Орсон Кард - Игра Эндера
— Вэл, — сказал Питер, — я знаю, чту ты обо мне думаешь. Ты вовсе не считаешь меня этаким милым мальчиком.
Валентина кинула в него сосновой иголкой:
— Я пущу стрелу в твое черное сердце.
— Я давно собирался поговорить с тобой об этом. Но боялся.
Она засунула иголку в рот и дунула, изображая духовую трубку. Иголка не долетела до цели, упав на землю почти сразу.
— Еще один неудачный запуск. — Почему он притворяется слабым?
— Вэл, я боялся, что ты не поверишь мне. Не поверишь, что я могу это сделать.
— Питер, я верю, что ты способен на все. И нет такой пакости, которую ты рано или поздно не сотворишь.
— Но, знаешь, еще больше я боялся, что ты поверишь и попытаешься остановить меня.
— Да ладно тебе, Питер, опять угрожаешь меня убить?
Он в самом деле думает, что может обмануть ее, изображая милого неуверенного мальчика?
— У меня плохо с чувством юмора. Я извиняюсь. Ты же знаешь, это просто шутка. Без твоей помощи я не справлюсь.
— То, что нужно нашему миру. Двенадцатилетний мальчишка решит все наши проблемы.
— Ну я же не виноват, что мне двенадцать. И в том, что возможность открылась именно сейчас, тоже нет моей вины. Настало время, когда я могу управлять событиями. В эпоху перемен мир всегда склоняется к демократии, а потому побеждает самый сильный голос. Все думают, что Гитлер получил власть благодаря своим солдатам, их готовности убивать. И это отчасти верно, так как любая настоящая власть основывается на страхе смерти и бесчестья. Но его главной силой были слова, он умел говорить нужные слова в нужное время.
— Буквально только что я в своих мыслях сравнивала тебя с ним.
— У меня нет ненависти к евреям, Вэл. Я не хочу никого уничтожать. И войны тоже не хочу. Мне нужно, чтобы мир был единым. Разве это плохо? Я не хочу, чтобы мы вернулись к старым временам. Ты читала про мировые войны?
— Да.
— Тогда должна понимать, что может произойти. Или того хуже. Однажды мы проснемся и узнаем, что живем под властью Варшавского договора. Чарующая перспектива, не правда ли?
— Питер, мы дети, разве ты не понимаешь? Ходим в школу, растем…
Она сопротивлялась Питеру, но очень хотела, чтобы он переубедил ее. Да, она хотела этого с самого начала.
Однако Питер еще не догадывался, что победил.
— Если я в это поверю, если приму это, мне придется сидеть в заднем ряду и ждать, смотреть, как одна за другой исчезают возможности, ведь, когда я вырасту, будет уже поздно. Послушай меня, Вэл. Я знаю, что ты думаешь обо мне, как ты ко мне относишься. Я был жестоким, злым братом. Я плохо обращался с тобой, изводил Эндера, пока его не забрали. Но это не от ненависти. Я люблю вас обоих. Мне просто необходимо… управлять, контролировать, понимаешь? Для меня нет ничего важнее власти — это мой дар, я вижу слабые места людей, знаю, как пользоваться этим. Мне даже думать не приходится — все происходит само собой. Я мог бы стать бизнесменом, войти в большую корпорацию, я стал бы интриговать и маневрировать, пока не пробился бы на самый верх. И что получил бы в результате? Ничего. Мне нужно править, Вэл. Мне нужна власть. Но это должна быть власть над чем-то стоящим. Я хочу сделать то, что не удавалось никому. Объединить мир. И если будет новое нашествие, если после того, как мы разберемся с жукерами, придет новый враг, он обнаружит, что мы заселили тысячи планет, что мы ладим друг с другом и что нас невозможно уничтожить. Ты понимаешь? Я хочу спасти человечество от самоуничтожения.
Она никогда не слышала раньше, чтобы Питер говорил так горячо и искренне. Ни намека на ерничество, ни тени лжи в голосе. Он растет. Стал мастером. Или же на самом деле говорит то, что думает.
— Значит, двенадцатилетний парнишка и его младшая сестренка могут спасти мир?
— А сколько лет было Александру Великому? Да я и не собираюсь проделать это за одну ночь. Просто начинать надо уже сегодня. И я начну. Если ты поможешь мне.
— Не верю, что убийство тех белок было всего-навсего частью плана. Думаю, тебе просто нравится это делать.
И тут Питер закрыл лицо руками и заплакал. Валентина решила, что он притворяется, но потом забеспокоилась. Может быть, вполне вероятно, он действительно любит ее и вот сейчас, когда все стоит на кону, наконец открылся перед ней, показал свою слабость, чтобы завоевать ее любовь. «Он пытается дергать за ниточки, но это вовсе не значит, что он неискренен», — думала Валентина. Когда Питер отнял руки, его щеки были мокры от слез, а глаза покраснели.
— Знаю, — сказал он. — И боюсь этого больше всего на свете. Ну, что я и в самом деле чудовище. Я не хочу быть убийцей, просто не могу с этим справиться.
«И это Питер, который никогда не показывал слабости! Ах, какой ты умный, Питер. Ты сберег свои слезы, использовал их, чтобы в нужную минуту тронуть мое сердце. И добился своего. Ибо если хоть сотая доля того, что он сказал, правда, значит Питер вовсе не чудовище, значит я могу удовлетворить собственное стремление к власти, не опасаясь потерять человеческий облик, ведь меня влечет туда же, куда и его». Валентина понимала, что Питер просчитал ситуацию от и до, но верила, что именно поэтому он говорит правду. Он проходил слой за слоем, пока не добрался до доверия, скрытого глубоко-глубоко внутри ее.
— Вэл, если ты мне не поможешь, я просто не знаю, в кого превращусь. Но если ты останешься со мной, будешь моим партнером, моей половиной, ты сможешь удержать меня от… Ну, сама знаешь от чего.
Она кивнула. «Ты лишь притворяешься, что хочешь разделить со мной власть, — подумала она, — но я могу управлять тобой, а ты об этом и не подозреваешь».
— Хорошо. Я помогу.
Как только отец согласился предоставить им свой гражданский допуск, Питер и Валентина начали экспериментировать. Они избегали тех областей, где нужно было называться настоящим именем. Это оказалось нетрудно: фамилию проверяли, только если речь шла о деньгах. Деньги им были не нужны. Им требовалось уважение, и они могли его заработать. В Сети, взяв себе фальшивое имя, они могли изображать кого угодно: стариков, пожилых женщин, ангелов Господних — нужно было только соблюдать определенную манеру письма. Люди будут судить о них только по словам, по их мыслям. В компьютерной Сети все граждане равны.
На первом этапе они использовали подставные имена, а не те псевдонимы, которые, по плану Питера, должны были прогреметь на весь мир. Конечно, участвовать в больших национальных или международных политических форумах их пока не приглашали. Сначала нужно побыть слушателем, чтобы тебя избрали. Поэтому они слушали и учились, читали статьи, написанные известными людьми, следили за дискуссиями и сводками новостей.
А вот на собраниях поменьше, где простые люди могли высказать свое мнение о большой политике, они уже вели себя по-другому. Питер настаивал на том, что поначалу их высказывания должны быть скандальными и провокационными.
— Мы можем узнать, как работают наши статьи, только если получим ответную реакцию. А на тихое блеяние никто и внимания не обратит.
Они пустили фейерверк — и люди отозвались. Замечания, появившиеся в публичных сетях, были сплошь уксус, а те, что приходили по почте авторам лично, и вовсе источали яд. Зато теперь Питер и Валентина поняли, какие аргументы кажутся публике детскими и незрелыми. Они учились.
Когда Питер наконец решил, что они пишут совсем как взрослые, он похоронил псевдонимы. Наступила вторая фаза плана: теперь надо было привлечь общественное внимание.
— Мы должны полностью разделиться, — сказал он. — Будем писать на разные темы. Ни в коем случае нельзя ссылаться друг на друга. Ты будешь работать в сетях Западного побережья, я — на юге. А теперь пошли делать домашнюю работу.
И они занялись домашней работой. Иногда мать и отца беспокоило, что Питер и Валентина почти все время проводят вместе, с компами под мышкой. Но жаловаться было не на что, так как оба приносили из школы отличные отметки и Валентина хорошо влияла на Питера. О да, ей удалось полностью изменить его. В погожие дни Питер и Валентина уходили работать в лес, а если шел дождь, проводили время в маленьких ресторанчиках и крытых парках — там они трудились над своими политическими статьями. Питер очень тщательно формировал обе личности — так, чтобы его идеи были примерно поровну разделены между ними. Но также он сотворил и парочку второстепенных персонажей, чтобы создать видимость «третьей партии».
— У каждого из нас должны появиться свои последователи, — объяснил он.
Однажды, устав писать и переписывать текст и отчаявшись удовлетворить чересчур требовательного Питера, Валентина взвилась:
— Пиши сам!
— Не могу, — спокойно возразил он. — У наших личностей не должно быть ничего общего. Ты забываешь, что потом, когда мы прославимся, кто-нибудь обязательно проведет сравнительный анализ наших текстов. Мы все время должны быть разными людьми.
