Варвара Мадоши - Сэйл-мастер
— А течения — барабанная дробь, просто успевай отбивать! — Бэла порывисто вскочила, взмахнула руками, и опять рухнула на диванчик. — Тогда корабль — как по ниточке!
— А каждый порыв ветра — один за другим — толкает вперед, прямо вовремя…
Времени не было, не было больше мостика, исчезла пилотажная рубка, исчез фонарь сэйл-мастера, растворилась в бесконечности Княгиня и остальные члены экипажа, пропал корабль… Они стали единым целым — импульсом, летящим в такт божественной, быстрой и пронзительной мелодии, баюкающей и зовущей одновременно, срослись с целью, вперед, только вперед…
-Экипаж — мои поздравления! — сухой голос капитана, как капля вина в бокале с водой, чуть подкрашивало довольное, искреннее одобрение. — Точка смены курса, выходим из потока. Кормчий, двигатели — пуск.
Сашка вздрогнул — теперь он был уверен, что и Белка вздрогнула в унисон — чудесная музыка прервалась, стихла. С удивлением они услышали обычные шумы корабля: где-то точит об стенку острейшие когти Абордаж, скотина черная, тихое бульканье — опять Васька что-то пьет, и, судя по звуку, чуть ли не в стенке рубки, — тихое шуршание песка в часах, звяканье альтимометра, шелест лага… Руки их продолжали жить своей жизнью, двигаться, все подчиняясь той неслышимой музыке, что не напишет ни один композитор. Все оставшиеся до выхода на рабочий ход двигателей двадцать секунд.
То, что они продержались в потоке три часа, они осознали только спустя несколько минут.
…Сандра хлопнула Белку по плечу (отчего та снова шлепнулась на диван, да так и осталась сидеть, широко открыв глаза). Кривовато улыбнулась сияющему Сашке и, прихватив сумку с инструментами, полезла в трюм. Нужно было сменить разбитые кристаллы гравитации, провести юстировку килевых заклятий — небось, разболтались. Если поведет в сторону во время посадки — весело не будет никому.
Нет, понять из такого восторженного бреда решительно ничего невозможно, если только ты не испытал нечто подобное сам. Как смычок по струнам… Как кисть по холсту, двигаясь вместе, и время пропадает, и не остается ничего, что бы имело смысл, кроме этого движения и стремления.
Музыка еще звучала в ней — одинокая скрипка в вечной ночи, которой больше никогда не услышать утренний рассвет над холмами.
…Балл сидела у себя в каюте, с задумчивой улыбкой потирая шею, и думала о чем-то своем.
Глава 14,
о мужских посиделках
Так они и шли до самой Мельницы: хватаясь за любую возможность потренироваться в экстремальных условиях. Дошло до того, что Сашка и Катерина специально начали выискивать на картах возможные места с флуктуациями, соревнуясь, кто найдет больше. Побеждала Белка, которая в игре участвовала даже не всегда: Сашка подозревал, что исключительно по причине своей зловредности. С другой стороны, он теперь вообще по-новому понимал Белку и по-другому принимал ее характер.
Довольно скоро Княгиня перестала помогать ему в фонаре, ограничиваясь только комментариями их рубки. Сашка начал и в самом деле верить, что сумеет провести бригантину мимо Мельницы: по узкому проходу между двумя звездными гигантами, которые сжимали там мощный Северный стрим до состоянии этакого моста из конского волоса. Он даже почти не боялся. Но оставался вопрос: зачем? Майреди можно достичь и другими путями, не такими экстремальными.
И к тому же, что-то не нравилось ему в Княгияне. Он не мог бы сказать, что. Но чувствовалось — она не до конца искренна с экипажем. Это почему-то обижало куда больше, чем Сашка мог бы предположить.
Сандра разговоров об этом не поддерживала, Белка — и подавно, Катерине он пока еще не начал настолько доверять, а Людоедка… ну, Людоедка в любом случае была ближе Балл, чем кто бы то ни было. И к тому же все они женщины! Пусть и на удивление разумные, пусть и не флиртуют, почем зря, но все равно — женщины.
Сашка и сам не заметил, как пришел за советом к тем единственным существам, которые могли его понять.
— Ты понимаешь, — сказал Сашка, осторожно отмеряя почтительную дозу «Северного сияния» в оба их стакана, — что происходит на этом корабле?.. Я вот совершенно не понимаю. Чего она от нас хочет, в самом деле?
— Капитаны — они такие, — глубокомысленно заметил Василий, разворачивая салфетку с солеными ломтиками баобабов: привет с Новой Оловати. — Их либо понимаешь, либо нет.
— Очень тонкое наблюдение, — вздохнул Сашка.
Они расположились в трюме Блика, прямо на захваченных с Новой Оловати мешках с картошкой. Сашка предложил пить в его каюте, но Василий отказался. Отчасти потому, что Сашкина каюта располагалась в неудобном соседстве с каютами пилота и кормчего, а отчасти потому, что домовой вообще недолюбливал жилые помещения.
— Ну вот зачем, зачем тренировать меня на сэйл-мастера так упорно? — тоскливо вопросил Сашка. — Да, мне это нравится. Да, у нас с Белкой хорошо получается работать вместе. Но ты ведь понимаешь, что это бессмысленно? Катерина — только временный вахтенный офицер, она с нами дальше Майреди не полетит, и где мы найдем там еще одного штурмана?.. Значит, после Майреди — никаких парусов. Но самые сложные и ветреные пространства начинаются как раз после Жасмина!
— Жасмина?
— Известный пиратский аванпост вдоль Северного Стрима после Майреди. Не факт, что мы туда зайдем.
— Ага, — кивнул Василий. — Вздрогнем?
Сашка послушно выпил, закусил баобабом и продолжил все с той же интонацией удивленного отчаяния:
— До Жасмина никакого смысла в парусах нет на нашем маршруте, вообще никакого! Ни малейшей экономии во времени и никакого смысла в экономии энергии кристаллов: слишком короткий переход, а на Жасмине мы заправимся легче легкого. Кому это нужно?
— Никому, — кивнул Василий и набулькал Сашке еще. — Скажи, а вот что, ты правда на Новой Оловати видел, как шкипер общалась с лазурными мундирами?
— Til helvete[42], видел, не видел… — Сашка махнул рукой. — Я уже сам не знаю, что я видел. Это все так неопределенно…
Он потянулся за закуской, но баобаб в горло уже совершенно не лез, и пришлось выпить еще раз.
— А что ты переживаешь? — спросил Василий. — Сам подумай, ты же хотел стать сэйл-мастером. Квалификация и все такое. А она тебя учит. Ну и прекрасно, ну и учись дальше.
— Да… — Сашка вздохнул. — Учит. В том-то и дело, что это она меня учит! — он бросил на Василия безнадежный взгляд. — Нет, бесполезно. Ты не понимаешь.
— Чего я понимаю, что ты свою дозу еще не добрал.
— И тут ты прав, друг, — кивнул Сашка. — Я еще даже в стрим не вошел. Но! Нам нельзя терять бдительности! Ни на секунду…
Он грустно посмотрел на Абордажа, который неслышно подошел и сел рядом, неодобрительно глядя на двух молодых людей.
— Вот видишь, — Сашка указал на кота. — Наверняка он за нами следит. А потом расскажет Княгине. А она что-нибудь еще придумает… такое-эдакое.
— По-моему, он просто обижается, что мы его не позвали, — предположил Василий.
— В самом деле! — обрадовался Сашка. — Мой благородный лев, идите же сюда и разделите нашу скромную трапезу!
В хозяйстве домового нашлось и блюдце, в котором благородный янтарный напиток смотрелся сильно разбавленным чаем. Кот, как ни странно, до «Северного Сияния» снизошел, хотя и смерил Сашку презрительным взглядом. Вскоре, однако, взаимная неловкость была забыта. Не прошло и часа, как Сашка, нежно поглаживая Абордажа, чуть ли не со слезами шептал ему на ухо, как он ему завидует, потому что «Вот тебя твоя хозяйка любит, а меня — нет! Ни разу за ухом не почешет, только все время издевается!»
Абордаж высказался в том смысле, что он предпочитает под подбородком, а не за ухом, но тут Сашка поручиться не мог бы. Зато он был точно уверен, что в какой-то момент Василий сказал:
— Ну в самом деле, ну что ты переживаешь? Раз тебе тут так… некомфортно, ну и уволься ты к едрене-фене! Спишись в первом же порту, и забудь, как страшный сон.
— Меня?! Списать на берег?! — Сашка взревел бы, если бы у него были силы. — Не позволю! — после этого он рухнул обратно на тюки, а то ли Васька, то ли Абордаж налили ему еще, кажется, на сей раз тоже в блюдечко. И дальше уже Сашка не помнил ничего окончательно.
Проснулся он у себя в каюте, но не на койке, а на полу. На его койке дрых Василий, свернувшись калачиком.
— С ума сойти… — простонал Сашка.
У него слегка плыло и мутилось перед глазами, но штурман был из тех счастливчиков, которых почти не затрагивают столь обычные горести похмелья. Он на опыте знал, что вскоре неуверенность пройдет, туман из глаз исчезнет, и он будет свеж, как огурчик. Ну, относительно.
Василий что-то промычал о состоянии своей головы: очевидно, он не был так благословен в этом отношении, как штурман, хотя про домовых сплетничали, что они особенно спиртоустойчивы.
