седыми стариками, и с женами, закрытыми паранджой…
Как бы там ни было, спустя три года, Джордж младший вернулся с войны. В Шанхай, к родителям он не поехал, отделавшись коротким письмом, а отправился сразу в столицу. На деревянной ноге, с повязкой через выбитый шальным осколком глаз, с щегольскими, круто закрученными усами гвардейца, огромной суммой наградных и премиальных республиканских долларов, а также чудесным орденом Князя Владимира Святого (с бантами), приколотого к цветастой ленте над сердцем. Не смотря на оторванную миной ногу, которую ныне заменял костыль-имплантант из мореного дуба с широким каучуковым 'копытцем', армейский френч на нем сидел как литой. В военной форме, с прямой, как полет свинца спиной, в тот год Джордж казался не человеком – скалистой грудой, незыблемой, непобедимой и безумно лихой.
