Геннадий Прашкевич - Великий Краббен (сборник)
Плохо, бедно, но маршруты я отработал. Побывал в кальдере Заварицкого, поднялся на пик Прево. Японцы за красоту называют Прево Симусиру-Фудзи. Согласен. Облазил лавовые поля Уратмана, показал практиканткам блестящую полосу пролива Дианы с мощными течениями и водоворотами. И само собой бухту – залитую солнцем, округлую, запертую на входе рифами.
Бакланы, увидев девиц в бикини, орали дурными голосами.
Так и шло лето. Маришка плакала. Ксюша рылась в водорослях на берегу, отлавливала сачком какую-то отвратительную насекомую живность. Серп иногда ночевал на птичьем базаре. Как забирался на скользкие от помета скалы, не знаю, но несло от него бакланом. А Палый готовил второе и первое, сходя с ума от девчонок, ни разу, впрочем, не отказавшихся ни от хорошо прожаренных бифштексов, ни от домашних колбасок. Ксюша все-таки следила за собой, а вот Маришка быстро округлилась, дышала тяжело, смотрела на мир овечкиными глазами.
Лето плавилось над Курильскими островами – безумное сухое лето 1973 года.
Ни одного дождливого дня от Камчатки до Японии. Каменный остров нежно покачивался в центре отсвечивающей, мерцающей, колеблющейся океанской Вселенной. Накат вылизывал галечные берега, под обрубистыми скальными мысами медлительно колыхались подводные сумеречные леса. Это околдовывало не меньше, чем белые колечки тумана, висящие над мрачной громадой горы Уратман. Однажды, правда, на берег выкинуло тушу кита, и она быстро зацвела, отравив все вокруг, зато Ксюша теперь, занявшись крупным млекопитающим, возвращалась в домик Палого довольная. Стирала купальник, подмазывалась, волосы коротко стрижены, губки пылают. Маришка просила: «Не подходи» И от запаха дохлого кита рыдала еще отчаяннее. Ксюша огрызалась: «Ты бы меньше ела!» И под чилимов, отваренных в морской воде, иногда даже потребляла маленький стаканчик спирта, конечно, разведенного на соке шиповника. Брюнетка, знающая, чего ждать от жизни, Пашу Палого она как бы не замечала, намеков на прелесть семейной жизни не принимала вообще, со мной разговаривала свысока, а Серпа Иваныча держала за небольшое неопрятное животное.
Серпу, впрочем, было наплевать. Он тоже немного съехал с ума.
Такие, как Маришка, ему нравились. Невысокий чистенький лоб, тугие щечки, блондинка, значит, можно говорить с девушкой без напряга. Милые складочки на шее, так он считал. Вздыхает мягко. Вот, Маришка, говорил Сказкин, пусть не вышла ты фигуркой, зато щечки мяхкие!
Маришка обижалась и уходила на отлив. Там снова плакала.
Мрачные черные воронки крутились перед осыхающими рифами, суетились на камнях крабы, длинные языки наката валяли по берегу подмокшие луковицы, смытые с борта зазевавшегося сейнера. Маришка печально всматривалась в горизонт. Она не любила живую природу. Она обожала «Девятый вал» Айвазовского, но никогда бы не села в шлюпку без необходимости, никогда бы не пересекла Охотское море по своей собственной воле.
Печально всматривалась она в блистающие воды пролива.
Неведомо было ей, что за колеблющимся проливом лежат другие острова.
Она страстно мечтала увидеть судно, могущее подбросить нас до Камчатки или до Сахалина, в крайнем случае, до Южно-Курильска или Находки, а уж оттуда мы найдем дорогу. Что-то, видимо, предчувствовала. Вздрагивала, когда под ее ножками звякали пустые бутылки из-под виски «Сантори» и «Оушен», шуршали пластиковые упаковочки, украшенные хитрыми иероглифами.
Японские презервативы.
Виски «Ошен» и «Сантори».
Никакого выбора. Маришка пугливо оглядывалась.
Ее пугали даже голотурии, путающиеся в водорослях. Космато и мокро. Взгляните в атлас человека, а потом в «Жизнь животных», сразу поймете, почему Маришка краснела. Вся в нежных складочках, ее трогать хочется, волосы гладить, а тут толстая порочная голотурия. Ксюша иногда водила Маришку купаться в океанской воде. Паша Палый страдал, когда не мог видеть этого. Но держал себя в руках, вел себя правильно. Не плакал, не шел спать на рельсы. Не заглядывал в дюзу готовящегося к взлету истребителя. Не играл с разозленным медведем, посаженным в металлическую клетку.
Все путём.
2На птичий базар Серп попал в первый же вечер.
Выпили не так уж много, но разливал Палый – то есть часто.
«Ты говори, говори», – всех просил Паша. Он соскучился по людям, месяцами никого не видел. А Серпа знал и любил. С похмелья сам учил его заново разговаривать и правильно держать стакан. Но в тот вечер Сказкин надрался быстрее, чем мы ждали. Вышел из домика сменить воду в аквариуме и вернулся только под утро. Совсем неумытый, глаза выпучены. По выражению глаз и по некоторым другим движениям Палый перевел нам небогатые мысли Серпа Иваныча. Вот де уснул Серп на птичьем базаре. А край непуганый, бакланы так обделали бывшего боцмана, что даже перестали замечать. Зато, проснувшись, Сказкин сразу увидел бурун и несущееся на скалу веретенообразное тело.
Так решил, что военные моряки упустили торпеду.
В проливе Диана между островами Кетой и Симушир торпедные катера часто отрабатывают свои атаки. Вот Серп и решил, что несется к скале упущенная моряками торпеда – чуть притопленная, с бурунчиком. Сейчас трахнет, и всем привет! Пропадет Серп Иваныч в массиве гуано, пока через много сотен лет, а то и тысячелетий, умные потомки Маришки и Ксюши не отыщут в земных слоях его тяжелый кривой скелет. Он, может, и закричал бы, да забыл, что именно надо кричать, когда утром на тебя несется в упор торпеда. А потом дошло до него: торпеда ныряла бы под накатывающуюся волну, а эта не ныряла, шла прямо по волнам, а потом вообще остановилась и подняла голову.
– Ты разглядел голову?
– Ага, – переводил Палый.
– И какая голова? Как у человека?
– Ага. – Палый отлично понимал бывшего боцмана.
– А еще что ты видел?
– Ну, это…
– Что это? Плечи круглые, нежные? – Палый в душе был романтик.
– Ага.
– То есть русалку видел?
– Ага.
– Заманывала?
– Ага.
В общем, ничего нового.
В жизни Серпа Иваныча русалки случались.
Еще в детстве видел таких в селе Бубенчиково. Туда цирк в село приезжал, и одна русалка по пьяни чуть не утонула в кадке с водой. А сейчас в Бубенчиково живет у Серпа жена. Правда, с местным милиционером. Вспомнив про жену, Серп якобы страшно закричал со скалы на русалку: «Ага!» А она отставила толстую губу и заржала, как лошадь. Все испортила, сука. Бок крутой, как у Маришки. И немного погодя еще помет ее вынесло на галечный берег. Тьфу на Сказкина с его рассказами!
3Пик Прево…
Хребет Олений…
Кальдера Заварицкого…
Руины Иканмикота… Уратман…
Кстати, с горы Уратман мы сами видели в океане боевые корабли. Даже слышали залп главного калибра. Не зря над нейтральными водами всю неделю ходил любопытствующий американский разведчик. Маришка в такт залпам пыхтела на осыпях, зато Ксюша по-прежнему на берегу рылась в ворохах выброшенной приливом морской капусты. Песчаные блохи дымились над Ксюшей облаком. Серп спускался на берег, показывал Ксюше японские презервативы, вот, мол, нашел. Ксюша недовольно отдувала нежную губу, зачем, дескать, такое маленьким неопрятным животным? Ну и так далее. Разница в возрасте между Серпом и Палым с одной стороны и практикантками с другой была откровенно геологическая, но беседам это не мешало. Маришка так действовала на Сказкина, что увиденной под птичьим базаром русалке он сразу придал ее черты. Пытаясь сравнить, пил. Не успеет Паша заново обучить его хотя бы некоторым словам, как он снова скособочится и лезет на скалу.
– Ты это зря, Серп, это у тебя воображение, – по-товарищески предупреждал Палый, работая с шипящей, стреляющей паром посудой. – Какая тут у нас русалка? В бухте-то? Зачем ей жопу мочить?
– Так на ней жир рыбий!
Маришка плакала, Палый кивал: «Ну, если так…» И ставил на стол чашку с чудесным топленым жиром, вовсе не рыбьим, заправленным мятым чесноком. Так у него было принято. Жир сразу и не поймешь какой, но вкусно, вкусно. Загадочно ухмылялся, глаза голубые. Вот не макароны с тушенкой едите, а жир с чесноком и куски нежного обжаренного мяса! А еще маленькие колбаски.
Маришка балдела.
4Короче, Ксюша ловила чилимов, рылась на отливе, изучала береговые отвалы, копалась во всякой морской дряни, вела полевой дневник. Маришка тоже вела полевой дневник, но почему-то его прятала. Только вечером, делая очередную запись, поджимала миленькие губки. Серп Иваныч сразу ревниво начинал коситься:
– Вот, скажем, подсушенные на малом огне кузнечики. Пробовала…
– …дура, – подсказывала Ксюша.
– А я пробовал, – распускал небогатый хвост Сказкин. – Или, скажем, белые бабочки в сметане…
