Станислав Лем - Навигатор Пиркс ; Голос неба
АМУ-111 выкладывался полностью. Пиркс гордился им. В маленькой рулевой кабине ничто не дрогнуло даже при скачке на полную тягу — ни следа вибрации! Реакция шла точно по оси, полировка дюз была великолепной, реактор тянул как черт.
Огонек все приближался — теперь крайне медленно. До него оставалось два километра, когда Пиркс начал лихорадочно соображать. Вся эта история была весьма странной. Огонек не принадлежал никакому земному кораблю. Космические пираты? Смешно. Нет никаких космических пиратов, да и что им делать в этом секторе, пустом, как старая бочка? Огонек перемещался с большой скоростью в широких пределах, ускорение у него было такое же резкое, как и торможение. Когда ему хотелось, он убегал от ракеты, а теперь позволял себя понемногу догонять. И это больше всего не понравилось Пирксу. Он подумал, что так ведет себя… приманка. Например, червяк на крючке под самым носом у рыбы.
И конечно, он немедленно подумал о крючке.
— Ну, погоди, голубчик! — сказал сам себе Пиркс и внезапно дал такое торможение, будто перед ним выпрыгнул по меньшей мере астероид, хотя луч радара по-прежнему бегал впустую, а экраны не показывали ничего. Несмотря на то что Пиркс инстинктивно пригнул шею и изо всей силы прижал подбородок к груди, чувствуя, как автомат молниеносно наполняет его комбинезон дополнительной порцией сжатого воздуха, чтобы противодействовать шоку торможения, он на некоторое время потерял сознание.
Стрелка гравиметра прыгнула на минус 7 g, задрожала и медленно сползла на минус 4. АМУ-111 потерял почти треть своей скорости — теперь он делал только 145 километров в секунду.
Где огонек? На мгновение Пиркс забеспокоился, что вообще его потерял. Нет, вот он. Но далеко. Оптический прицел показывал дальность — 240 километров. За две секунды он мог пролететь большее расстояние. Значит, немедленно вслед за маневром Пиркса огонек также мгновенно уменьшил скорость!
Тогда — позже он сам удивлялся, что лишь тогда, — Пирксу пришло в голову, что это, наверное, и есть загадочное нечто, которое встретили в своих патрульных полетах Томас и Вилмер.
До этой минуты он вообще не думал об опасности. Теперь его внезапно охватил страх. Это продолжалось очень недолго. Конечно, такого не может случиться — ну а если это все же огонь чужой, неземной ракеты? Огонек явно приближался, уменьшал скорость, был уже в 60… 30… 20 километрах. Пиркс и сам слегка приблизился и даже удивился, как мгновенно вырос огонек: теперь он висел в двух километрах перед носом ракеты, снова был рядом!
По другую сторону кресла в кармане находился бинокль, ночной, двадцатичетырехкратный, им пользовались только в исключительных случаях, если, например, выходил из строя радар, а нужно было подойти к какому-нибудь спутнику с теневой стороны. Теперь этот бинокль очень пригодился. Увеличение он дал такое, что огонек будто приблизился на расстояние менее сотни метров. Это был небольшой диск, белый, как молоко, но молоко разбавленное, меньше по размерам, чем Луна, видимая с Земли. По этому диску проплывали вертикальные полоски затемнений. А звезды, когда диск их закрывал, исчезали не сразу, а лишь через некоторое время, будто самый краешек белого диска был несколько более разреженным и прозрачным, чем его середина.
Но, кроме молочного пятна, ничто не заслоняло звезд. На расстоянии 100 метров в бинокль можно увидеть ракету величиной с ящик письменного стола. Не было там ничего. Никакой ракеты. Огонек не был ни позиционным, ни выхлопным огнем какого-либо корабля. Наверняка нет.
Попросту — самостоятельно летящий белый огонек.
С ума можно сойти!
Пиркс почувствовал огромное желание выстрелить в молочный диск. Это было нелегко, поскольку на АМУ-111 не было никакого оружия. Правила патрулирования не предусматривают его применения. Пиркс мог катапультировать из кабины только самого себя вместе с креслом и шар-зонд. Патрульные ракеты сконструированы так, что пилот может катапультироваться в герметической оболочке на тормозном парашюте. Делается это лишь в случае крайней необходимости, и, конечно, выбросившись из ракеты, вернуться в нее уже нельзя.
Следовательно, оставался шар-зонд. Это очень простое устройство — тонкостенный резиновый баллон, пустой, свернутый так плотно, что напоминает копье с алюминиевым покрытием — для лучшей видимости. Зачастую трудно полагаться на показания аэродинамометра — не понятно, входишь ты уже в атмосферу планеты или еще нет. Да и, наконец, пилот хочет знать — это самое важное, — не находится ли прямо перед ним разреженный газ. Тогда он выбрасывает шар, который автоматически надувается и летит со скоростью несколько большей, чем скорость ракеты. Он виден как светлое пятнышко даже за пять-шесть километров. Если он попадает в разреженный газ, пусть очень разреженный, он нагревается от трения и лопается. Тогда пилот знает, что пора начать торможение. Пиркс старался нацелить нос на туманный диск. По радару он целиться не мог, поэтому воспользовался оптическим прицелом. Попасть в такой маленький предмет на расстоянии почти двух километров невероятно трудно. Все же Пиркс старался выстрелить, но диск не хотел устанавливаться на прицеле. Как только Пиркс начинал, осторожно маневрируя отклоняющими дюзами, передвигать нос АМУ, диск преспокойно сдвигался в сторону и снова мчался перед ним в центре левого звездного экрана. Этот маневр повторялся четыре раза подряд, и с каждым разом все быстрее, будто диск все лучше ориентировался в намерениях пилота. Он явно не желал, чтобы нос АМУ был направлен точно на него, — летел с незначительным боковым отклонением.
Это было фантастично. Чтобы на расстоянии двух километров обнаружить еле заметное отклонение ракеты, диск должен был обладать каким-то гигантским телескопом, которого Пиркс абсолютно не видел. И все же диск совершал маневр ухода с опозданием максимум на полсекунды.
Беспокойство Пиркса росло. Он сделал уже все возможное, чтобы опознать этот дьявольский летающий объект, и не подвинулся ни на шаг. И тогда — сидя неподвижно, с руками, постепенно цепенеющими на рычагах, — он вдруг подумал, что с теми двумя, наверно, произошло то же самое. Увидели огонек, старались получить его позывные, думая, что это какая-то странная ракета; когда им не ответили, помчались за ним все быстрее; наверное, тоже разглядывали огонек в бинокль и заметили пересекающие его полосы затемнений, может быть, стреляли в него шарами-зондами, а потом… сделали что-то такое, отчего больше не вернулись.
Поняв, до чего он близок к тому же концу, Пиркс почувствовал даже не страх, а отчаяние. Это было совсем как в кошмарном сне: с минуту он не понимал, кто он — Пиркс, или Томас, или Вилмер. Потому что тогда все происходило точно так же, как сейчас, — в этом не было никаких сомнений. Он сидел, как парализованный, совершенно уверившись, что спасения нет. Особенно ужасало Пиркса то, что никак не удавалось сообразить, где кроется опасность, — пространство было пусто…
Пусто?
Да, сектор был пуст, но ведь он гнался за огоньком больше часа со скоростью до 230 километров в секунду! Вполне возможно, — нет, даже наверняка — он находился на самой границе своего сектора или уже миновал ее. Что дальше — следующий сектор, 1009, следующие полтора триллиона километров пустоты? Пустота, со всех сторон на миллионы километров — ничего, только пустота, а на расстоянии двух километров от носа ракеты танцевал белый огонек.
Пиркс начал лихорадочно думать, что сделали бы в этот момент — именно в этот — Вилмер или Томас. Вилмер и Томас. Потому что он — он должен сделать нечто совершенно иное. Иначе он не вернется.
Он еще раз нажал тормоз. Стрелка дрогнула. Он летел все медленнее. Уже только 30… 22… 13… 5 километров в секунду. Вот уже 0,9. Уже лишь несколько сот метров в секунду — стрелка едва заметно подрагивала над самым нулем. С точки зрения устава он остановился. В пространстве всегда имеешь какую-нибудь скорость относительно чего-нибудь. Стоять как кол, вбитый в землю, невозможно.
Огонек уменьшался. Уходил все дальше и дальше… был все бледнее, потом перестал уменьшаться. Начал расти… снова увеличивался, пока не остановился. На расстоянии двух километров от носа ракеты.
Чего не сделали бы Томас и Вилмер? Чего они наверняка не сделали бы? Они не стали бы удирать от такого маленького, паршивого, идиотского огонька, от дурацкого туманного пятнышка!
Пиркс не хотел поворачивать: сделав поворот, он потерял бы пятнышко из виду, оно осталось бы за кормой, а то, что делается за кормой, труднее наблюдать — приходится поворачивать голову к боковому экрану. Да и вообще не хотел он иметь этот огонек за кормой: хотел видеть его отчетливо и непрерывно. Поэтому Пиркс дал задний ход, применяя тормозные дюзы как ускорительные. Такие вещи полагается уметь делать, это элементарный пилотаж. Сначала было минус 1 g, потом минус 1,6, минус 2. Задним ходом ракета шла не так идеально, как на обычной тяге. Нос чуточку качался — все-таки тормоза приспособлены для торможения, а не для ускорения ракеты.
