Александр Зорич - Консул Содружества
Чувствовалось, что судьба ребенка тут мало кого волнует. Про себя я такого сказать не мог. После стрекошвеек, после вод из поднебесья этот ребенок, то есть эта девочка… В общем, я даже немного разозлился.
– И что с ней теперь будет?
– С кем?
– Ну… с девочкой?
– Обычным порядком. Отправим ее в госпиталь флота. А там пусть разбираются… Там у них есть специалисты. Должны быть.
– Те есть вы ее просто с рук спихнете – и все?!
– А вы, молодой человек, предлагаете мне оставить ее здесь? – с издевкой спросил доктор Леви. – Может быть, мне выкормить ее собственной грудью?
Я потупился. Он, конечно, был прав. С обычной точки зрения. .
– Знаете, тогда давайте мне. Я хочу сам отнести ее в госпиталь, – постановил я.
Все трое театрально вылупились на меня, будто я предлагал им прямо вот тут заняться групповым сексом.
– Какие-то проблемы? – переспросил я.
– Любые проблемы. Какие только хотите, – изрек доктор Леви. У него даже лысина покраснела от работы мысли. – Начнем с того, что это воспрещается уставом Медицинской Службы.
– Что именно воспрещается?
– Передача детей посторонним лицам.
– Посторонним лицам? – взвился я. – Да если бы не я, малышка сейчас дрейфовала бы в своей капсуле по лабиринтам Копей Даунинга наподобие брошенной подводной лодки. Капсула, рассчитанная на сто восемь часов, уже прекратила бы работать, а даже если бы не прекратила… Кто ее нянчил бы? Кроверны? А может, меоравиоли?
– Да разве ж я спорю… – отозвался доктор Леви. – Но ведь устав есть устав… Вы – постороннее лицо. Вы не родственник, не опекун…
– А откуда вы знаете, что я не родственник? Вы ведь даже имени ее не знаете!
– Да что вы так кипятитесь, молодой человек?
– Потому что я чуть не сдох там, на Глокке, из-за этой девчонки. Я носил ее на животе, как беременный, когда в меня стреляли из всего, что стреляет! Я чуть не погиб при старте нашего катера, тоже из-за нее. И я хочу знать, что с ней будет! Мне необходимо знать, что я не напрасно рвал свою задницу, чтобы вылезти из этой мясорубки! Я хочу знать хотя бы, как ее зовут!
– Если это станет известно, вам непременно сообщат, – вставил словцо второй интерн.
Я покраснел и медленно сжал кулаки. Больше всего мне хотелось залепить этому молодцу в лоб. Чтобы знал, как умничать. А потом – и доктору, чтобы меньше думал про устав.
Доктор Леви быстро понял, чем пахнет.
– Хорошо. Будь по-вашему. Пусть на моей совести будет значиться лишнее нарушение устава, – сказал он и добавил: – Виктор, принесите девочку.
* * *
Так я и вышел в холл Третьего терминала космопорта – с девчонкой на руках.
Доктора напялили на нее ушитый серебристый комбинезон самого маленького размера, какой смогли найти. Такие, слыхивал, держат на кораблях Космофлота для хурманчей. Ну, по-любому ее маленькое тельце болталось в этом комбинезоне, как палец в кармане пальто. Зато на плече комбинезончика красовалась крохотная надпись «Корморан».
Девчонка лопотала что-то невнятное и жадно смотрела по сторонам своими лучезарными васильковыми глазами, то и дело норовя ухватить меня за ухо. В тот момент, когда единственной выжившей обитательнице Копей Даунинга удалось осуществить свою маленькую мечту, на меня насели репортеры…
– Немедленно снимай! Посмотри, какой кадр! Солдат со спасенным ребенком!
– Это вы – Сергей ван Гримм?
– Не могли бы вы посадить ребенка на правую руку? Чтобы было видно ваше лицо?
– Что вы думаете о боеспособности армии Содружества после катастрофы на планете Глокк?
– Скажите, сколько щупалец у настоящего кроверна?
– Считаете ли вы себя героем?
Поначалу я пытался отвечать по существу…
Потом я пытался отвечать кратко…
В конце я просто пытался что-то отвечать…
Но когда моя девчонка начала тихонько хныкать, испугавшись этих информационных гогов с магогамй, я довольно беспардонно растолкал говорливых долбодятлов и надушенных пигалиц локтями и пошел своей дорогой.
Отойдя на безопасное расстояние, я обернулся.
Чен Молчун как раз выходил из свинцового капонира службы биоконтроля. Естественно, весь этот беспрерывно болтающий муравейник двинулся к нему, старательно вытягивая навстречу новому герою щупальца трехмерных сканеров.
– Кажется, они не на того нарвались, а, красавица? – спросил я у моей девчонки, указывая головой в сторону Чена. Я был совершенно уверен в том, что уж кто-кто, а Чен не скажет им ни одного слова.
Ребенок, словно понимая, о чем я, ясноглазо улыбнулся и проагукал мне что-то на своем младенческом диалекте интерлингвы.
* * *
В госпиталь флота я, конечно, не пошел – пусть там лечатся эти флаинг-придурки.
А пошел я в свой родной пехотный госпиталь. И хотя моя девчонка вроде бы к пехоте не относилась, я чувствовал, что там ей будет лучше.
– Меня зовут Аля Лаура Оман. Меня назначили лидер-врачом вашей девочки. Я только что прочла ее файл с «Корморана». Конечно, я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы побыстрее отыскать ее родителей или хотя бы дальних родственников. А до выяснения личности она будет находиться в желтом отделении под моим присмотром.
– А если личность так и не выяснится?
– Не может этого быть! Думаю, к завтрашнему утру мы будем знать о ней все.
– Значит, мне можно будет завтра утром зайти?
– Конечно можно. А сейчас, уважаемый господин…
– Серж. Серж ван Гримм, – подсказал я, пожирая ее глазами.
– Да-да, господин ван Гримм. А сейчас я должна вернуться к исполнению своих прямых обязанностей.
– А можно я еще сегодня вечером заскочу? Может, что-то уже выяснится?
– Если это для вас так принципиально – заходите, – бросила уже на ходу Аля Лаура.
Она ушла, а я остался стоять у входа в приемное отделение истукан-истуканом. Таких красивых женщин я видел раньше только по видеокубу. А вживую – никогда.
Волосы до плеч, чудо из густого солнечного света.
Каштановые брови – как две норовистые кометы.
Даже не намекающие на чувственность губы. Губы, равнодушные к поцелуям.
Взгляд сразу в душу. От такого взгляда, я думаю, млеют даже киборги. Вот что это за взгляд.
Походка доктора Али Лауры Оман была быстрой, летящей, пластичной. Я слизывал взглядом ее тень, бежавшую за ней по больничному коридору.
Мне хотелось расхохотаться. Или заплакать. Или застрелиться тут же, от невозможности преодолеть разделявший нас стеклянный барьерчик.
То есть физически-то я мог перескочить через этот барьерчик. Или, например, разбить стекло. Но я совершенно твердо знал: это не приблизит меня к Але Лауре Оман ни на сантиметр. Я вспомнил плешивого доктора Леви. Какими все-таки разными бывают доктора!
В душе у меня все перевернулось. Мне даже начало казаться, что весь этот Глокк – не впустую. Пройти через ад было необходимо, чтобы в конце концов оказаться в приемном отделении.
На негнущихся ногах я вышел из госпиталя. И сразу же попал в железные лапы наших особистов…
Эти сволочи хотели знать все. Как любил напевать мой папа, монстр военной инженерии:
From my first cigarette Till my last dying day[9].
Пожалуй, офицеры Особого отдела были даже хуже журналистов.
– Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с человеком, выдававшим себя за Чаку Дюмулье?
– На каком основании сержант Гусак передал вам командование взводом?
– На чем основывается ваша уверенность в том, что вы ранили кроверна?
– Как именно вам удалось достичь пехотного катера?
– Не кажется ли вам странным повышенный коэффициент выживаемости вашего взвода?
Те же дурацкие вопросы. Только, в отличие от щелкоперов, растолкать особистов локтями мне не светило…
Когда я, наконец, выбрался на волю из кабинета капитана Арагве, мебелированного в лучших традициях школы «пустого дизайна», была уже глубокая ночь. Навстречу мне топали рабочие третьей смены с красными от привычки к кофеиновой инъекции глазами.
Вроде любому нормальному человеку на моем месте было бы ясно: нужно идти в родную казарму и делать бай-бай. Но, видно, от нормального человека во мне осталось после Глокка всего ничего.
Итак, я снова отправился в пехотный госпиталь.
– Доктор Оман? – спросил меня дежурный медрат, сдерживая зевок. – Она в желтой палате. Ночное дежурство. Но туда нельзя! Там рядом операционный блок!
– Так будьте добры вызвать ее сюда!
– Не имею права. Ее приемные часы окончились. А дежурство началось. Она не имеет права покидать палату еще три часа.
– Что же мне делать?
– Ждать утра. Пока у нее снова начнется приемное время.
– А во сколько оно начнется?
– В двенадцать по местному.
– Ничего себе!
– Если хотите – можете прикорнуть здесь, на креслах. – У медбрата буквально слипались глаза, он и сам был не прочь прикорнуть.
– Уж лучше тогда в казарму.
– Ну, мое дело предложить, – пожал плечами медбрат.
