Сады Дьявола (СИ) - Гагарин Павел Александрович

И если у людей это состояние продолжалось от нескольких минут до получаса, после чего в организме включались защитные механизмы, и физиология давила негативные ощущения всякой позитивной химией, то корабельный ИИ вышибало всерьез и надолго. После прыжка Пульхр предоставил «Джо» двухдневную увольнительную — все равно толку от него в таком состоянии не было. На все вопросы он однообразно отвечал: «А смысл?» и, не обнаружив такового, погружался обратно в пучину мировой скорьби. Все это время «Джо», лишенный общения со своими психологами, посвятил игре в морской бой с самим собой.

После третьего прыжка командир навигационно-операционной боевой части Вениамин Андерсен основательно проблевался, дрожащей рукой вытер холодный пот со лба, и сел за вычисление маршрута.

— Сто восемнадцать часов пути до точки, — доложил он, дважды проверив расчеты.

Пока ИИ приходил в себя, команда встала на боевую вахту. Начался марш — самая тяжелая и нудная часть операции.

Из-за перегрузок нормы питания были увеличены втрое. Резко возросла вероятность аварий, поэтому в каждом отсеке вахтенные совершали неприрывный обход и проверку приборов и устройств. Вдобавок по всему кораблю, переходя из отсека в отсек, круглосуточно курсировала контрольно-аварийная бригада техников, которые специальными приборами проверяли, как справляются с перегрузками несущие конструкции корабля.

Все ходили злые, усталые и издерганные. Скучали только наемники, которые окопались в своем девятом отсеке, и только и делали, что ели, спали и играли в карты на отжимания.

Несмотря на перегрузки и вахты, каптенармус Петрова появлялась в каюте Пульхра каждый вечер. На то имелась веская причина: она взревновала капитана к доктору Стерн. Петрова вообще была ревнива. К счастью, в ее загадочной душе для этого светлого чувства было выделено ровно одно посадочное место, и до доктора Стерн его прочно, хотя и абсолютно безосновательно, занимала боцман Олсен. Новая гипотетическая соперница всколыхнула застоявшиеся чувства между капитаном и его каптенармусом. Кроме этого, видимо, чтобы не давать коварной докторше ни малейшего шанса, Петрова увеличила капитанское довольствие утренним сексом.

Стерн, наверное, удивилась бы, узнав, какую бурю эмоций вызвала у Петровой. Старпом выделил ей отдельное помещение в третьем отсеке, и она за пару дней ухитрилась захламить его так, что с трудом верилось, что там обитает человек, а не семейство енотов. Она профессионально четко вписалась в коллектив, знала команду по именам и беспрепятственно, как кошка, шлялась по всему кораблю, пока однажды старпом не наткнулся на нее в пятом отсеке, на посту управления Главной Энергетической установкой, куда, вообще-то, вход был воспрещен даже большинству членов команды.

Юсупов отвел ее в третий отсек и запер там, объяснив, что выпустит только по прибытии на Голконду, если, конечно, она раньше лично ему не сдаст зачет по устройству корабля и правилам безопасности. Стерн пожала плечами, попросила руководство — толстую, как кирпич, и такую же тяжелую папку, на следующий же день зачет успешно сдала и продолжила свои прогулки.

Надо сказать, некоторые основания для ревности Петрова действительно имела: капитан все свободное время проводил со Стерн в третьем отсеке, где в помещении спортивного зала организовали что-то вроде штаба наземной операции. К планированию операцией капитан привлек так же Чехова, Фредди Лютого, главу и единственного офицера научной службы Ивана Бенуа, и карабельного врача доктора Элеонору Картье.

Единственной фактической информацией, которой они обладали, были записи, которые доктор Стерн сделала во время своего предыдущего визита на Голконду, и ее же весьма смутные воспоминания. Эти записи просмотрели множество раз, пытаясь выработать тактику и стратегию будущих боевых действий.

По словам Стерн, в период расцвета человеческая колония на Голконде достигала сотни миллионов человек, и представляла собой содружества городов-государств, контролировавших горнодобывающие шахты. Города воевали друг с другом, но без особых зверств, загрязняли окружающую среду, но в меру, время от времени случались политические перевороты, революции, экономические кризисы, но все это не мешало населению расти — в общем, бурлила обычная человеческая жизнь. Цивилизация достигла уровня примерно середины земного двадцатого века: электричество и телевидение уже появились, а интернет и ядерное оружие — еще нет. Военные сумели вывести на орбиту несколько спутников, но человека в космос еще не запустили. Потом что-то пошло не так, и начались эпидемии, а закончилось все нашествием зомби. За пару лет человеческая цивилизация на Голконде схлопнулась.

— А они довольно шустрые, — говорил Пульхр, глядя как на экране четверо зомби преследуют одинокого пехотинца. — Смотрите, как слаженно действуют.

Съемка, очевидно, велась с дрона, который кружил на небольшой высоте над разлинованной желтыми полосами парковочной площадкой. Одинокий покосившийся фонарь из последних сил освещал обгорелый труп минивэна, и синюю малолитражку, в панике распахнувшую настеж все свои четыре двери.

Зомби медленно обступали пехотинца в бронежилете и каске, тесня его к каким-то смутно угадывающимся в темноте сложным силуэтам, похожим на кусты. Пехотинец, удерживая дистанцию, отступал, отстреливаясь из автомата короткими очередями.

— Почему он один? — спросил Чехов.

— Откуда я знаю? — ответила Стерн. — Может, отбился от своих…

Пользы от стрельбы было мало. Зомби, получив пулю, валился на асфальт, но тут же начинал копошиться, переваливался на живот, вставал на четвереньки, а потом и на ноги, плавными рывками своих движений напоминая забулдыгу, на автопилоте упрямо стремящегося домой.

Пехотинец, меткой стрельбой повалил всех противников и менял магазин, когда позади него появилось еще трое мертвецов. Боковым зрением заметив движение за спиной, боец успел сбить одного из нападавших прикладом, но двое других повисли у него на плечах.

Бронежилет и каска очень мешали мертвецам, и человеку несколько раз почти удалось стряхнуть их с себя.

— Они слабее человека, — сказал Чехов. — Но очень вязкие и гибкие. Смотрите, у них суставы как будто во все стороны гнутся.

Пехотинец выхватил нож и, рыча нечленораздельные ругательства, несколько раз полоснул лезвием, а потом принялся бить основанием рукояти по голове зомби, который, несмотря на страшные, проламывающие череп удары, упорно не желал разжать ни пальцы, ни зубы.

— Ни в коем случае нельзя дать им схватить себя, они цепкие, как обезьяны.

Наконец, пехотинец изнемог, мертвецы повалили его, облепили и принялись кушать. Оператор дрона обладал железными нервами папарацци: чтобы не пропустить ни единой подробности, он включил освещение дрона и максимально снизился. Зомби не обратили на дрон ни малейшего внимания, а вот пехотинец, увидав свет фонаря, решил, что к нему пришла помощь, и все никак не хотел терять сознание, все кричал, все тянул к дрону руку. Изображение было таким близким, что на экран попало несколько темных капель, когда зомби перервали ему сонную артерию.

— Я заметила, что по-одиночке они гораздо менее агрессивны. Стараются держаться на расстоянии, а если к ним попытаться приблизиться, этак жалобно поскуливают и отбегают, — сказала доктор Стерн. — Но такое бывает редко, обычно они передвигаются группами. Чем многочисленнее группа, тем более сложное и агрессивное поведение они демонстрируют.

Следующая съемка тоже велась с помощью дрона, который медленно плыл на уровне второго этажа, поводя камерой по сторонам и время от времени фокусируясь на деталях. Улицу, судя по всему, недавно обработала артиллерия: воронки в асфальте, закопченные пробоины в стенах горящих зданий, осколки стекол, выбитых взрывной волной. Время от времени попадались чадящие автомобили. Одна машина торчала из окна второго этажа, куда ее, видимо, занесло взрывной волной. В нескольких местах догорали какие-то кучи мусора. Дрон облетел одну из куч и сфокусировал изображение на торчащей из одной такой кучи ноге в ботинке с высокими берцами.