Руслан Шабельник - Пути Господни (СИ)
И еще дальше от дальнейшего: «Ну как знаешь!»
Дура! Дура! Дура!
А все ее проклятая застенчивость!
Он тоже хорош – зачем так смотреть своими глазами! Зачем мужчине вообще такие красивые глаза!
Кажется, она его ударила.
«Учитель! Надеюсь, ничего серьезного!»
Что стоило разлепить губы, ответить.
В конце-концов, коридор общий, почему бы ей не идти по нему? С чего он вообще взял, что она следит!
Тоже мне!
Дура! Дура!
Что Юра теперь подумает о ней?
Даже не взглянет в ее сторону.
Или того хуже – друзьям расскажет, а они будут смеяться… или этой губастой из святош.
Вот кого Марта ненавидела всеми фибрами души. Техники должны встречаться с техниками! И эта худышка пусть найдет себе кого-то из священников, а от ее, ее и только ее Юры держится подальше!
Что-то мешало выпрямиться, упираясь в темя.
Марта подняла голову – святые письмена.
«Невзрачное зерно дает жизнь прекрасному цветку, скользкая гусеница превращается в бабочку. Настойчивый труд рождает творения, прославляемые в веках».
Спасибо, Учитель!
Она поняла!
Она будет настойчивой, очень настойчивой!
И Юра будет ее!
***
Урожай пшеницы в сравнении с прошлым годом увеличился на двадцать процентов, в основном благодаря новым методикам полива и удобрения, разработанным аграрием Эммануилом Касьяновым. Предлагаю отметить брата Касьянова оглашением благодарности на празднике Вознесения.
Они собрались – испуганные лица, затравленные взгляды с сумасшедшим налетом азарта.
Он собрал их.
Они приходили.
С каждым разом – больше.
Запретный плод сладок.
Совсем, как тогда… на Земле.
История повторяется.
Серые в свете тусклых ламп лица повернуты к нему. Цвет кожи почти неотличим от безликих роб. Не люди – камни. Камни, которых нет и не может быть на Ковчеге. Не должно быть.
Он – высекатель воды, творец чуда. Чуда не будет. Будут слова. Многие уйдут разочарованными. Кто-то задумается. Еще меньше – останется.
История повторяется.
Неужели, неужели он собирал этих людей – люди всегда люди – какой-то месяц назад! Блеск взглядов, конфетти лиц! Для него – месяц, для них – сто лет.
Неужели могут произойти такие изменения за сто лет? Как, каким образом. Ужели эта серая масса – потомки тех радикалов, отринувших Землю, восставших против родных, своей цивилизации ради призрачного, пусть и светлого будущего!
Как можно так измениться всего за сто лет!
Вот оно – светлое будущее. Затравленно косится на соседа. Не провокатор ли? Шпион Трибунала?
За что?
Почему?
Что, что он неправильно сделал!
Все же так! Все верно!
И слова, выкрикиваемые служителями истинного учения, звучат почти в унисон с сегодняшней проповедью. С прошлыми проповедями!
Почти.
Где ошибка, подвох?
Ложась в камеру, очнувшись, он рассчитывал застать царство всеобщей гармонии, а нашел чуть ли не ад.
Хуже чем ад. Ад, созданный собственными руками, фундаментом которого служат его идеи.
Страх иноверия. Топка утилизатора.
За что!
Боже!
Воззвание к Всевышнему потеряло смысл. Здесь всевышним был - он сам.
Они пришли, они приходят, как тогда. Людей притягивать он всегда умел. Раньше у них в глазах были неверие, недоверие, насмешка, наконец – надежда.
Теперь – страх.
Лучше бы не верили. Презрительно морщили носы, насмехались, или тыкали пальцами, как в блаженного.
Что-нибудь, хоть какие-то эмоции, кроме всеохватывающего, обезличивающего самую суть, души – страха.
Разбить, разогнать, вытравить… А в замен? Что он может дать им в замен? Лучшая жизнь? Свержение строя? Он никогда не был революционером. Более того – не понимал подобных людей, боялся фанатичного блеска глаз, готовности жертвования…
Только слова.
Слабое утешение, или великая сила.
Он говорил
- Не убий.
Не лги.
Не укради.
Не прелюбодействуй.
Делись с нуждающимися, помогай страждущим.
Не делай другому ничего, чего не сделал бы себе.
- …
- Я не бог…
***
Когда пришел к Нему Никитченко с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»
«О, Учитель, - ответствовал старшина, - посевы сохнут, урожай скудеет, нужны советы твои».
Ответствовал Он: «Подите вон!»
Когда же пришел к Нему Гвана с подчиненными, спросил Он: «С чем пришел ты?»
«О, Учитель, - ответствовал старшина, - ткани кончились, станки ломаются».
Ответствовал Он: «Подите вон!»
И приходили еще восемь старшин, и всем говорил Он: «Подите вон!»
И последним был Сонаролла.
«С чем пришел ты?» - спросил Учитель.
«О, Всевидящий, я принес тебе свежего хлеба с последнего урожая и сладких лепешек, и новые ткани, рисунок которых радует глаз».
«Любимый ученик мой, - ответствовал Учитель, - ты один понял истину – И ВЕЛИКИЕ ИМЕЮТ СЛАБОСТИ МАЛЫХ».
Заветы. Глава 7, стих 3.
Сюда, в самое нутро одного из блоков Ковчега не долетали крики рабочих, звуки механизмов, лишь общий шум грандиозного строительства тревожил уши слушателей далеким нерасчленяемым гулом.
Секции, возведенные в сотнях ангарах по всему миру, соединяли в блоки. Потом их поднимут на орбиту, где специально обученные рабочие сыграют завершающий аккорд в грандиозной космической симфонии.
- Вот, - Руслан Шабровски провел загорелой рукой по матовой крышке двухметрового контейнера. - То, что заказывал - криогенная камера.
Эхо подхватило слова координатора и, играясь, разнесло их бесконечными ярусами сооружения.
Эммануил поежился. Не то, чтобы он опасался непрошенных слушателей, но все же...
- Опытный образец, - Шабровски нажал пару кнопок, едва заметная лампочка засверкала неограненным изумрудом. - В течение долей секунды замораживает тело до ледяной статуи. Все предыдущие образцы, мягко говоря, не оправдали надежд. Жидкость, из которой на семьдесят процентов состоит наше тело, при низких температурах элементарно кристаллизовалась. Стенки клеток лопались - эффект бутылки с водой, выставленной на мороз.
Эммануил кивнул, отметив про себя - Шабровски заметно осунулся с начала проекта. Тогда - два года назад, это был брызжущий энергией, уверенный в себе холеный функционер. Сейчас перед ним стоял ссутулившийся мужчина с усталыми глазами и заметно посеребренной неухоженной шевелюрой.
- Эта, в теории, я повторюсь - в теории, решает данную проблему. Лабораторные животные выживали. Человек... тоже выживет - в теории, однако, останется ли он тем самым индивидуумом, личностью, которая легла в камеру - вопрос.
- Хорошо, - кивнул Эммануил.
- Хорошо! - вспылил Шабровски. - Ты называешь это хорошо! Ответь, скажи мне, сейчас, на кой черт тебе все это понадобилось!
- Ты один посвящен в секрет камеры, а так как не летишь с нами - он останется секретом.
- Решил завести новую моду - уходить от вопросов?
Эммануил подошел к камере, осторожно потрогал серую, холодную поверхность. Как же объяснить, воплотить в сухие слова, фразы, то, о чем он мечтал, что представлял, чувствовал...
- Понимаешь, я хочу, очень хочу увидеть идеальное общество. Дело всей моей жизни. Возможно, не знаю, в этом нечто от гордыни, тщеславия, но... я уже представляю его. Люди, освободившись от гнета зависти, оков борьбы за существование, страха перед будущим, да что там будущим - настоящим, когда отпадет надобность ежедневного, в прямом смысле, добывания пищи, канет в Лету опасение, что сосед, или друг, едва отвернешься, зазеваешься, воткнет нож в спину, когда родители не станут - не будет причины, смысла, изводить себя по поводу детей-подростков, задерживающихся на вечеринке... Ах, как я хочу его увидеть. Люди, свободные люди всецело посвятят себя самосовершенствованию, они отыщут, должны найти, истинное место человека, как вида, в этом мире. Не хищника, разрушителя, так называемого - венца эволюции, на самом деле венчающего лишь пищевую цепочку, а полноценного звена, проводника между материальным и духовным, сакральным и обыденным. Как представлю это - мороз по коже. А как представлю, что не увижу, свершится без меня, так и вовсе худо.
- Многим же ты налюбуешься, очнувшись после многолетнего сна полным идиотом... или частичным...
- Именно поэтому, камера останется секретом. Я лягу в нее сам. Подвергать чью-либо жизнь опасности, пусть и добровольца, я не вправе. А таких волонтеров-жертвователей, только кликни, набежит не один десяток. Они уже считают меня кем-то, вроде мессии, - как всегда, коснувшись больной темы, голос допустил нотки раздражения.
