Яна Завацкая - Дороги. Часть первая.
— Хорошо. А пить? Чай?
Арнис подошел к терминалу, сделал заказ. Вернулся и сел к Ильгет. Положил руку ей на плечо.
— Но больше ничего не болит?
— Нет.
— Это следы от иголок, — сказал Арнис, — эти приступы... Мы еще не умеем такое лечить. Но это пройдет со временем. Следы болят.
— Подожди... от каких иголок?
— Ты не помнишь? Сагон втыкал. Ты же вся была в этих иглах.
— А, кажется, помню. Я помню только, как он одну иголку воткнул в плечо, а больше — ничего, — лицо Ильгет потемнело и напряглось, на лбу выступили бисеринки пота, глаза болезненно заблестели... Губы дрожали. Арнис спросил тихо.
— Иль, что там было? Что ты видела там?
— Понимаешь, — прошептала она, глаза ее блестели дико и бессознательно, — там было...
Нет, нельзя это рассказать.
Это не иголки были, это копья, раскаленные, и они жгли изнутри. Нельзя объяснить. Это и представить нельзя, пока не почувствуешь. Но это еще не самое худшее. Солнце... то есть пасть. Нет.
— Самое страшное, что там было... там не было ни вчера, ни завтра. Только сейчас. Все время. Вечность.
Она замолчала, тяжело дыша.
— Я не могу об этом сказать. Таких слов просто нет.
Арнис провел ладонью по ее лицу.
— Иль, не думай об этом. Прошу тебя, не думай. Милая моя, хорошая. Не вспоминай.
— Я боюсь... я очень боюсь. Это так страшно — когда только сейчас, и больше ничего. Я стараюсь не думать, но все равно лезет...
— Иль... но ты же вышла оттуда... Пойми. Потом все-таки существует. Есть прошлое, настоящее и будущее. Как ты смогла оттуда выйти? Вспомни... Ты бы могла и не выйти оттуда, многие там остаются и сходят с ума. Вспомни, Иль! Должно быть что-то.
Ильгет долго молчала, тяжело дыша, в глазах застыла безысходность.
Вспоминать было тяжело. До конца она не могла себе это позволить. Если вспомнить все, до конца, то свалишься в безумие. Что-то было? Ей сейчас казалось, что да. Левая ладонь. Изуродованная и распухшая уже до того, что и болеть перестала. Левой ладони кто-то касался. Это был свет и прощение. Тогда она почти не заметила это, а вот сейчас вспомнила. Или это она придумала? Нет, вроде, было...
— Я поняла... я ведь не была там до конца. Меня все время кто-то держал за руку.
Арнис кивнул, взял ее лицо в ладони, погладил по голове.
— А потом он меня и вытащил оттуда, — шепотом закончила Ильгет.
— Милая, все хорошо... — так же тихо ответил Арнис, — ты же видишь, все хорошо, у сагона нет над тобой власти. Тебе нечего бояться, родная моя.
Ильгет ежедневно занималась с Сантой, психотерапевтом с Дэки, работавшей вообще-то в специальном санатории, где лечились эстарги после разнообразных психических воздействий — не только сагонских, гадости в Космосе и без сагонов хватает, и психотронное оружие есть (запрещенное в Федерации), да и просто разные ломающие психику события...
Оказывается, после действия психоблокировки тоже требовалось специальное восстановление. Ильгет и пережила этот метод в действии, как оглушающий удар. Сейчас Арнис и Иволга потихоньку рассказывали ей обо всем забытом. «А помнишь, как мы сидели с тобой? А рецепт я тебе дала... ты готовила это печенье?», «А помнишь мои записки?», «А помнишь...»
А после общения с сагоном ни один психотерапевт не поможет. Есть вещи, сказал Арнис, которые человек должен преодолеть сам. И только сам.
Арнис как-то привел к ней священника своей церкви, прихода Святого Квиринуса, отца Маркуса. Отец Маркус, собственно, уже был у Ильгет, в самом начале, сразу после операции. Но Ильгет почти не заметила ни его, ни соборования, она была слишком слаба. Теперь же они поговорили наедине, почти не прибегая к услугам транслятора, Ильгет уже хорошо говорила на линкосе (и это ее безмерно удивляло... то, что на этом совершенно чужом языке она могла выразить любую мысль так же легко, как на лонгинском. Хотя чего-то все равно не хватало — ассоциаций, наверное, знания литературы, практики).
Ильгет исповедалась, отец Маркус причастил ее.
Вскоре Арнис принес и надел ей на шею маленький скромный серебряный крестик с распятием.
Пальцы действительно начали расти, как хвост у ящерицы, под действием эмбриональных факторов роста и ускорителей регенерации. Ильгет все это безмерно удивляло. Миран рассказывал, что на самой заре заместительной хирургии — так это называлось — людям пересаживали клонированные органы эмбрионов, полученных из собственных клеток. Для этого приходилось убивать клонированных детей. Но так никогда не делали на Квирине, поскольку наука здесь управляется, как и все остальное, Этическим Сводом. Так не делали и на Эдоли. Но получать с помощью измененных водорослей эмбриональные факторы роста — научились, хоть для этого и потребовалось время. Теперь собственно трансплантология отмерла, поскольку все новые органы можно выращивать непосредственно на теле пациента.
Арнис все это время жил в больнице. Это, собственно, самая обычная практика на Квирине, кто-то из родственников или друзей ухаживает за раненым и на это время переселяется в больницу. Для этого в палате стояла и вторая койка, и шкафчик.
Ильгет, немного придя в себя, начала удивляться этому.
— Но... у тебя же есть свои дела. Работа...
— Ну, моя работа сейчас кончена. Я могу отдохнуть. Мне в патруль через три месяца, а пока...
— Но Арнис... вот именно, тебе отдыхать надо. Здесь же какой-то медперсонал есть.
— Есть, но... тебе неприятно, что я с тобой?
— Мне очень, очень приятно, — сказала Ильгет, — ты даже не представляешь, как... Но я просто не знаю... мне неудобно. Я тебе очень благодарна, ты столько для меня делаешь.
— А ты сколько для меня сделала? И для Иволги, и для всех нас? И главное — какой ценой? — тихо спросил Арнис. И помолчав, добавил.
— У нас так принято, Иль. У тебя же, кроме нас с Иволгой, на Квирине нет ни родных, ни друзей.
По мере выздоровления Ильгет начали посещать тревожные мысли о будущем.
Когда пальцы были восстановлены, она сразу поверила, что выздоровеет. Это было так наглядно — новые, гладкие и чистые, как у младенца, пальчики. Еще у нее смещены позвонки, не восстановлены хрящи, внутренние органы еще не в порядке, аритмия, не зажили переломы. Но она уже знала, что все это пройдет. Она встанет на ноги. Станет такой же, как раньше.
Такой же — ни на что не годной никчемностью. Только теперь уже на Квирине. Еще хуже. Здесь у нее даже нет надежды поступить в какой-нибудь университет (или что тут у них?) Квирин настолько по научно-техническому уровню выше Ярны, что Ильгет никогда, никогда не сможет выполнять здесь хоть какую-нибудь работу...
Да и есть ли здесь простые профессии, доступные любой домохозяйке? Ильгет была поражена, например, когда окончательно осознала, что в больнице НЕТ медсестер. Не говоря о санитарках. Ни одной. Были, правда, практиканты — все обучение будущих врачей строилось на практике.
При этом уход за больными далеко не всегда осуществляли родственники. Нет, здесь все было устроено иначе. К больному прикреплялся лечащий и ведущий его врач, и этот врач постоянно находился в палате (как Арнис), и он же ухаживал за больным — при наличии автоматики это было вовсе не трудно и не отнимало много времени. Но он же и осуществлял лечение, причем всестороннее, и операции делал, и диагностировал, и назначал препараты, и сам же давал их с ложечки или вводил. Во всем этом не было ничего невероятного, тем более, что на одного врача приходилось одновременно не более трех-четырех пациентов (а если тяжелый — то один). Позже, когда Арнис стал уходить домой на ночь, Миран частенько с утра сам выполнял все процедуры для Ильгет (мытье, кормление, физиотерапия). Иногда ему помогала ученица — будущий врач, смугленькая молодая Эрлис.
Но в этом было что-то и пугающее. Если здесь, в больнице, вообще нет людей, выполняющих простые механические функции, это говорит о том, что и в обществе такие функции уже почти никто не выполняет. Так кем же и как устроится в этой жизни Ильгет?
Вернуться на Ярну? А может быть, ей и вовсе не разрешат здесь жить, вернут на Родину. Но ведь там ее сразу убьют. Ведь с сагонами на Ярне еще далеко не покончено. Да нет, разрешат, конечно. Арнис говорил, что на Квирине много эмигрантов. Это здесь в порядке вещей. Но что она будет здесь делать? Как зарабатывать на жизнь? Ведь и мужа нет... Какие-нибудь социальные пособия? Всю жизнь? Учиться — она, может, и смогла бы, голова ясная, память хорошая, но ведь ее никуда не примут, наверняка ярнийское образование здесь вообще ничего не значит.
И муж... Что там с Питой? Могли быть неприятности из-за меня. Только сейчас Ильгет стала понимать, что по-правильному решение бороться с сагонами нельзя было принимать в одиночку. Ведь Пите тоже из-за нее могло достаться.
Хотя, вспоминая последние его слова, Ильгет все же думала, что Пита выкрутится. Ну и правильно — пусть разведется, главное, чтобы он остался жив. Чтобы с ним ничего не случилось.
