Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)
Неофит был молод, очень молод. Рыжая борода пробивалась на румяных щеках редкой порослью. Голубые глаза под пшеничными бровями смотрели осмысленно, разве с небольшой примесью восхищения.
Он боялся его, их – фанатичного блеска, обожания, готовности возложить на алтарь нового учения жизни. Свою и чужие.
- Учитель, я…
Поморщился. Вроде обычное, более того – привычное слово. Отчего же словно корявый бур входит в тело, наматывая на кромки слогов нервы и сухожилия.
Поначалу боролся, даже злился, кричал.
- Не называйте Учителем!
- Как называть? – вопрос оставался без ответа.
В конце-концов «учитель» - всего лишь слово. Не хуже прочих.
Смирился.
- Я не учу борьбе, или как изменить мир. Если желаете свержения власти, существующего строя – нам не по пути. Ненависти – не по пути. Ищите выгоду – не по пути. Мое учение – учение человеколюбия, учение покорности. Желаешь изменений в мире – изменись сам!
- Ненавижу церковников, поубивал бы их всех! Гады!
На миг, короткий миг восхищение неба глаз затянуло тучами ненависти.
Учу человеколюбию – а вот. Скудная влага слов уходит в песок. Песок, которого не может быть, не должно быть на Ковчеге.
Не допускаю ли ошибку? Не даст ли нива человеколюбия всходы новой, более жестокой власти?..
***
Идет священник по коридору, кричит, в ладоши хлопает.
Навстречу техник.
- Святой отец, что вы делаете?
- Еретиков отгоняю.
- Так ведь нет же их.
- Потому и нет, что отгоняю.
Из сборника «Устное народное творчество»
Их было двенадцать.
Было, есть и будет.
Двенадцать месяцев в году.
Двенадцать цехов.
Двенадцать членов Совета Церкви.
Поначалу – по количеству цехов – по представителю от каждого.
Теперь – в силу традиции от времени ставшей незыблемей закона, важней устава, строже статьи.
Авраам Никитченко обвел взглядом присутствующих: улыбчатого Левицкого, вечно хмурого Бенаторе, круглолицего с маленькими колючими глазками Миллгейта, нервного Лейба… ближайшие соратники, главные враги.
Каждый, даже страшащийся собственной тени Лейб, метил на его место. Не раз и не два, в мечтах или радужных снах видя себя здесь, на возвышении, в кресле Великого Пастыря.
Провозглашая здравицы, они молили Учителя о болезни, желая долгих лет, высчитывали дату ухода. И он, будучи на их месте, молил, считал…
Власть – это плащ, который мы находим слишком широким на чужих плечах и слишком тесным на наших. *(П.Декурсель)
За все надо платить.
Осознаешь правоту мудрецов, только испытав на себе.
Пожив достаточно, или в случайном озарении, изрекаешь мудрости сам.
Ничто так не объединяет, как общие враги.
Перед лицом общего недруга недоброжелателя объединяются в союзы. Союзники становятся друзьями.
Если опасности нет, ее следует выдумать, тем более что поводов в избытке.
Великий Пастырь смотрел на присутствующих. Недоброжелателей. Потенциальных друзей.
- Техники в последнее время позволяют себе чрезмерно много вольностей.
Зерно упало в благодатную почву.
Власть априори не терпит ограничений.
- Ведут себя, будто особенные!
- Опаздывают на проповеди!
- Требуют привилегий!
- Не выказывают должного почтения!
- Открыто насмехаются над служителями Матери Церкви.
Ничто так не объединяет, как общие враги.
- Этому следует положить конец! – Левицкий, верный Левицкий фразы научился повторять дословно. К памяти бы еще чутье произносить вовремя…
- Терпеть больше нельзя! Их место и назначение – обслуга, и на это место следует указать… или возвратить, - вторым голосом вступил Стеценко. Вот у кого чутье, но хромает память.
Увы – совершенен только Учитель.
- Но-о-о… давно не было процессов…
Все понимали, куда клонил Никитченко.
- Тем более – паства расслабилась, почувствовала свободу. Верных последователей – укрепим, колеблющимся – укажем путь истинный!
- Техников не так просто… зацепить. Необходим повод.
- Сказано в Заветах: «Не жди случая, создавай его сам».
- А если что, устроим провокацию! – Левицкий, прямой, как коридор.
Присутствующие, в том числе и Великий Пастырь, позволили себе нахмуриться. Некоторые вещи, даже если они очевидны, не стоит произносить вслух.
- Техники, они… они могут… обидеться… - голос разума – голос труса. Голос Лейба.
- Прощать, карать и обижаться, особенно обижаться – наша, исключительно наша привилегия. Я имею в виду служителей Матери Церкви. Привилегия, она же обязанность прочих – служить Матери Церкви, в нашем лице. Кого-то еще интересуют чувства слуг?
Редкое, почти невозможное единодушие – головы качались почти в унисон.
- Таким образом, по данному вопросу, насколько я могу судить, мы достигли взаимопонимания.
- Осталось воплотить в жизнь.
- И да поможет нам Учитель!
***
Выход из строя основного реактора.
Переход на вспомогательный.
До устранения неисправности рекомендуется сократить численность человеко-особей до первой минимальной массы.
Да уверенности в себе – побольше.
Да кошель и суму – потолще.
Может жить хоть на малость дольше.
Да фигуру еще стройней.
Старший Хозяин растянул губы.
- М-м-да.
Хорунди нравился Старший Хозяин. Он добрый. Он никогда не бил Хорунди. Только кричал. Но Хорунди сам виноват. Не стоило вытирать пыль с бумаг на столе Хозяина, не стоило их брать в руки и перекладывать. Но пыль, проклятая пыль. Хорунди хотел, как лучше.
Да желудок и нервы крепче,
А загривок и шкуру – толще.
Нрав, характер немного круче.
Чтоб кулак мог войти сильней.
А еще красок жизни – ярче.
Да неведомых чувств пожарче.
Да язык поострей в отдаче,
Чтобы жалить в ответ больней.
Хлопнула дверь, в кабинет влетела Старшая Хозяйка. Рыжие волосы, сложно сплетенные, колыхались над маленькой головой. Старшая Хозяйка всегда поднимала их, и они не падали. Несколько рабынь-ткачих, многоруких уродливых ткачих, каждое утро плели сложную паутину из волос Хозяйки. Модницы, давно, далеко, дома у Хорунди тоже поднимали волосы. Но Хорунди их не боялся. Хорунди нравилось.
Как всегда, когда мысли возвращались к дому, Хорунди заплакал. Раствориться в сладостном саможалении мешал голос Старшей Хозяйки. Противный, очень похожий на визг.
- Фловиус Балхи должен прийти, не отпирайся, я слышала!
Старший Хозяин скривился. Губы Хозяина Гопко больше не растягивались. Они сжались. Стали тонкими, как ниточка.
- Да, Балхи сейчас будет. Он – старшина медиков, я – главный техник, рядовая встреча…
- Я же просила, просила предупредить меня, когда явится этот бездельник!
Хорунди поморщился. Голос Старшей Хозяйки поднялся до визга. Поморщился и Старший Хозяин.
- Если так нужно, ты могла бы сама спуститься…
- Вот еще! – дернула головой Хозяйка. Плетение из волос сильно закачалось. Хорунди испугался – вдруг оно упадет. Хозяйка начнет искать виноватого. В комнате, кроме него – Хорунди, рабов больше нет…
- Я – жена старшины техников, а не какая-нибудь… плебейка, вроде этой твоей…
- Ну хватит! – старший Хозяин крикнул так, что вздрогнул не только Хорунди, даже Старшая Хо… - Чего ты хочешь?
- Напомни своему любимчику Фловиусу, он еще в прошлом месяце обещал сделать крем, от морщин, и чтобы помогал, а не это дерьмо, которое его цех подсунул мне на Праздник Освобождения.
На пороге кабинета возник рослый Мендез – секретарь Хозяина.
- Старшина медиков к вам, дожидается…
Даже Хозяин Мендез - большой, сильный, свободный Мендез боялся Старшую Хозяйку. Ее все боялись, кроме Старшего Хозяина. Старший Хозяин смелый. Старший Хозяин отважный…
- Пусть войдет! Дорогая, у нас с Фловиусом дела. Дела Ковчега. Если у тебя все…
- Подумаешь!
Старшая Хозяйка фыркнула. Рыжая копна, гордо колыхаясь, удалилась из комнаты.
Или Хорунди показалось, или облегченно выдохнул не только он.
Почти в тот же миг, на пороге возник Хозяин Балхи - маленький, толстый, горбоносый. Хорунди давно научился отличать Хозяев. Поначалу, они казались одинаковыми. Он их сравнивал с животными. Животными родины. Хозяин Гопко представлялся гуаром. Опасным, кровожадным, острозубым, но неизменно прекрасным гуаром. Символом силы и мужественности. Хозяйка Марта… во всем животном мире Хорунди не находилось подобий Хозяйки Марты… Хорунди ее просто боялся.
Если Старший Хозяин виделся Хорунди гуаром, то Хозяин Балхи был ланицем. Таким же маленьким, пухлым, с большими глазами на круглой щекастой мордочке ланицем – грозы молодых побегов бука и крупных насекомых.
