Вадим Донской - Айси
Туча закрыла Эниф. Сразу потемнело, и от этого стали ярче зарницы. Да и не зарницы это были уже, а далекие росчерки молний, вслед за которыми, с большим пока еще опозданием, слышались слабые раскаты грома.
— Похоже, гроза будет. — Голос Такэо был так безмятежен, будто он сидел в своем саду в Увадзима.
— Я все-таки думаю, что надо сходить туда, — гнул свое Николай.
— А я предлагаю не суетиться, но если тебе не терпится, сходи, попробуй. Я предпочитаю подождать.
Николай быстро пошел в сторону Города, ему вслед катилось бормотание надвигающейся грозы.
* * *Через полчаса Николай вернулся и молча уселся рядом со Свеном.
— Ну как? — спросил тот.
— Никак, он на меня просто не обратил внимания.
Помолчали. Но Николаю не сиделось на месте. Он вскочил и снова быстро пошел вперед. Никто не проронил ни слова. Постепенно его шаги замедлились, и, пройдя еще метров пятнадцать, он остановился, постоял немного, глядя себе под ноги, поднял голову и медленно побрел назад.
Он шел, рассеянно глядя прямо перед собой, и думал о Городе. Это порождение чужого разума внушало ужас и одновременно — восхищение. Он как-то вдруг понял, какие они еще младенцы по сравнению с цивилизацией, построившей это. Айсиане уже вышли за пределы Галактики, когда на Земле еще и не пахло человеком, когда по ней расхаживали хвостатые и зубатые дальние его предки. Как он гордился достижениями человечества и какие это оказались пустяки по сравнению с тем, что за миллионы лет до них уже могли айсиане. А пресловутое «покорение космоса»? Человек, едва выйдя за пределы атмосферы, уже безапелляционно именовал себя покорителем космоса, не задумываясь о том, что похож на ребенка, едва выбравшегося на четвереньках из пеленок и гордо возопившего о покорении мира. В этом был весь Человек. И переоценка ценностей никогда не проходила у него безболезненно. Но одно дело — когда переоцениваются свои, внутренние ценности. И другое, совершенно другое когда меняется точка зрения на достижения человечества, цивилизации в целом.
В Николае сейчас с особой силой проявилась обыкновенная, присущая детскому возрасту, черта характера — склонность к крайностям, что без сомнения подтверждало молодость цивилизации, представителем которой он был. От безудержного, пусть и подсознательного, самовосхваления он, моментально перестроившись на ходу, бросился в пучины сознательного, но не менее безудержного самобичевания.
А тучи все больше сгущались над их головами. Молнии сверкали все чаще, и раскаты далекого грома порой уже заглушали невнятное бормотание Николая.
Свену не давала покоя судьба его экипажа. Он, командир, во всем винил себя, мучительно искал ошибку, допущенную им, и не находил ее. Сейчас он ощущал себя маленьким беззащитным мальчиком, которого взрослый дядя то ли в шутку, то ли всерьез шлепнул по попке и который теперь со страхом и надеждой ожидает, что же за этим последует. И такая детская беззащитность была невыносима этому сильному и уверенному в себе человеку. И он со злостью теребил свою многострадальную бороду.
Молния ударила в землю всего в двухстах метрах от базы. Николай со Свеном одновременно посмотрели в ту сторону. Их оглушил короткий треск близкого разряда. Свен поморщился, Николай шепотом ругнулся. И только Такэо никак не отреагировал на это. Его глаза рассеянно и слепо глядели вдаль. И он действительно не замечал ничего из происходящего вокруг. Расслабленная поза и спокойное лицо были полной противоположностью абсолютной внутренней собранности, сосредоточенности. Он знал, что сон об уходе айсиан, приснившийся ему несколько дней назад, был не просто сном. И сейчас, полностью погрузившись в себя, он пытался настроиться на Город — грубо говоря, на грани сознания и подсознания связаться с ним. Он уже вышел на эту грань, и ничто внешнее, напрямую не угрожающее жизни, не могло вывести его из этого состояния. Все это внешнее как бы скользило мимо, лишь слегка касаясь самого края сознания. А перед его внутренним взором проплывали непонятные картины, внезапно, как в калейдоскопе, складывающиеся из разрозненных цветных пятен и опять рассыпающиеся хаосом красок. Он знал, что в каждой из них есть четкий смысл, и упорно пытался постичь его.
А все вокруг поглотила беспросветная серая мгла, прорезаемая вспышками молний и усиленная тяжелыми раскатами грома.
Время текло, как вязкая жидкость. Час сменялся часом, а дождь все не начинался. И казалось, не будет конца этой предгрозовой мути.
Вдруг цвет облаков стал голубым и невыносимо ярким. Мягкая водяная вата, плотно облепившая шар над Городом, заколыхалась, быстро расползаясь в стороны и открывая им источник невероятного голубого цвета. Прямо из вершины этого шара вырос, устремляясь в бесконечность, слепящий столб. Он был настолько ярок, что молнии, бесновавшиеся вокруг, теперь казались бледными желтоватыми штрихами.
Они невольно зажмурились, но даже сквозь сомкнутые веки видели этот нестерпимый голубой свет. Все же это длилось несколько секунд, и столб погас.
Свен с Николаем открыли глаза почти одновременно и увидели, как тучи, яростно клубясь, опять наползают на шар, спеша затянуть образовавшуюся в их сплошном мощном покрове голубую полянку чистого неба. Молнии вспыхивали одна за одной, и раскаты грома слились в сплошной, не умолкающий ни на мгновение, грохот. Резкий порыв ветра склонил до самой земли высокую траву, и им в лицо ударили первые крупные капли дождя.
Оглохший от этого бесконечного грохота, Свен молча и слепо смотрел вперед, изредка поскрипывая судорожно сжатыми зубами.
Николай же никак не реагировал на бушующие вокруг них стихии огня и воды. Он устал от самобичевания и не ощущал сейчас ничего, кроме пустоты внутри. Ему было глубоко плевать на эти сюрпризы погоды.
И Такэо, хоть и по другой причине, но тоже оставался абсолютно безучастным ко всему, что творилось вокруг. По его спокойному лицу медленно бежали струйки дождевой воды и, сливаясь в одну, стекали с подбородка. Глаза он так и не открыл.
А дождь все усиливался, переходя в ливень, в сплошной поток, низвергающийся с неба.
За несколько секунд до той голубой вспышки в сознании Такэо возникли две маленькие желтоватые точки-спиральки, повисшие в бесконечной черной пустоте и на мгновение соединившиеся яркой голубой черточкой. Он понял загадочный для других смысл голубого столба, выросшего вслед за этим. И знал, что еще немного — и он поймет все, или почти все. Вот почему он не мог позволить себе роскоши расслабиться, хотя, казалось, весь звенел от внутреннего напряжения.
* * *Молния ударила прямо в маленькую группу людей. Но за невероятно краткий миг до того, как должна была испепелить их, вдруг застыла в воздухе неподвижным световым зигзагом.
В наступившей внезапно тишине перед ошеломленными Свеном и Николаем и наконец-то открывшим глаза Такэо возникла спираль.
Николай, видя спираль боковым зрением, никак не мог оторвать взгляд от роя капель, невесомо повисших перед ним, невероятным образом не сумевших долететь до лица. А все вокруг светилось нереально застывшим частоколом молний.
Спираль начиналась прямо у них под ногами и круто уходила вперед. В двух местах ее пересекали, соприкасаясь витками, еще две спирали. Точки соприкосновения горели ярким рубиновым огнем. Но эти две спирали, в отличие от первой, шли из невообразимых глубин и сразу после рубиновых точек постепенно угасали, никуда не ведя. Первая же, наоборот, начиналась у них под ногами и, все больше и больше раскручивая витки, уходила в бесконечность. Бесконечность, находящуюся вне окружающего их пространства. Уходила в нее, не теряясь в ней.
Это длилось не больше секунды, хотя о какой секунде может идти речь, когда время стоит.
Все кончилось так же внезапно. Молния, направленная прямо в них, изогнувшись невозможным зигзагом, с оглушительным треском ударила в стороне. Капли, наконец долетев, вновь забарабанили по лицу Николая. И хотя все опять засверкало, загремело, загрохотало, но гроза уже шла на убыль. Сплошная стена воды превратилась в обыкновенный дождь. Молнии сверкали реже. Тучи уходили на запад. Оглушительный рев грома распался на отдельные глухие раскаты. И через несколько минут с неба падали уже лишь редкие крупные капли, последние капли уходящей грозы.
— Что это было? — ошалело вертя мокрой всклокоченной головой, спросил Николай.
— Пояснение, — коротко, улыбаясь одними глазами, ответил Такэо.
— Пояснение чему?
— Тому, что было, тому, что есть, тому, что будет, — загадочно и как-то по-цыгански ответил тот.
— Послушай, Та, я не люблю чувствовать себя дураком.
— Не обижайся, Ник, скоро тебе все объяснят лучше, чем это сделаю я. И, внимательно посмотрев на сосредоточенно молчащего Свена, добавил: — Ты, кажется, хочешь что-то сказать?
