Глубина в небе - Виндж Вернор Стефан

– Итак, полковник Смит, вы только что вернулись с востока. Почему я от вас не слышу возгласов ликования? Мы же пережили противника?

Внимание Виктории Смит привлек перископ генерала. Именно ради этого Гринвел торчал в этой дыре – последний взгляд на мир. Королевские Водопады застыли еще двумя годами раньше. Сейчас была видна вся долина. Темная земля, покрытая таинственным инеем, скрывавшим всякую разницу между камнем и льдом. Двуокись углерода, выпавшая в осадок.

Шерканеру предстоит увидеть куда более холодный мир.

– Полковник?

Смит отошла от перископа.

– Простите, сэр… я от всего сердца восхищаюсь копателями. – По крайней мере теми войсками, которые в самом деле копают. Она была в их полевых глубинах. – Но прошли дни с тех пор, как они могли достичь каких-либо позиций противника. Меньше половины времени битвы после Тьмы. Я боюсь, что командование копателей неверно определило точку начала.

– Ага. Копатели установили рекорд долговременной операции, но тиферы выиграли в тот самый момент, когда отступили. – Он вздохнул и сказал что-то, за что его в других обстоятельствах могли бы разжаловать, но через пять лет после конца света его услышало очень мало народу. – Знаете, эти тиферы не такой уж плохой народ. Если посмотреть как следует, среди наших союзников найдутся куда более мерзкие типы – они ждут, пока Корона и Тифштадт измолотят друг друга в кровавую кашу. И мы должны теперь составить планы на момент, когда против нас полезут другие гады. Мы эту войну хотим выиграть, но если ее надо выигрывать туннелями и копателями, то мы еще долгие годы будем сражаться при Новом Солнце.

Он с силой прикусил ароматическую палочку и ткнул рукой в сторону Смит.

– Ваш проект – наш единственный шанс покончить с этим начисто.

Ответ Смит был краток и резок.

– И шансы были бы куда выше, если бы вы позволили мне остаться с Командой.

Гринвел оставил жалобу без внимания.

– Виктория, вы в этом проекте уже семь лет. Вы действительно думаете, что может получиться?

Может быть, это от спертого воздуха у всех поехала крыша. Нерешительность – это было нечто совершенно чуждое общеизвестному образу Струта Гринвела. Виктория знала его девять лет. Среди ближайших советников Гринвел был всегда открыт чужому мнению – до той точки, где надо принять окончательное решение. Тогда это был мужчина, не знающий сомнений, подавляющий собой всех генералов и даже политических советников короля. И никогда Виктория не слышала от него такого печального и упаднического вопроса. Перед ней был старый, очень старый старик, который через несколько часов сдастся Тьме – быть может, в последний раз. Такое чувство, будто опираешься на очень знакомые перила, а они вдруг подаются.

– Сэр, мы хорошо выбрали цели. Если их уничтожить, Тифштадту придется сдаться почти сразу же. Команда Андерхилла находится в озере менее чем в двух милях от целей.

И это само по себе было невероятным достижением. Озеро находилось возле самого важного центра снабжения Тифштадта, в ста милях вглубь территории противника.

– Аннерби, Андерхиллу и прочим придется пройти очень немного, сэр. Мы испытывали их скафандры и экзотермы в течение куда более долгого периода в условиях почти столь же…

Гринвел слабо улыбнулся:

– Это я знаю. Я сам часто скармливал эти цифры начальству. Но теперь мы в самом деле готовимся это сделать – подумайте, что это значит. За последние пару поколений мы, военные, чуть-чуть заглянули за края Тьмы. Но команда Аннерби увидит самый Пик Тьмы. Что это может быть? Да, мы думаем, что знаем это: замерзший воздух, вакуум. Но это все догадки. Я не религиозен, полковник Смит, но… мне интересно, что они могут найти.

Религиозен или нет, а в словах генерала слышалось дыхание снежных троллей и ангелов земли. Даже самые рассудочные типы ежились при мысли о Тьме такой густой, что – в определенном смысле – мир перестает существовать.

Виктория заставила себя отвлечься от эмоций, вызванных словами генерала.

– Да, сэр, сюрпризы могут быть. И я бы оценивала этот план как вероятный провал, если бы не одно: Шерканер Андерхилл.

– Наш любимый псих.

– Да, псих самого необычного сорта. Я его знаю семь лет – с того самого дня, как он сюда заявился с полным автомобилем полуготовых прототипов и полной головой сумасшедших планов. Нам тогда повезло, что у меня был полупустой день, было время послушать и заинтересоваться. Средний университетский деятель выдает, быть может, двадцать идей за всю жизнь. Андерхилл выдает двадцать в час – у него это почти как нервный тик. Но таких я знала в школе разведки. Разница в том, что идеи у Андерхилла примерно в одном проценте случаев осуществимы – и он сам умеет хоть как-то отличить годные от негодных. Может быть, кто-нибудь еще додумался бы использовать болотный ил для выведения экзотермов. Наверняка кто-нибудь мог додуматься до его идей насчет воздушных скафандров. Но у него есть идеи, и он сводит их вместе, и они работают.

Но и это еще не все. Без Шерканера мы бы и близко не подошли к тому, чего достигли за семь лет. У него есть волшебная способность привлекать к своим планам талантливый народ. – Ей вспомнился Хранкнер Аннерби и его презрительный гнев в тот первый день, и как изменилось за несколько дней его настроение, когда инженерное воображение Хранкнера было просто захвачено идеями, которые Шерканер на него обрушил. – В определенном смысле Шерканеру не хватает терпения заниматься деталями, но это неважно. Он создает среду, которая может ими заняться. Он просто… замечателен.

Все это они оба давно знали, и Гринвел все эти годы доказывал своему начальству то же самое. Но лучшего Виктория сейчас старому кобберу сказать не могла. Гринвел улыбнулся и странно на нее посмотрел.

– Так почему же вы не вышли за него замуж, полковник?

Смит не думала, что он об этом заговорит, но, черт побери, они тут наедине, и наступает конец мира.

– Я собиралась, сэр. Но идет война, и вы знаете… я не очень следую традициям. Мы поженимся после Тьмы.

Только один день понадобился Виктории Смит, чтобы понять: Андерхилл – самая странная личность, которую она в этой жизни видела. Еще два дня ушло на то, чтобы стало ясно: это гений, которого можно использовать как двигатель, чтобы в буквальном смысле изменить ход мировой войны. Через пятьдесят дней она убедила в том же Струта Гринвела, и Андерхилла сунули в его собственную лабораторию, а вокруг стали расти новые лаборатории для обслуживания побочных нужд проекта. Между выполнениями собственных заданий Виктория строила планы, как прибрать к рукам феномен Андерхилла – как теперь думала о нем она и как думал весь штат разведки – на постоянной основе. Брак был очевидным шагом. Традиционный Брак-в-годы-Увядания вполне соответствовал ее карьерному пути. Все это было бы прекрасно, если бы не сам Шерканер Андерхилл. Оказалось, что у Шерка есть собственные планы. В конце концов он стал ее лучшим другом, с которым можно строить планы – и на которого тоже планы строятся. Шерк строил планы на после Тьмы – такое Виктория никому никогда не рассказывала. Ее немногочисленные друзья – даже Хранкнер Аннерби – любили ее, несмотря на то, что она была внефазной. Шерканеру Андерхиллу действительно нравилась мысль о рожденных вне фазы детях. Впервые за всю свою жизнь Виктория встретила больше, чем простую терпимость. Так что сейчас идет война, но если они оба выживут, то будет новый мир для планов и совместной жизни. После Тьмы.

Струт Гринвел был достаточно умен, чтобы о многом из этого догадаться. Она резко подняла глаза на своего начальника:

– Вы ведь знаете, правда? Вот почему вы не разрешили мне остаться с Командой. Вы считали, что это задание самоубийственное, а мое суждение пристрастно… Да, задание опасное, но вы не понимаете Шерканера Андерхилла. Самопожертвование не в его стиле. По нашим меркам он скорее трус. Его не очень трогает многое из того, за что вы и я готовы отдать жизнь. Он рискует собой из простого любопытства – но он очень, очень осторожен, когда дело коснется о его собственной сохранности. И я считаю, что Команда выполнит задание и выживет. И шансы были бы только выше, если бы вы мне позволили с ними остаться, сэр!