Антон Маевский - Спиральное море
Рейхенау. Разрешено ли нам вести огонь по поверхности планеты? Если, конечно, мы решим, что в этом есть военная необходимость.
(Молчание.)
Ангел. Да. Разрешено. Разумеется, только в самом крайнем случае. Выигрыш войны этого стоит.
— Я не помешаю?
Два офицера, сидевшие в глухом зале за овальным столиком, вскочили и вытянулись.
Адмирал Макензен махнул им рукой, веля садиться.
— Черт-те что, — сказал он. — А, вот кресло... Макс, не сочтите за труд, включите кофейный аппарат.
Белый куб зашумел. Макс фон Рейхенау подставил чашку, протянул ее.
— Завтра, — сказал Макензен, ни на кого ни глядя.
Рейхенау пожал плечами.
— Завтра так завтра. Непонятно, правда, когда он все успел...
— Мне тоже это непонятно, — проворчал Макензен. — Особенно учитывая, что об этом плане не знал даже его начальник штаба... Я уж начинаю верить слухам, что он киборг.
Рейхенау закинул ногу на ногу и покачал носком блестящего ботинка. Обычно даже офицеры носили в походе мягкие боты; но капитан флагманского линейного крейсера пока что считал нужным точно блюсти форму.
— Я не верю в киборгов, — сообщил Рейхенау. — В очень странных людей верю, это да. Интереснее другое. Чего вы ждете от этой операции, Людвиг-Иоганн? Сказать можете?
Второй сидевший на диване офицер с интересом повернул голову — не каждый день услышишь обращение к адмиралу прямо по имени. Но Макензен, похоже, принял это как должное.
— Сначала познакомьте меня с коллегой, Макс, — сказал он.
— О, извините, — сказал Рейхенау. — Это старший лейтенант Котов. Андрей Николаевич. (Молодой офицер встал и поклонился.) Наш навигатор.
Макензен кивнул и, не вставая, протянул старшему лейтенанту руку.
— Простите, — сказал он. — Устал. От нынешней операции я жду, что она кончится провалом и приведет к затягиванию войны. Ангеловский план формально правилен, но он не имеет никакого запаса прочности. Даже старый проект Объединенного флота был все-таки менее авантюрным... Где тонко, там и рвется, знаете такую пословицу? В любом случае, теперь нам теперь остается только честно выполнять этот план. И надеяться на чудо.
Он залпом допил кофе и тяжело поднялся.
— Не вставайте... Я пойду посплю. И вам советую. Шесть часов сна — почти вечность... — с этими словами Макензен удалился, аккуратно закрыв за собой дверь отсека.
Оба офицера посмотрели на пустое кресло.
— Где тонко, там и рвется, — пробормотал старший лейтенант Котов.
Рейхенау остро взглянул на него.
Котов усмехнулся и продекламировал:
— "Отзовись, пожалуйста. Да нет, не отзовется. Ну и делать нечего. Проживем и так. Из огня да в полымя, где тонко, там и рвется, палочка-стукалочка, полушка-четвертак..." Человек, который написал эти стихи, посвятил их своей жене. Они до этого прожили вместе тридцать лет, причем в чужой стране, в эмиграции — было тогда такое слово. В нищете. Но не расстались. И было это почти тысячу лет назад. Самые нежные стихи на свете... Из них я эту пословицу и знаю, собственно.
Рейхенау улыбнулся.
— Из вас никогда не получился бы строевой офицер, Андрей. Не считайте это критикой. Просто у вас не тот склад личности. Кстати, что такое "полушка"?
— По-моему, это какая-то очень мелкая монета.
Рейхенау опять улыбнулся и вдруг откинулся на диване, заложив руки за голову. Грация у него была кошачья.
— Сколько вам лет, Андрей?
— Тридцать один.
— Вы женаты?
Андрей задумался.
— Это... сложная история. Короткий ответ — "нет". К сожалению. Мы... знакомы уже восемь лет. В каком-то смысле мы... одно целое. Причем она так считает тоже. Но... — он запнулся. Черт, как об этом сказать?.. — Бывает так, что из-за чьей-то слабости, или из-за чьей-то ограниченности, или вообще из-за случайностей люди, которым предназначено быть вместе... не оказываются вместе. Я сложно сказал. Но я не знаю, как проще. Я собирался... нет, не буду говорить. Не знаю.
Рейхенау спокойно кивнул. Как будто доклад выслушал, подумал Андрей. Мудрый человек; любая другая реакция на такое, наверное, была бы нелепа. Андрей сам не знал, с чего он так разоткровенничался... Он перевел взгляд на угол отсека. Там, под самой притолокой, примостилась такая же, как во всех без исключения помещениях любого пространственного корабля, коробочка хаббл-детектора. На ней сейчас горел тревожно-пурпурный огонек — знак, что "Шеер" идет на сверхсвете. При досветовых скоростях огонек становился зеленым. Да. Может, и понятно, почему его потянуло на откровенность именно сейчас.
— Господин фрегаттен-капитан...
— Не надо так официально, Андрей. Я старше вас всего-то на пять лет. Что вы хотите спросить?
— Да-а, спросить... Вы мне, как и всем старшим офицерам, скинули на комм расшифровку совещания. Я внимательно прочитал. Так вот, там именно вы задали вопрос... про огонь по планете. Вы действительно готовы это сделать?
Рейхенау чуть-чуть поморщился.
— Андрей, я уверен, что этот вопрос пришел в голову всем присутствующим. Всем. Его же должен был кто-то задать. Я понимаю адмиралов, которые не решились... но я-то там был самым младшим по званию. Вот я и спросил. Ничего больше.
— Ну да, ясно. Только вы не ответили. Вы действительно готовы это совершить?
— Чтобы разделить с Ангелом славу палача? — Рейхенау открыто усмехнулся. — Да, готов. Если понадобится. Ангел — несчастный человек. На Карфагене он попал в ситуацию, когда другого выхода вправду не было. Или делать то, что сделал он — или не делать ничего. Вы же разбираетесь в аналитической механике? Война на нее похожа. Если задача решается только через введение оператора "огонь с линкоров по планете", значит... — Он не закончил.
— М-да, — сказал Андрей. — Наверное, я правда не гожусь в строевые офицеры. Господин...
— Это на вахте. Здесь — Макс.
— Хорошо. Макс, что вы вообще думаете об Ангеле? О нем каких только слухов не ходит.
— Я уже сказал. Он несчастный человек. Я не сомневаюсь, он бы расстрелял сегодня любого из адмиралов, если бы конфликт зашел... чуть-чуть дальше. Несмотря на то, что в нашей истории такого не было последние лет двести. Ему уже нет смысла спасать свою репутацию. Точнее, он знает, что ее спасет только одно: великая победа. Которая покажет всем, что он стратег не хуже Юлия Цезаря. Вот получится ли из него Цезарь — это мы завтра и увидим.
Георгий Навпактос был небрит. Андроник Вардан видел его таким впервые в жизни. Много чего сейчас происходит впервые...
— Давай резюме, — сказал Андроник.
— Ну чего резюме... Вот перед нами карта. Край Архипелага. Три главные системы. Вот Фейсалабад, вот Порт-Стентон, и вот Гингема. На Фейсалабад базируется группа флотов "А", на Порт-Стентон — группа флотов "Б", и на Гингему — группа флотов "Ц". Одну из них надо взять первым ходом, чтобы шагнуть дальше. Вопрос, какую. В наработках, которые нам тут оставили, есть все три варианта. Плюсы и минусы мы уже видели. Фейсалабад — на севере, если ударим по нему, можно получить помощь от группы "Центр". Теоретически. Практически они нам ни черта не помогут. Так? Гингема — на юге, этот вариант самый неклассический. Ни богу свечка, ни черту кочерга, как говорится. Но, может быть, этим и привлекателен. И Порт-Стентон — в центре. Преимущества: короткое плечо операции, возможность нарушить связность Архипелага, локальный центр позиции потому что. Недостатки: те же самые. Это направление наиболее ожидаемо. В таком духе. В принципе, ты можешь просто бросить кубик — у тебя есть, шестигранный — и выбрать так. Не изменит почти ничего. Кончилась стратегия, тактика наступила... — Он помолчал. — Ну, и еще есть личный момент.
Андроник потер лицо ладонью.
— Деликатно ты выражаешься, — пробормотал он.
— Я анализирую, — сказал Георгий. — Это моя работа. А психология командующего — такой же военный фактор. Что я вижу? Во-первых, ты его боишься... Нет, не перебивай. Боишься. Это естественная реакция, если бы ее не было — я бы считал, что тебя надо снять с командования. Во-вторых. Уклониться от встречи с ним — ты боишься тоже. Это естественно, опять же... И в-третьих, ты боишься, что эмоции, связанные с его присутствием, повлияют на твои решения как стратега. Многослойно так... От этих страхов ты не избавишься. Не пытайся. А что нужно сейчас — это вывести из них равнодействующую. Чтобы решение было взвешенным.
Андроник посмотрел на дверь, прежде чем ответить. Конечно, отсек был наглухо закрыт. Для этого совещания они выбрали самое изолированное помещение, какое только нашлось в подземном лабиринте базы Ундина. Даже мундиры они оба скинули, оставшись в белых рубашках.
