Фронтера - Шайнер Льюис
Риз знал, что ключевая запись ведется с самолетов, которые Морган заблаговременно рассредоточил в районе запуска, постаравшись привлечь к этому событию максимальное внимание. Они снимали все происходящее, постепенно удаляясь от стартового стола, пока тот на экранах не обратится в аккуратный серый шестиугольник на фоне зеленовато-коричневой суши и синего моря. Вытянутый слезой огненный выхлоп первой ступени слишком ярок, чтобы наблюдать за ним без предосторожностей, но камеры Моргана все зафиксируют и перешлют мировым телеканалам, как только магнат удостоверится, что команду корабля не поглотил унизительный огненный шар.
— Порядок, «Энтерпрайз», есть номинальная производительность.
Номинальная, то есть, на жаргоне НАСА, практически идеальная, заключил Риз. Пока все хорошо.
— Принято. Основная тяга 104 %. Три главных двигателя разгоняются.
Небо постепенно темнело и обретало фиолетовый оттенок; на высоте тридцати миль выхлоп сдуло, и на иллюминаторах от него осталась лишь коричневатая пленка.
— Господи, — посетовал пилот, — ну как тут без дворников?
Второй пилот шаттла рассмеялся, но Ризу шутка не показалась смешной. Он покосился на Такахаси. Тот сидел и смотрел вперед с равнодушным видом.
Через восемь минут после старта отвалилась первая ступень, орбитальный модуль продолжил подъем на смеси гидразина и тетраоксида диазота из собственных баков. На Средиземноморье внизу опускалась ночь. Над полумесяцем Земли загорались яркие, немигающие звезды.
— Иисусе, — вырвалось у первого пилота. Риз отстегнулся и выплыл из своего кресла. Орбитальный модуль продолжал лететь на боку, так что Земля теперь была прямо над головами пилотов; Риз проплыл между креслами и выглянул в иллюминатор. Присутствие Моргана, по впечатлению, отдалялось по мере ослабления гравитационной хватки планеты. Риз отдавал себе отчет в том, что это наивная и даже опасная иллюзия, но ему казалось, что впервые после Мексики перспективу никто не застит.
Лена и Кейн тоже проплыли в люк. Лена была бледна и перемещалась с трудом.
— О Боже, — проговорила она, увидев над головой голубоватый огрызок планеты.
Кейн пристегнул ее к креслу Риза и выдал пилюлю.
— Сиди так, — велел он, — глаза закрой и сконцентрируйся. Держись, все будет в порядке.
Синдром космической адаптации, как изящно называли в НАСА космическую болезнь. Риз и сам уже чувствовал, что лицо набухает, а внутреннее ухо начинает посылать мозгу неверные, спутанные сигналы ориентации. Если серьезные проблемы только у Лены, значит, все прошло лучше, чем можно было ожидать. Но помочь он ей больше Кейна не мог, к тому же в данный момент его интересовал скорее сигнал марсианского корабля, до которого оставалось лететь менее часа.
Второй, незапланированный, час прошел в напряженном ожидании. Все это время пилот-новичок пытался пристыковаться к кораблю. Инстинкты подводили; увеличивая тягу, он перемещал шаттл на более высокую и медленную орбиту, а снижаясь с нее, раз за разом промахивался. Кончилось дело тем, что Риз спустился на нижнюю палубу и стал облачаться в скафандр, чтобы понизить содержание азота в крови.
Потом они наконец пристыковались. Риз выбрался через воздушный шлюз в ангар, пристегнулся к УПМК типа MS-09 и приступил к подъему в тени марсианского корабля. Пятая ступень покоилась на грузовой палубе орбитального модуля. Когда ее присоединят, длина корабля — высокого и тонкого цилиндра, нацеленного в космическую пустоту — составит почти двести футов. Риз выжал азот из сопел УПМК и взмыл к верхней палубе.
— Риз? — позвал его Кейн по рации. — Как там?
— Отлично, — сказал Риз. — Ты бы не мог на минутку оставить меня наедине с собой?
— А-а… да, конечно.
Риз щелкнул переключателем рации и стал смотреть, как медленно поворачивается под его ногами Земля. Взгляд вдоль корпуса придавал странно пугающее ощущение перспективы, словно корабль был космической башней, протянувшейся вниз до самой поверхности планеты и способной противостоять напору ветров.
Вот оно, подумалось ему. Уязвимое творение случая, единственное место в Солнечной системе и, возможно, во Вселенной, где человеческая раса чувствует себя как дома. Неужели ты рискнешь навсегда распрощаться с ним?
Он свел вместе указательные и большие пальцы в перчатках скафандра, смежил веки и дождался, пока сможет прочувствовать неподвижность космоса всем телом, легкими, сердцем и кишками. Здесь ощущался более глубокий и медленный ритм, чем на Земле, подобный неслышимой музыке.
Одного мира, как бы ни был тот богат и уютен, недостаточно. Он угодил там в ловушку и спасся по счастливому стечению обстоятельств, которого сам до конца не понимал. Чем возвращаться в эту клетку, он готов был рискнуть всем.
Абсолютно всем.
Он открыл глаза и снова включил рацию.
— За работу, — произнес он.
Пилоты выдвинули штангу манипулятора и пристыковали последнюю ступень к марсианскому кораблю. Лена, почти придя в себя после приступа, парила снаружи вместе с Такахаси и руководила их действиями.
Кейн и Риз меж тем распахнули корабль вакууму. Прочистили всю внутреннюю поверхность короткими залпами ранцевых двигателей и накачали свежую атмосферу. На корабле по-прежнему слегка пахло гнилью. Со временем генераторы Сабатье помогут избавиться от этого запаха, рассудил Риз, а может, они просто привыкнут.
На протяжении вторых суток прямо над головами медленно пролетала заброшенная станция «Антей», где Риз провел три лишних недели после первой высадки на Марсе. Ему учинили карантин даже несмотря на то, что десять месяцев обратного полета они и так были изолированы. Впоследствии станцию отдали под генетические эксперименты, а когда правительство распалось, персонал был эвакуирован.
Ходили слухи, несомненно раздутые молвой, о странных опытах на борту станции, и когда Риз на миг углядел в телескоп орбитального модуля продолжавший светиться иллюминатор одной из лабораторий «Антея», его вдруг пробила дрожь.
После полудня Такахаси проверил бортовые компьютеры и заключил, что они полностью функциональны. Четверо космонавтов простились с пилотами Моргана и стали смотреть, как медленно удаляется шаттл. Перейдя в командную рубку, дождались в смущенном молчании, когда заработает первый двигатель, постепенно разгоняя их до 1g тяги и прочь с орбиты Земли, в долгое падение навстречу Солнцу.
За месяц без малого Риз как следует вымуштровал спутников по графику НАСА: тренировки, внекорабельная деятельность, симуляции. Он испытал некие проблески желания, наблюдая за тем, как неуклюже совокупляются в невесомости Лена и Кейн, но затем проникся к ним молчаливой антипатией. Из графика команда постепенно выбилась, но у Риза уже не было сил с ними спорить. Все больше времени проводил он в своей каюте или в поединках с личными демонами в полночной тиши командной рубки, так что лишь Такахаси с прежним фанатизмом предавался тренировкам, и Риз чувствовал бессловесное высокомерие в его поведении.
Все дни сливались в один, наперед знакомый, и лишь отдельные вспышки разбавляли рутину: лунная орбита, отключение последнего двигателя, средняя точка переходного эллипса Гомана. Больше ничто не казалось ни реальным, ни важным. Он перестал бояться Моргана, но потерял и желание обсуждать с кем-нибудь те записи, хотя голос, надиктовавший их, продолжал звучать у него внутри.
Лишь когда они пристегнулись для торможения в атмосфере, он встряхнулся и осознал, что вскоре придет час действий, что, если он и вправду решился, то нужно завладеть астрометрическим накопителем с Деймоса. Другого шанса не будет, не представится иной возможности передать Глаголи достаточную информацию о пункте назначения и реализовать свою мечту.
А потом он понял, что уже внутренне подготовлен ко всему этому.
Когда МЭМ снижался к исполинским бороздчатым склонам Арсии, Риз почувствовал себя пулей, выпущенной из ствола, безмысленной, беспомощной, неспособной изменить курс. Он наблюдал, как медленно опадает пыль на месте посадки; потом его шлем словно бы сам наделся на шею, а ноги понесли по трапу вслед за Такахаси. Кто-то из колонистов протянул ему руку, Риз взялся за нее, но смотрел он только вперед, в сторону воздушного шлюза, где на пороге стояла фигура в скафандре, поднеся руку к горлу болезненно знакомым жестом.
