Майкл Флинн - В Пасти Льва
Затем хозяйка Зала вновь поворачивается к своей докучливой гостье:
— Что же, жду объяснений. Откуда тябе знать, что случилось с Донованом?
— Мне известна его судьба, ведь я сама направила его к ней.
Риторический прием. Казалось бы, она всего лишь перестает тянуть «о», но эффект это производит немалый. Это придает ее высказыванию особую значимость. Мéарана собирается что-то ответить, но мать останавливает ее повелительным взмахом руки.
— Хочешь сказать, он снова вернулся на службу Конфедерации? — В голосе бан Бриджит звучит такая злость, какой она не выказывала даже в отношении Олафсдоттр. Воин ненавидит своего врага не более, чем нож ненавидит точильный камень. Иное дело — перебежчики.
— О-о, уста мо-оехо-о парализато-ора по-оказались ему весьма красно-оречивыми. Ему ничехо-о не о-оставало-ось, кро-оме как со-огласиться, а небо-ольшо-ой уко-ольчик гарантиро-овал, что-о о-он не по-оспешит передумать. Однако же забавно… — курьер вновь переходит на маньярин, — сколь удивительно, что измену вы заподозрили скорее смерти.
— Стало быть, он действительно направлялся сюда, — воркующим тоном произносит арфистка, устремляя на мать взгляд, который та предпочитает не замечать.
— Хорошо. Тябе удалось его похитить, — признаёт Гончая. — Вот только стоила ли риска погоня за давно увядшим фруктом?
— О-о-о, мне кажется, по-од ко-ожуро-ой это-охо-о дряхло-охо-о пло-ода таится нежная мяко-оть, пускай о-он и выглядит сухим и смо-орщенным; и во-озмо-ожно-о, в глубине ее спрятана о-очень крепкая ко-осто-очка.
— И тем не менее ты здесь, а он — нет.
— О-он хо-отел прийти, да то-олько-о развязаться не сумел. — Вновь сверкают белоснежные зубы.
Дверь отворяется, и, удерживая на одной руке серебряный поднос, а в другой сжимая реактивный пистолет, входит Владислав. Он чуть медлит, прежде чем перешагнуть порог и опустить блюдо на журнальный столик подле дивана. Затем отступает назад и, не сводя глаз с конфедератки, обращается к бан Бриджит:
— Будут ли еще распоряжения, ку?
— Да, мистер Владислав, пожалуйста, налейте нам нектара. Во все бокалы из одного графина.
Дворецкий наполняет бокалы холодным как лед персиковым нектаром. Олафсдоттр наблюдает за его действиями, слегка наклонив голову набок.
— Ты и правда левша?
Владислав бросает взгляд на свой пистолет.
— Я — амбидекстр, мисс. — Дворецкий ставит графин на поднос и отходит назад.
— О-охо-о, да я бы правую руку о-отдала, что-обы стать амбидехстро-ом!
Легкая улыбка пробегает по губам дворецкого.
— Еще пожелания, ку?
— Нет, мистер Владислав.
— Мистер Тенботтлз просил передать свои искренние извинения за то, что допустил подобное вторжение. Никто не видел…
— Они и не могли увидеть. Кто-нибудь пострадал?
— Разве что их честь, ку.
— Думаю, в этом случае им не помешает небольшой отдых.
Едва дворецкий исчезает за дверью, Равн Олафсдоттр потирает руки, осматривая четыре бокала.
— Разлиты все из одного графина, — замечает она на маньярине. — Сколь изящно показали вы, что не отравлено питье.
Протянув руку, незваная гостья берет не тот бокал, что стоит возле нее, но тот, который ближе всего к Мéаране. И откидывается обратно на диван, хотя и не спешит пригубить напиток.
Гончая усмехается, забирает себе бокал, стоящий перед Олафсдоттр, и ждет, пока ее примеру последуют остальные. Она тоже не пьет пока из бокала.
— Нет, арфистка, — произносит конфедератка. — О-от это-ой исто-ории тво-ои пальцы запутаются в струнах, о-обещаю; но-о рассказывать ее я буду так, как сама пожелаю, и все тайны будут расхрыты в сво-ое время. Жизнь есть искусство-о, и по-овество-овать о-о ней следует со-о-ответственно-о, а блахо-оро-од-ные деяния о-описывать яркими красками.
I. На пути к Разлому: первый контраргумент
Мы с Донованом стремительно мчались
К Разлому, что звезды делил.
Друг другу чуждых связали дороги.
Очнулся он, вопреки ожиданиям,
Преждевременно цепи сна разорвав,
Что упасть были должны,
когда это станет не важно.
Во гневе он был от того похищения,
И долго потом нас вражда разделяла.
Даже мне порою приходится спать,
Но во сне беззащитна была я
пред злобой его.
Но стойте!
Лучше мне отстраниться от этой легенды
И говорить о Равн, как о всех прочих героях;
Стать подобной великой богине,
Что восседает над миром и сверху глядит;
Чей взор беспристрастен и в суть вещей
проникает.
Ну что же… начнем.
Когда человек со шрамами очнулся в темном запертом помещении, у него жутко кружилась голова, и он никак не мог сообразить, где находится и почему его опутывают все эти провода и трубки. Последним отчетливым воспоминанием, которое ему удалось найти в темных чуланах своего сознания, было то, как он покупает билет до Полустанка Дангчао. На секунду одурманенный разум даже предположил, что он и в самом деле сел на корабль и сейчас на пути к своей цели.
Вот только если это так, то его здорово надули, ведь покупал-то он место в третьем классе на лайнере Хэдли, а, где бы человек со шрамами сейчас ни находился, это помещение никак не могло быть каютой такого лайнера. Размеров комнатушки едва хватало, чтобы вместить узкую и жесткую скамью, на которой он проснулся. Когда же он убрал ее в стену, помещение парадоксальным образом стало казаться еще меньше: всего полтора шага в ширину и два с половиной в длину. Сильнее всего раздражали именно эти «половинки».
В таких камерах содержат узников.
— Глупец, — заявил Фудир, избавляясь от катетеров и трубок внутривенного питания, которые опутывали его, подобно паутине, пока он лежал на скамье. — Нас зашанхаили.
— И долго мы спали? — поинтересовался Донован.
Есть одна деталь, которую вам следует знать о человеке со шрамами, или, если выражаться точнее, девять деталей. Речь идет не о его крючковатом подбородке или отвратительном характере и даже не о шрамах, бороздящих его голову, из-за чего неестественно белые волосы торчат клочьями. Дело в том, что он — «составной человек». Его личность подобна разбитому зеркалу, осколки которого были по чьей-то прихоти переставлены в произвольном порядке. Природа разума заключена в отражении действительности, а потому сравнение его с зеркалом вполне оправданно, вот только сознание человека со шрамами скорее походило на калейдоскоп.
Параперцептики обладают одной важной особенностью: они могут наблюдать за различными предметами каждым глазом по отдельности, прислушиваться каждым ухом к другому звуку, очень часто их правая рука в прямом смысле не знает, что делает левая. В этом есть свои преимущества; их было бы еще больше, не окажись хозяева человека со шрамами амбициозными подлецами.
Свою вторую личность, Фудира, Донован получил от Тайного Имени, когда еще только начинал работать на Конфедерацию. Этот подарок позволил ему скрываться под личиной простого воришки из терранского Закутка на Иегове, одновременно выполняя особые поручения Названных. Но если две головы — хорошо, то десять должно быть еще лучше… и когда Донован как-то раз подвел своих нанимателей в их борьбе за доминирование над галактикой, его сознание расщепили еще сильнее. Его разум был разрезан на лоскуты и перекроен ради создания чего-то совершенно нового: он стал параконцептиком, способным не только к параллельному восприятию, но и к такому же осмыслению. Это было амбициозно.
А еще — подло. Они наделили каждый лоскут независимой, пусть и несколько рудиментарной, личностью, являющейся экспертом в той или иной области искусства шпионажа. Замысел заключался в создании отряда профессионалов, получилось же просто вечно ссорящееся сборище. Рука, державшая тот скальпель, который рассек разум человека со шрамами, дрогнула и повредила заодно и его волю.
Впрочем, равновероятно и то, что это было сделано специально, чтобы покарать его за прегрешения. Не исключено, что в последний момент хозяева передумали наделять оступившегося агента столь великолепными способностями. Названные превратили наказания за преступления в настоящее искусство; применяя к своим жертвам изощренные пытки, их мастера впадали в некое подобие эстетического экстаза. Они называли это «каовèн». Человек со шрамами должен был стать живым оружием. Но кто же, создавая подобное оружие, не встроит в него предохранитель?
