Антон Маевский - Спиральное море
— Боитесь звезд?
Вишневецкий резко обернулся. Что за черт, пора привыкнуть к манере этого существа входить бесшумно...
— Садитесь, пожалуйста, — он чуть не указал гостю на кресло.
Гость, впрочем, легко нашел это кресло сам. Уселся, отставил свою тросточку.
— Я рад вас узнать, — сообщил он. — Я почувствовал, что по радио мы толком не договоримся, и вот пришел. Сколько мы не встречались?
— Три месяца, — сказал Вишневецкий. Он уже взял себя в руки.
Гость покивал.
— Бурные три месяца, не так ли? Полные новостей...
Вишневецкий промолчал.
Гость тоже помолчал. Казалось, он прислушивается.
— Не надо так напрягаться, Филипп, — сказал он мягко. — У вас сейчас волнение, вызванное свежими делами... Поправьте, если я ошибаюсь: к вам не больше часа назад поступила какая-то новость, из-за которой пришлось принять небольшое, но необратимое решение. Да? А тут еще я... — Он беззубо улыбнулся.
— Не надо так, — сказал Вишневецкий, стараясь быть спокойным.
— Не надо так не надо, — согласился гость. — Филипп, вас не затруднит открыть окно? Хочу почувствовать звезды.
Вишневецкий молча встал, подошел к большому окну, поднял штору, отворил раму.
Далеко над морем гасли зеленые облака. Кто-то с набережной удил рыбу. В полумиле от берега шел грузовой барк — в его надстройках горел свет, фонарики качались на мачтах. И над всем, в темной вышине, загорались созвездия: Рог Амальтеи, Клинок Императора, Слизняк, Лот...
Гость уже стоял рядом с Вишневецким.
— Тиресий, — позвал Вишневецкий. — Вы ведь не просто так ко мне пришли. Я вас слушаю.
Тот, кого назвали Тиресием, повернулся.
— Филипп... Вы видите звезды?
— Да, — сказал Вишневецкий и впервые за этот разговор посмотрел собеседнику в лицо. В гладкое, будто окатанное морем лицо с навсегда закрытыми глазами.
— Какое созвездие сейчас самое яркое?
— Рог Амальтеи.
Тиресий кивнул.
— Небесная Коза, — сказал он. — Это хорошо. Филипп, почему вы меня боитесь?
— Я... — Вишневецкий запнулся.
Тиресий стоял рядом, глядя куда-то в небо... Не глядя, конечно, а — обернув лицо. Вишневецкий никак не мог привыкнуть к этому. Невозможно тут привыкнуть. Все жрецы Урана — слепцы и скопцы. В честь своего бога, искалеченного Временем-Хроносом. Теперь небо слепо. И бесплодно. Афродита из крови Урана повторно не родится...
— Считайте, что я человек, — сказал Тиресий. — Кажется, вы меня воспринимаете как существо другого биологического вида. Это... знакомо. Но преждевременно. И пришел я по делу, тут вы правы... — Он безошибочно прошагал к креслу и сел. — Новость, которую вы, видимо, получили... Она была не про Корпус кавалергардов?
Вишневецкий вздохнул.
— Про Корпус. Да. А зачем вы спрашиваете, если уже знаете?
Тиресий едва заметно качнул головой.
— Филипп, не переоценивайте. Я понимаю по статусу, что у вас новость. Неприятная. Именно деловая, а не личная. Значит — что? Новый враг? А кто у нас еще не значится ни во врагах, ни в друзьях? Итак, теперь?..
— Да, — сказал Вишневецкий. — Корпус. Он теперь против нас. Вас именно это интересует?
— Не поверите, но да, — сказал Тиресий. — Вы, может быть, еще не знаете, но Корпус в последнее время относится с неприятным вниманием к нашим людям в армии. В наземных силах. Я очень просил бы поделиться, если у вас будет какая-то информация об их работе по этой линии. Не слишком сложно?
— Не слишком, — сказал Вишневецкий. — Да, я сделаю... Что вы еще обо мне узнали?
Тиресий как-то перекатился в кресле. Улыбнулся. Его лицо, всегда напоминавшее маску, от улыбки делалось просто безобразным.
— Ничего интересного, — сказал он. — Вы спали этой ночью часа четыре. Вы боитесь Старца. Вы начинаете сомневаться, нужна ли кому-то вообще ваша работа. Вы отдали сегодня приказ, который будет стоить кому-то жизни — скорее всего, вашему агенту в Корпусе. Все это ожидаемо. Вы — хороший инструмент, Филипп.
— А кто вы?
Тиресий развел руками. Как тюлень ластами, почему-то подумал Вишневецкий.
— Пустой вопрос, Филипп. Вы же знаете, у меня даже имени нет. "Тиресий" — это для удобства. Для вашего. Когда придет другой, вы не заметите разницы.
Вишневецкий промолчал. Как говорить с существом, которому физически нельзя солгать? Жрецы Урана учатся считывать психоэмоциональный статус собеседника, беря данные буквально из воздуха. Частота сердца, ритм и глубина дыхания, мельчайшие движения, запах пота... При том еще, что они кастраты, и им не мешают гормональные всплески. Каждый такой человек — эмпат высокого уровня, от него ничего нельзя скрыть. Идеальный приемник. Хорошо, хоть мыслей они не читают...
— Когда-нибудь вы поймете, что, отказавшись от личности, можно получить взамен нечто неизмеримо большее, — сказал Тиресий. — Ну, хорошо. Спасибо. — Он встал.
— Вам спасибо, — сказал Вишневецкий.
Тиресий замер.
— Нет, — сказал он. — У вас нет оснований меня благодарить, даже если это ирония. У вас вообще нет оснований ко мне эмоционально относиться. Я — не ваш партнер. Я — ваше будущее. Старайтесь, чтобы оно скорее наступило. Или не старайтесь. Для Бесконечного Неба наши желания безразличны... Прощайте, Филипп.
Тиресий подобрал трость и вышел — прямой, оплывший, уверенный.
Вишневецкий долго смотрел на дверь, которая за ним закрылась.
Сверхчеловек чертов...
Во что мы ввязались? — подумал он чуть ли не с ужасом. Сколько в армии тайных уранитов? Неизвестно ведь, Старец эти данные секретит от всех... А если все-таки война? Что они выкинут? Какие у них еще тузы в рукавах?.. Он улыбнулся: Тиресий был одет, по обыкновению, в бесформенную накидку, рукава там широкие... Вдруг стало холодно. Он не мог понять — ветер это из окна или озноб. Что будет завтра?.. На полной скорости несемся непонятно куда. И не свернуть. Будущее... Хоть бы оно не наступало, это будущее... Он прошелся по комнате. За окном уже совсем стемнело. Небо накрывало континент черным куполом, и посреди него, в самом зените мира, остро горел Рог Амальтеи. И холод не проходил.
"Это волчьи глаза или звезды — в стволах на краю перелеска? Полночь, поздняя осень, мороз. Голый дуб надо мной весь трепещет от звездного блеска, под ногою сухое хрустит серебро. Затвердели, как камень, тропинки, за лето набитые. Ты одна, ты одна, страшной сказки осенней Коза! Расцветают, горят на железном морозе несытые волчьи, божьи глаза".
Майор Альфред Херрман по кличке Доминик, сотрудник отдела кадров штаба Корпуса кавалергардов, был завербован разведкой Департамента логистики шесть лет назад. Тогда он был всего лишь поручиком. Консультанты Департамента незримо помогали ему в служебном продвижении, одновременно диктуя — куда и как двигаться. Он считал свою карьеру успешной и всерьез рассчитывал года через два-три дослужиться до полковника. И никаких угрызений совести: в конце концов, работа на одну из служб собственной Империи ни по какому закону не может считаться государственной изменой. Хотя он был реалистом и понимал, что в случае провала это его не спасет.
Получив приказ перейти в "красный" режим, Доминик испугался. Он знал, что это означает, и совсем не ждал, что когда-нибудь это коснется его лично. Он даже подумал: а стоит ли такой приказ вообще выполнять? Но Цапля определила характер Доминика верно. Он был слишком большим конформистом (проще говоря — трусом), чтобы не подчиниться начальству; любому начальству, пусть даже и тайному. Он послушно активировал экстренную коллатераль и начал сбрасывать рапорты в Центр с предписанной "красным" режимом частотой, то есть раз в час-полтора, когда не спал.
Засечь такую активность было для кавалергардов вопросом времени, причем не слишком долгого. Произошло именно то, чего Доминик боялся больше всего на свете: Департамент сознательно его засветил, чтобы посмотреть на реакцию противника. И заодно — чтобы заставить противника понервничать. А может быть, даже чтобы вызвать его на диалог: раскрытый чужой агент — это ведь еще и канал, по которому можно передавать любую информацию...
Кавалергарды локализовали утечку быстро. Уже через двое суток доклад о деле майора Херрмана получил начальник внутренней контрразведки Корпуса генерал-майор Грамматиков. С выявленным шпионом началась работа.
Генерала Грамматикова подвел профессионализм. Если бы он взял Доминика сразу и начал всеми средствами допрашивать — это сорвало бы игру с противником, но все же дало бы контрразведке некое количество полезных данных. А если бы он вообще оставил Доминика в покое — это означало бы большой потенциал для игры, но и большой риск. В результате было принято взвешенное решение: оставить шпиона на свободе, ограничив поступление к нему важной информации и взяв его под ненавязчивое внешнее наблюдение.
