Диана Дуэйн - Друг мой, враг мой
– Мистер Спок, – негромко спросила Эл. – Я ошибаюсь или это действительно С'Хариен?
На лице Спока отразилась мягкая признательность:
– Да, главнокомандующая... Если хотите, можете посмотреть его.
Спок замолчал. Эл протянула руку и сняла меч со стены, потом осторожно положила его на плечо, не рискуя прикасаться к изысканной инкрустации аз драгоценных камней и дерева, украшающей ножны. Жесткая логика и стремление к красоте шли рука об руку, создавая эти четкие, чистые, точные линии. Рукоятка меча была сделана из простого черного камня, шероховатого, живого. Такой камень очень хорошо ложился в ладонь, и в этом тоже чувствовалась неумолимая логика предков.
– Можно я вытащу меч из ножен? – спросила Эл. Спок кивнул. Ромуланка зачарованно посмотрела на оружие и осторожно вытащила из ножен сверкающий клинок. На отполированном лезвии отразился свет звезд, плывущих в иллюминаторе. Да-а, сравниться с мастерами по оружию, работавшими пять тысяч лет назад, не мог никто. А С'Хариен был лучшим из лучших. Переселенцам, появившимся на ч-Ригане, удалось взять с собой пять мечей работы этого удивительного мастера. Три из них были, потеряны во время династических войн, четвертый был украден. Легенды утверждают, что этот меч и посейчас дрейфует по орбите вокруг Айзна, и многие смельчаки пытаются отыскать его. Пятый меч уцелел. Уцелел и был заперт в палате Сената под прочным стеклом, под охраной сверхсовершенной сигнализации. К тому мечу не могла притронуться ни одна рука.
Эл и предположить не могла, что когда-то ей придется прикоснуться к С'Хариену. Меч дрогнул в ее руке и напомнил о тех вещах, которые она постеснялась бы высказать даже себе самой: о доме, истории, навсегда потерянной родине.
Онемевшая, она с явной завистью смотрела на вулканца. "Хорошо же ты владеешь собой! – подумала Эл. – Застыла над куском бездушного металла!"
– Это фамильная ценность, – вежливо сказал Спок. – Согласитесь, хранить ее под замком, чтобы никто не мог восхищаться ею, было бы просто нелогично.
– Восхищаться? – голос Эл дрожал, но она пыталась скрыть это и через силу усмехнулась. – Восхищение – это эмоции, да? Я правильно вас поняла?
Он посмотрел на нее серьезно и сочувствующе, и Эл поняла, что даже не входя в ее мозг и не сливаясь с нею, этот вулканец видит ее насквозь и понимает ее беспокойство. – Главком, – сказал он ей легко и беспечно. – Восхищение – имя существительное и обозначает умение по достоинству оценить какую-либо вещь.
Эл нерешительно посмотрела на своего собеседника.
– Я считаю, что вы сказали нам правду, – продолжал вулканец. – И поэтому я хочу выразить вам свое восхищение. То, что вы сделали, очень важно для сохранения мира. Но и для меня, и для капитана простого доверия недостаточно. Мы должны быть абсолютно уверены и в вас, и в том, что нам сказали.
– Я вас прекрасно понимаю, – кивнула Эл. – Но и вы меня поймите. Я перешагнула через собственную гордость, но еще не перешагнула через страх, и поэтому я прошу вас – сделайте все возможное для того, чтобы убедить капитана!
В коридоре послышались шаги. Спок повернул голову к двери, а Эл вдруг подумала, что если сейчас сюда войдут капитан и Маккой и увидят, как она стоит перед их офицером и держит в руках меч, это будет выглядеть слишком уж глупо. Эл заговорщически улыбнулась вулканцу, повернулась к нему спиной и опять ощутила в руке тяжесть меча С'Хариена.
В дверь постучали.
– Входите, входите! – сразу же откликнулся Спок. Капитан и доктор вошли в комнату и сразу же остановились, увидев перед собой ромуланку.
– Джентльмены! – обернулась она к ним. – А я и понятия не имела о том, что на "Энтерпрайзе" имеются музейные ценности! Может быть, истории о межзвездных кораблях, живущих жизнью, сравнимой разве что с большими культурными центрами, и впрямь правдивы?
К ее изумлению, этот маленький психологический ход не смог обмануть капитана. Он улыбнулся ей, давая понять, что прекрасно знает то удовольствие, которое возникает от прикосновения к настоящему старинному оружию.
– Это недалеко от истины. В другое время мы смогли бы показать вам много интересного, но сейчас у нас очень много дел.
Джеймс посмотрел на Спока почти так же, как Эл смотрела на Тава, когда ей хотелось покончить с чем-то неприятным, но неминуемым. Она согласно кивнула и села на стул рядом с помощником капитана. Вулканец поднялся и стал у нее за спиной.
– Вначале вы ощутите небольшой дискомфорт, – сказал он тихо. – Но если вы сумеете расслабиться и не будете сопротивляться, наша процедура закончится быстро.
– Хорошо, – кивнула она.
Напряженные пальцы Спока коснулись ее лба. Эл вздрогнула, но тотчас же успокоилась. Через какую-то секунду ей стало трудно дышать. Эл попыталась сделать глубокий вдох, но поняла, что у нее это не получается – легкие отказывались вмещать большое количество воздуха...
"Не сопротивляйся", – подсказал ей ее внутренний голос, хотя она вовсе и не думала сопротивляться. А может быть, именно так у людей и начинается помешательство?
"Они нарушают слово. Они хотят свести меня с ума. Нет! Нет. Нет. Я не поддамся! Мне еще надо слишком многое сделать!" – подумала Эл.
"Главнокомандующая... Я предупреждал вас о небольшом дискомфорте. Не сопротивляйтесь. Иначе вы причините себе огромный вред".
Эл удивилась. Эти слова были произнесены вулканцем, но она их понимала! Более того, ей казалось, что эти слова звучали сразу на всех известных ей языках мира – и на ромуланском, и на вулканском, и на земном, и на общефедерационном бейсике. Через минуту ей почудилось, что эти слова произносит ее собственный внутренний голос – ведь это были ее мысли!., и в то же время это были мысли другого человека.
"Все хорошо. Наши мысли сближаются. Откройтесь мне, Эл, впустите меня в свое сознание!"
Если бы Эл захотела сопротивляться этому голосу, она не смогла бы сделать это. Этот голос был тих и вкрадчив, но в нем жила огромная сила, перед которой всякое сопротивление было бесполезным.
"Мы сближаемся... Ближе... Еще ближе..."
Боги Стихий! Да чего она, в конце-то концов, боится? Ведь это удивительно и невероятно – дышать другими легкими, видеть другими глазами, нырнуть в непроницаемую тьму и вдруг понять, что в глубине этой тьмы скрывается свет. Собственно, это испытание ничуть не больше тех других, через которые ей пришлось пройти за свою жизнь. Как она могла бояться, неустрашимая и непобедимая Эл? Она рванулась навстречу разуму вулканца, воли и умения надеясь, что ей достанет и в этот раз, как доставало всегда и во всем.
"Теперь мы одно целое..."
Да. Это было так. Она сама чувствовала это. Раньше она была одинока несмотря на прекрасную семью, множество друзей и сослуживцев, а теперь.., теперь их было двое, и ей казалось, что так было всегда. Те вещи, которые возмутили бы ее, если бы она находилась в своем обычном состоянии, теперь казались нормальными.
Потом Эл поняла, что ее интересуют события, касающиеся станции Левери-пять в мельчайших подробностях. Перед ее глазами сами собой замелькали образы – темно-красные знамена в палате Сената, лица старых друзей, которые со страхом в глазах отвечали на все ее предложения "Нет, нет, нет!" Потом перед ее глазами мелькнули лица членов экипажа "Бладвинга", за ними – ненавистные образы команды с "Кирасса", потом она увидела Тава, понимающего и серьезного. Когда она ступила на борт "Бладвинга", он взял ее руку и поднес к своему лбу. Это был очень древний жест – знак особого уважения и доверия. Потом экипаж ее родного корабля приветствовал ее. О, как она была рада вновь видеть своих друзей. Всех их она считала своими детьми, и они знали об этом и старались относиться друг к другу как братья и сестры.
Вслед за своим экипажем она увидела помещение для парковки катеров-разведчиков. Нет, это была совсем не та каюта на "Бладвинге", в которой стоял ее любимый кораблик. Это был чужой корабль. "Энтерпрайз". Ее встречали и тут. Один человек, со светлыми волосами и непроницаемым лицом – был очень учтив, другой с суровым взглядом и руками, похожими на руки мастера, напоминал ей кого-то, но она не могла понять кого. Господи! Это же были ее враги. В-р-а-г-и. Произнесла она по буквам слово, очень многое значившее в ее жизни. И вдруг ей захотелось вспомнить, почему же она считала этих людей врагами. Но это было прошлое, оно порождало в ней горечь и гнев, а Эл совсем не хотелось предаваться этим чувствам. Она сопротивлялась готовым ворваться в сознание воспоминаниям.
Вдруг перед Эл возникло лицо дочери ее сестры. Да, сейчас она хорошо помнила. Это было после того, как ее ближайшая родственница проиграла сражение с "Энтерпрайзом". Страстная, отчаянная попытка Эл защитить родного ей человека от сенаторов оказалась тщетной. Ее слова не доходили до этих людей, занятых рутинной, грязной, никому не нужной политикой. Им нужен был собственный престиж, доходные места в парламенте, но услышать чью-то мольбу.., нет, на это они были не способны. Она смотрела на председательствующего и слышала, как все вокруг говорят о пожизненной высылке дочери ее сестры с ч-Ригана и с ч-Хаврана, о лишении ее наград, и, что хуже всего, о позорной церемонии лишения Родового Имени. Конечно, Эл выразила протест, ни секунды не раздумывая над тем, насколько это осложнит ее собственное положение. Протест не был принят во внимание. Затем, застыв и почти не помня себя от незаслуженной обиды, она смотрела, как ее родовое имя трижды пишут на бумаге и трижды сжигают, как дочь ее сестры с позором выводят из главной залы Сената – теперь она не будет считаться человеком – ведь бездомный ромуланец это хуже, чем ничто.
