Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)
Я включил настольную лампу. При ярком свете слабенький отпечаток на подкладке стал более заметен. Одно слово проступает довольно четко. Разбираю его по буквам через зеркало. Получается: «anfragen». В переводе с немецкого – «запросить».
– Скажите, Болл, на каком язык велся этот журнал?
– Насколько я знаю, немецкий – единственный язык, на котором Дюмон и Пашич могли бы общаться с полнейшим взаимопониманием. Но Пашич – он получил образование в Москве – в совершенстве владеет также и русским… Вы как будто что-то нашли?
– Еще не знаю. – Я приладил зеркало и вооружился лупой. – А где получили образование вы, мистер Болл?
– Филадельфия – политехнический. Затем Мельбурн – школа гидрокомбистов.
– Ни разу не был в Австралии. Жаль…
– Туристский континент, мистер Соболев. Кенгуру, бумеранги… Я охотней побывал бы в России.
– Клюква, белые медведи, квас?
– О нет, не надо иронии. Я знаком с вашей страной не только по Достоевскому.
«…запросить агентство… атер… га… – записываю то, что удалось разобрать, – …могу поверить… других».
Вот и все. Остальной текст безнадежен.
– Это написано рукой Пашича, – уверенно говорит Болл, заглядывая в зеркало. – Да, мало…
– Точнее сказать – ничего.
Мы смотрим на листок бумаги, который лежит перед нами. Жалкие, бессмысленные отрывки слов и фраз. «Запросить…»
Я опустил спинку кресла пониже, поставил ноги на радиатор обогревателя и взглянул на часы. Минут через пятнадцать – двадцать нам предстоит «смех Люцифера» – своеобразная реакция нервной системы на восьмую инъекцию препарата ГДФ-10. Между прочим, смешного мало.
– Было бы неплохо чем-нибудь занавесить окно, – нарушил молчание Болл.
– Хорошая мысль. Дельная. Я предлагаю цветную маркизу, снаружи.
– Предпочитаю плотные шторы внутри. Меня смущает любопытство здешних аборигенов.
Я обернулся. Болл прав: за стеклом акварина колыхалась какая-то зеленоватая масса. Я подошел к иллюминатору вплотную. Сквозь стеклянную толщу смотрит черный глазище не менее тридцати сантиметров в диаметре!..
Я много слышал о гигантских кальмарах от знакомых гидрокомбистов, и, надо сказать, ничего хорошего. С омерзением разглядываю громадные щупальца, усеянные присосками величиной с кулак. По краям присосок – когтеобразные зубцы. Мощные щупальца упруго и судорожно копошатся, оставляя на стекле мутные натеки слизи. Присоски выглядят на них как грубый протектор на автомобильных шинах.
Вглядываюсь в громадный зрачок, пытаясь угадать в нем то, чем изобилуют полные драматизма рассказы бывалых глубоководников: тупую жестокость, животную злобу. Но… Из темной глубины живого зеркала на меня глядит что-то ошеломляюще печальное и трогательное… Это правильно, когда говорят, что взгляд спрута напоминает взгляд человека. Взгляд спрута казался мне странно осмысленным.
Щелкнул переброшенный Боллом рубильник. Овал акварина осветился жемчужным сиянием. Кальмар молниеносно выгнул щупальца и отпрянул далеко назад. Теперь, в свете прожекторов, вижу его целиком. Веретенообразное, похожее на ракету тело – сейчас оно было кирпично-красного цвета – имело в длину что-то около четырех метров, а вместе со щупальцами, пожалуй, и все восемнадцать. Угрожающе вытянув ловчие щупальца (его, должно быть, ослепил внезапный свет), кракен[17] минуту висел над илистым дном, ундулируя[18] ромбовидными плавниками. Затем растаял за пределами освещенного пространства.
Из-за округлого края четвертого бункера появились две жуткие тени и пронеслись мимо – вероятно, кальмары из того же рода гигантов-архитевтисов, что и первый. Однако их размеры произвели на меня удручающее впечатление: если верить собственным глазам, в «территориальных водах» станции свободно разгуливали тридцатиметровые монстры. Где гарантия, что это еще не самые крупные экземпляры?..
– Мне не приходилось иметь дело с этими тварями, – сказал за моей спиной Болл.
– Мне тоже, – признался я. – У Мадагаскара я видел кракена, всплывшего на поверхность, но то был какой-то мелкий полудохлый экземпляр.
– По словам прежних наблюдателей, здесь они водятся в изобилии.
Скверно, подумал я и ощутил пренеприятный зуд в левом плече. Память о черноперых акулах Красного моря… С тех пор я как-то недолюбливаю изобилие.
Болл щелкнул пальцами, рассмеялся. Начинается…
Осмотрев пистолет-пневмошприц, я вылил содержимое двух ампул в стальную обойму, проверил давление в кислородном баллончике и разложил все это хозяйство перед собой на столе. В кончиках пальцев я тоже начинаю ощущать покалывание. То ли еще будет.
Сижу и жду. Рядом в кресле корчится Болл. Восьмую инъекцию нам сделали одновременно, но у него это начинается раньше. Я вижу, каких усилий стоит ему сдерживать «смех».
Собственно, это не смех, а очень неприятное, болезненное состояние, которое сопровождается позывами к беспричинному неудержимому хохоту, начисто лишенному всяких эмоций. Беспричинность пугает и злит, но ничего поделать не можешь – смеешься.
– Нет, Грэг, невыносимо… – произносит Болл сквозь сжатые зубы.
Грэг?.. Ну да, он переврал мое имя.
– Терпение, Свен! Каких-нибудь двадцать минут…
Главное сдержаться, тогда все-таки легче. Но Болл не сумел. Захохотал как безумный. Громко, болезненно, страшно. Стоит только начать…
Он нашел во мне хорошего партнера. Мы хохотали до слез, до колик в груди. Едва удерживались в креслах, изнемогая. Постороннему наш идиотский дуэт мог бы показаться забавным. Для нас это была пытка.
– К черррту!.. – прохрипел Болл, почему-то по-русски.
Он, покачиваясь, подошел к одному из мешков, ударом ножа распорол водонепроницаемую оболочку, запустил руку в прореху. Вынул бутылочку виски, плеснул в стакан мне и себе.
– Пей. Помогает.
О том, что спирт помогает, я знал: вопреки строжайшему запрету врачей некоторые глубоководники считали этот способ подавления «люциферова смеха» наиболее действенным. Что ж, попробую хоть раз, была не была!
Я быстро почувствовал усталость. Действует…
– Остальное – в жертву богам, – сказал я, перевернув бутылочку вверх дном. Остаток виски вылился на пол. – Наш винный запас можно считать исчерпанным, не так ли, Свен?.. Ну, что же вы молчите?
– Не беспокойтесь, Грэг, мне удалось захватить всего лишь одну. Специально для этого случая.
Хотелось бы верить.
Я посмотрел на часы и взял пневмошприц. Болл стянул через голову свитер. Легкий щелчок – и на его загорелой спине появилась еще одна розовая точка. Девятая. На жаргоне глубоководников девятая инъекция называется «поцелуй Эвридики». Поэтично, но слишком много иронии. Я передал шприц Боллу.
Увидев мой красноморский шрам, он тихо присвистнул:
– Полдюйма от сонной артерии… Когда-то вам, коллега, повезло.
Он прав, тогда мне действительно повезло… Я выпрямился и одернул свитер.
Этот шрам всегда привлекал внимание подводников. Из-за своей характерной серповидной формы. Не спрашивали кто – и так понятно. Спрашивали – где, как и когда. И я отвечал. Не потому, что любил поговорить на эту тему, а потому, что должен был отвечать: среди разведчиков моря такая информация ценилась. И вероятно, поэтому мои ответы были не столько живописны, сколько академически бесстрастны: место, время, прозрачность и освещенность воды, биологический вид акулы – словом, полный перечень тех обстоятельств, при которых подводная смерть нанесла человеку нацеленный в горло удар, промахнувшись всего на полдюйма. Но сегодня я был бы не прочь увильнуть от беседы.
– Черноперая? – спросил Болл.
– Да… Откуда вы знаете?
Он – не смутившись:
– Будем считать, угадал.
Угадал… Они с Дуговским наводили справки – факт. Мне, разумеется, нет до этого дела, но хотел бы я знать, на кой ляд «международникам» такие подробности? Вооруженные девизом: «Все пронюхать, все предвидеть, все предугадать!» – экспедиционные штабы их института умудрялись довольно регулярно садиться в лужу едва ли не в каждом из своих начинаний. Вот как теперь, с Дюмоном и Пашичем…
Болл разобрал пневмошприц и устало завалился в кресло напротив.
– Поздравляю, – сказал он, поднимая ноги на стол.
– Спасибо. Однако мне не совсем понятно – с чем?
– Промежуточный цикл завершился… Через восемь часов мы опять станем рыбами.
Я промолчал. Разговаривать не хотелось. И он это, кажется, понял – глаза хитровато сощурились.
– Грэг, я расскажу вам одну историю… Можно?
Что-нибудь ослепительно героическое на фоне обязательно мрачных, если не жутких, событий… Придется слушать.
– Случилось это, – начал он, заложив руки за голову, – где-то в рифовых водах микроархипелага Дахлак. Кстати, вам не приходилось там бывать?
– Приходилось. Очень живописные воды.
– И, как утверждают аквалангисты, едва ли не самые опасные в акватории Красного моря.
