Юлия Полежаева - Дорога к океану смерти
— Что? — выдохнул Борисыч.
— Предельная точка поворота по обычным гомановским эллипсам через две недели, — с энтузиазмом доложил Горелов, — но через три недели еще будет очень удачное окно для траектории с захватом Венерой, она даже экономичнее. Можно, конечно, и сейчас прямо повернуть, но смысла нет, выигрыш съест торможение на подходе.
— А позже?
— Позже — все, — удивленно пожал плечами Горелов. — Если в это окно не вписаться, потом уже топлива на возврат не хватит. Так что давай, командуй, пусть ребята на всякий случай пока начинают экономить, а мы как раз все подготовим…
— Ты рассчитывал для нынешнего уровня расхода?
— Да, но это без запаса. Запас не помешает…
— Подождем еще недельку.
Генеральный конструктор вернулся от окна к столу и принялся складывать бумаги стопочкой, старательно не поднимая глаз.
— Чего ты ждешь, Гоня? — мягко спросил Горелов.
Забытое студенческое имя ударило по сердцу. Он хотел было начальственно рявкнуть, но поднял голову и натолкнулся на сочувственный, все понимающий взгляд наивных выцветших глаз.
— Не знаю, — неожиданно для себя признался Борисыч. — Чего-то. Чего-нибудь.
Пауза затянулась.
— Ну, недельку-то терпит, — протянул, наконец, Горелов.
Ни в его тоне, ни в голосе не было ни капли угрозы, но Борисыч все равно ее услышал. Интеллигент хренов. Платон мне друг, но гуманитарные ценности дороже? Не хотелось ведь посвящать генерала. Не хотелось. Но, в конце концов, мы все в одной лодке.
* * *— Если не повернуть обратно максимум через двадцать суток, мы уже не сможем вернуться, — привычная невозмутимость Рената сейчас казалась издевательством.
— Так что же они молчат? — срывающимся голосом спросил Миша. Ему было далеко до невозмутимости. — Или Борисыч нарочно тянет, хочет нас не мытьем, так катаньем на Марс загнать?
— Это вряд ли, — рассудительно ответил Семен. — Наверное, просто ждет подходящего окна.
Он вопросительно посмотрел на Рената.
— Возможно. Хорошее окно будет как раз через двадцать дней — расход топлива на всю траекторию даже меньше, чем если раньше повернуть. Но окно короткое, меньше суток, и если его пропустить — потом вообще шансов нет.
— Вот видишь, — Семен повернулся к Мише, — они в самом деле берегут наши нервы, не хотят волновать заранее.
— Чушь! — зло огрызнулся Михаил. Димка, вытаращив глаза, переводил взгляд с одного на другого. — Сейчас надо не нервы беречь, а топливо. Мы давно могли бы начать экономить. Ты сам прекрасно понимаешь!
— Я прекрасно понимаю, что нет повода для паники, — подчеркнуто сухо сказал командир. — Возьми себя в руки, док.
— Нет повода? — Михаил уже кричал. — А то, что Земля нас подставляет — это не повод? Кто-то там боится получить по шапке за провал полета и хочет урвать хоть шерсти клок. Ценой наших жизней! Это тебе не повод?
— Для паники — не повод. Уймись. — Семен впервые позволил себе такой жесткий тон. Послушал секунду мертвой тишины и заставил себя говорить спокойнее. — Мы можем сами рассчитать и произвести любой маневр в любой нужный момент, но я предпочитаю подождать команды с Земли. Времени еще достаточно. А начать экономить нам никто не мешает.
— А если не будет команды? — не выдержал Дима.
— Тогда дождемся окна и повернем сами. Поставим Землю перед фактом — под мою ответственность. — Семен встретил непонимающий Димкин взгляд, сжал зубы и постарался объяснить. — Я знаю Борисыча много лет. Если он молчит, значит есть причина, не зная обстоятельств, не стоит ему мешать. И в конце концов, даже если он нас подставляет, я его подставлять не хочу, ясно?
— Конечно, — непривычно мягко откликнулся Ренат, гася напряжение. — Все правильно, не волнуйся. Командуй, что будем делать?
Семен глубоко вдохнул, опустил веки и медленно выдохнул. Открыл глаза.
— Никаких откровений на сеансе связи. Держимся как ни в чем ни бывало и ждем. Всем понятно? — он в упор уставился на Михаила. Тот отвел глаза, что-то неразборчиво согласно буркнув. На всякий случай командир посмотрел и на Диму и дождался утвердительного кивка.
— И возвращаемся к режиму. Подвахте — спать, у вас еще два часа. Вахта — по графику.
— Есть, — за всех отозвался Ренат и первым нырнул в жилой отсек.
Вот так и начинаются бунты на корабле. Семен яростно крутил педали тренажера. Я же ему чуть не врезал. При первом же настоящем кризисе — такая истерика! Правда, все мы готовились к опасностям внешним, никто не ждал подвоха от Земли. Но ведь он психолог! Хорошо, конечно, что не врезал: в невесомости драться — себе дороже. И на самом деле он, конечно, прав, темнит что-то Земля. Они уже знают о проблеме минимум двое суток, давно пора начинать суетиться…
В оранжерее что-то загремело — похоже, Михаил тоже сбрасывал адреналин, вымещая злость на невинных растениях.
Интересно, если он прав, что ж я так на него взъелся-то? Ведь просто руки чесались! По правде говоря, до сих пор чешутся врезать хоть по переборке, если нет под рукой врага. Того кого-то безликого, чьим невежеством, или равнодушием, или даже злой волей сорван полет. Миша ни при чем, меня душит отчаяние. Ему-то что — восходящее светило медицины, самый молодой доктор наук, красавица жена. Ему даже неудавшийся полет обеспечит рекламу и карьеру, а мне куда возвращаться? К разбитому корыту? Столько лет киснуть в дублерах, потом катать на МКС чертовых миллионеров, и ждать, ждать, и все время учиться — второе, третье высшее, впрок, на будущее, только ради надежды когда-нибудь дорваться до Марса и быть в состоянии заместить трех-четырех специалистов, потому что до полетов с большим экипажем точно не дожить… И ладно бы просто не дождаться — но вот так, пролететь полпути и самому повернуть назад? В глазах темнеет!
Нет, это не отчаяние — меня душит ярость. Грязные игры способны осквернить любую, самую светлую мечту. С Борисыча станется пожертвовать ради Марса чем угодно и кем угодно, включая себя, — но он уверен, что мы на это не способны? Этим подлым молчанием Земля не оставляет мне выбора. Сказали бы честно, мол, так вышло, ребята, если летите на Марс, шансов вернуться нет, решайте сами — и мы бы решали… Но загнать нас туда обманом? Нет, черт возьми! Одно самоуважение заставит повернуть самому.
И потом до конца жизни тихо сидеть на даче, внуков няньчить. А можно подумать, если бы мне дали выбирать, я бы решил иначе…
Тренажер еще раз жалобно пискнул.
— Командир, — тихо сказал за спиной Михаил, — это уже тройная норма. Не стоит.
Семен нажал кнопку торможения и обернулся. Миша прятал глаза. Семен вздохнул.
— Ладно. Извини.
Михаил поднял голову.
— Это ты меня извини. Я… Не знаю, как сорвался. Всем обидно.
— Да, — просто согласился командир и протянул ему руку.
Рукопожатие в невесомости посреди бесконечной пустоты — чем не точка опоры?
* * *Ничего не могут взять на себя!
Он не сдержался и легонько стукнул кулаком по идеальной поверхности антикварного стола.
Конечно — доложил, и совесть чиста. Стоит вон, ест глазами, ждет гениальных распоряжений. А я им что, старик Хоттабыч? Что я теперь-то сделаю? Упустили какого-то щенка, информацию уже не остановить. Только и остается делать хорошую мину. И ведь даже не отодрать за то, что упустили!
— Я уже знаю об этом. И мне очень интересно, почему я узнаю о таких проблемах из средств массовой информации, генерал?
— В ЦУПе рассчитывали оптимальную траекторию поворота. Сотрудник, выступивший на радиостанции, был не в курсе и неправильно интерпретировал задержку. Лучшее время для маневра наступит только недели через три, поэтому… В общем…, — генерал, багровея, безнадежно путался в оправданиях.
Президент профессионально держал паузу, позволяя тонущему — тонуть. Не знаешь, что хуже — слишком инициативные идиоты или такие вот, докладчики. Не следовало вообще ввязываться в эту авантюру с Марсом, тем более перед выборами. Но, черт побери, так все было привлекательно и убедительно. Американцы в самом деле сразу урезали свой космический бюджет, практически, отказались от гонки. А теперь, похоже, приз все равно достанется им. Второй попытки нам не потянуть. А уж для оппозиции какой лакомый кусочек! Сейчас зайдутся в хоровом лае насчет преступного разбазаривания, в то время, как тысячи обездоленных сограждан…
Как говорил Черчилль, это хуже, чем преступление — это была ошибка. И она может стоить мне второго срока.
* * *Все спят. Подвахта — по расписанию, а Димка, умаявшись за авральные сутки — прямо у пульта. Вот поэтому не стоит пристегиваться на вахте. Мобилизует.
Ренат пригасил освещение и бесшумно подплыл к иллюминатору на теневой стороне. Тусклое бесстрастное лицо в темном стекле прибито к пустоте блестящими гвоздиками звезд. Острые скулы, точеные брови, чуть раскосые глаза в глубокой тени длинных ресниц. Дисциплина, вбитая в плоть и кровь. Спокойствие, вошедшее в легенды и анекдоты. Вежливость литературных аристократов. Неизменная компетентность, постоянная готовность выполнить приказ. Безупречный подчиненный, совершенный помощник, идеальный товарищ…
