Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге
В начале мая Чайковский писал начальнику репертуара императорских театров П. С. Федорову — одному из реакционнейших членов дирекции: «Милостивый государь Павел Степанович! На сих днях через посредство музыкального торговца г. Бесселя к Вашему превосходительству будет доставлена полная партитура только что оконченной мною четырехактной оперы «Опричник».
Представляя мой труд на благоусмотрение Дирекции, я осмеливаюсь покорнейше просить Ваше превосходительство отнестись благосклонно к произведению, которое есть во всяком случае плод упорного и добросовестного труда. Ничем не заслужив до сих пор особенного внимания Вашего превосходительства, я возлагаю все мои надежды лишь на просвещенное сочувствие Ваше к русскому искусству, которое в лице моем имеет одного из преданнейших поборников».
Несмотря на хлопоты Бесселя и обращение к «просвещенному вниманию его превосходительства», волокита, которая всегда сопутствовала появлению на сцене театра русских опер, продолжалась.
В сентябре Петр Ильич снова писал Бесселю: «Пожалуйста, голубчик, похлопочи об „Опричнике”».
Может быть, действительно, Бессель энергично хлопотал о постановке оперы своего консерваторского товарища, но хлопоты эти были корыстными: Чайковский продал Бесселю оперу «Опричник» в полную собственность за 1000 рублей. Впоследствии за каждое представление издатель получал, как собственник оперы, около 200 рублей. Всего «Опричник» прошел в Петербурге четырнадцать раз, да еще раз десять в Москве, шла эта опера и в провинции, так что Бессель с лихвой вернул затраченные деньги.
Характерная деталь: когда уже после смерти Чайковского, в 1896 году, возник вопрос о возобновлении оперы в Мариинском театре, Бессель энергично воспротивился этому, не желая отдавать «Опричника» театру бесплатно.
Распри Бесселя с дирекцией императорских театров вызвали тогда много разговоров и статей в печати. В конце концов, чтобы внести ясность в этот вопрос, в октябре 1896 года в газете «Новое время» было помещено «Положение вопроса об авторском гонораре в дирекции императорских театров», причем в примечании было сказано, что статья эта напечатана «ввиду недоразумения относительно авторских прав, возникшего по поводу «Опричника» Чайковского между дирекцией театров и собственником этой оперы».
Тогда же, в 1872 году, Петр Ильич хлопотал только о том, чтобы увидеть свое произведение на сцене.
В конце декабря Чайковский наконец получил вызов в дирекцию для переговоров. Волнуясь и уже не веря ни во что хорошее, он едет в Петербург.
Предоставим слово ему самому.
«…Я на праздники совершенно неожиданно попал в Питер, — писал 9 января 1873 года Петр Ильич сестре, — куда меня вызвали для присутствия в комитете, решавшем судьбу моей оперы. Я так был убежден, что меня забракуют, и вследствие этого до того был расстроен, что даже не решился прямо отправиться к папаше, боясь его обеспокоить своим отчаянным видом. На другой день после злополучного комитета, стоившего мне многих терзаний и, однако же, окончившегося к моему полному удовольствию, я поехал к папаше и прожил у него около недели. (И. П. и Е. М. Чайковские жили в то время на углу Канонерской и Могилевской улиц, теперь Лермонтовский пр., в д. 7. — Л. К.). Не скажу, чтобы эти дни были проведены мною приятно, ибо я был разрываем на куски; что ни день, то музыкальные вечера и обеды, так что я даже с нетерпением ожидал возможности улизнуть от всех этих удовольствий».
Надо отметить, что состав комитета, рассматривавшего оперу «Опричник», был довольно оригинальный: из дирижеров русской оперы в нем был один Направник. Затем были дирижеры от итальянской оперы, от русской, французской и немецкой драмы и от балета.
Именно этот состав комитета в феврале 1871 года забраковал оперу Мусоргского «Борис Годунов».
В ту же зиму 1873 года Чайковский часто встречался с композиторами «Могучей кучки». Он играл им финал своей только что оконченной Второй симфонии. Это было у Римского–Корсакова, который жил тогда на Фурштадтской улице (ныне улица Петра Лаврова, д. 25, кв. 9). Петербургским композиторам особенно понравился финал симфонии с темой народной украинской песни «Журавель». Как известно, Вторая симфония была написана в имении Давыдовых Каменке, где гостил у сестры Чайковский, и изобиловала народными украинскими мелодиями.
Петр Ильич писал: «Вся компания меня чуть не разорвала на части от восторга…»
Еще об одном посещении Чайковским этой же квартиры, но уже значительно позже вспоминал и сын Римского–Корсакова— Михаил Николаевич:
«…Я помню его у нас на квартире на Фурштадтской улице, когда играли, очевидно, по просьбе Николая Андреевича его квинтет для фортепьяно с духовыми инструментами. Я с любопытством осматривал инструменты… Вероятно, Николай Андреевич пригласил Петра Ильича послушать его произведение… Петр Ильич очень мило и ласково говорил что‑то со мной и что‑то объяснял мне по части какого‑то инструмента.
…Как я уже сказал, Петр Ильич умел чрезвычайно ласково говорить с детьми и вот значительно позже… бывая у Николая Андреевича, …шутил с моей сестрой — Надеждой Николаевной (в замужестве Штейнберг), которой тогда было лет 8—9. Маленькая Надя была в восторге от Петра Ильича, называла его «душка Чайковский» и говорила, что выйдет за него замуж».
Итак, опера «Опричник» была единогласно одобрена и принята к постановке, но волокита продолжалась.
Петру Ильичу приходилось не один раз приезжать в Петербург, то для переговоров с дирижером оперы Направником, то для присутствия на репетициях. Он пробыл здесь четыре дня, с 22 по 25 января 1874 года, сокращая оперу и внося в нее изменения.
Он писал об этом брату Анатолию:
«…B Питере я остановился в отвратительном отеле «Виктория» (Казанская улица, ныне улица Плеханова, Д. 29. — Л. К.). Отправился прямо к Направнику, которому перед тем я назначил свидание письменно. Я решил очаровать его полным согласием со всеми требованиями его и ласково–почтительным обращением. Цель эту я достиг самым блестящим образом, и мы расстались с ним по–дружески. Все четыре дня я проработал над сокращениями и изменениями в партитуре. Большею частью обедал у папаши и занимался у него же. Как я ни убегал от всех, но меня‑таки нашли и атаковали в моем номере».
Для присутствия на репетициях и премьере Чайковский приехал в Петербург в двадцатых числах марта 1874 года и остановился у отца.
Первая же встреча с Направником была неприятной. Дирижер сделал много сокращений в партитуре, что очень обидело композитора.
Первыми репетициями Чайковский также был недоволен. Не нравились ему и своя музыка, и исполнение, и сценическое оформление оперы.
На постановку «Опричника» дирекция не истратила почти ни копейки. Декорации и костюмы были старые. Трудно сказать, откуда их подобрали. Очевидно, из каких‑нибудь давно снятых с репертуара опер.
Зная, что его московские друзья собираются специально приехать на премьеру оперы, Чайковский 25 марта 1874 года писал своему другу профессору Московской консерватории К. К. Альбрехту:
«Карлуша!
…Объяви всем нашим, что моя опера пойдет в пятницу на святой, и если состоится предполагаемая поездка, то предупреди, чтобы я мог достать билеты. Но, по правде сказать, я бы лучше желал, чтобы никто не приехал. Ничего особенно хорошего в опере нет. А впрочем — как знаете. Еще у меня к тебе просьба. Если имеются на мое имя письма, то пришли мне сюда (на углу Канонерской и Могилевской, дом Львова, № 7, кв. № 24)».
И в тот же день С. И. Танееву:
«Сережа! Если вы имеете серьезное намерение приехать в Питер для слушания моей оперы, то я очень прошу Вас не приводить сего намерения в исполнение. По правде сказать, ничего нет особенно хорошего в этой опера, и мне бы не хотелось, чтобы Вы из‑за нее прикатили в Петербург».
В этом же году, еще до постановки оперы «Опричник» (23 февраля), в Петербурге была исполнена в первый раз Вторая симфония. Дирижировал Направник. Успех был большой. Петербургским композиторам она очень понравилась. (Кроме Кюи, который, как и о других произведениях Чайковского, дал о ней плохой отзыв в «Петербургских ведомостях».)
Все время перед премьерой оперы настроение Чайковского было отвратительным.
Модест Ильич вспоминал, что в те дни его брат был очень раздражителен и один раз даже (чего раньше никогда не бывало) накричал на него за его критические замечания по поводу сценария первого действия.
Он писал в своих воспоминаниях:
«В день, когда должна была появиться в первый раз афиша «Опричника», мы с Петром Ильичом завтракали в «Пассаже» и после я предложил ему пройтись до Александринского театра, чтобы посмотреть на афишу. Он согласился, но последовало разочарование—-афиша оказалась прикрепленной вверх ногами».
