Александр Ярославский - АРГОНАВТЫ ВСЕЛЕННОЙ
Елена отправляла ему по воздуху кусочки колбасы, смеясь негромко, и Мукс поглощал их в невероятном количестве, вися в воздухе, сверкая глазами, похлопывая себя по животу и болтая ногами.
Однако, Елена немедленно была наказана за свой смех и неосторожное движение отправило ее прямо к Муксу…
Разбуженный всем происходящим Горянский приподнялся на кушетке и в ту же минуту был рядом с остальными; все трое стукнулись лбами.
Горянский и Елена минут пять хохотали, вися в воздухе и глядя друг на друга и на гримасничающего Мукса, которому, по-видимому, все это ужасно нравилось.
— «Я могу летать, как птица!.. — кричал он. — Мы все сейчас птицы!.. Чигринос будет мне завидовать! Смотрите, мистрис!»
Он уцепился за свисающий с потолка ремень и кувыркнулся. Но возмездие уже преследовало Мукса: он закрутился в воздухе колесом…
Это была любопытнейшая вещь: ни один акробат столичных цирков не мог бы сделать этого.
Вначале это очень одушевляло Мукса: он крутился, как черный чертенок, крича, что он превзошел самого Чигри-носа, скаля зубы и размахивая руками и ногами; но после десятиминутного вращения у него закружилась голова и воодушевление его стало падать… Спасительный ремень, от которого он откатился, остался на аршин влево и дотянуться до него Мукс никак не мог.
— «Вот Муксу и наказание, — сказал с улыбкой Горянский, берясь за ремень и притягиваясь к полу. — Оставим его тут вращаться вокруг своей оси, в центре тяготения ракеты — пусть покрутится, как гроб Магомета; сопротивления тут почти нет, — обратился он к Елене, — тяготения тоже; центр его там, где находится сейчас Мукс; он может крутиться так несколько недель, а если выкачать из ракеты воздух, так до второго пришествия!.. — Ну что, нравится тебе там, Мукс?»
— «Ой, мистер, довольно!.. Пусть уж так покрутится Чигринос!..»
— «А ты будешь себя хорошо вести? Не будешь шалить?»
— «Ой, не буду, мистер! Ей богу, не буду!.. — закричал испуганный Мукс. — У меня уж все в глазах и в голове кружится!..»
Горянский, держась за ремни потолка, осторожно подплыл по воздуху к невольному акробату без трапеции и, приостановив движения бедного мученика, увлек его с собой на диван. Все трое сидели теперь рядом на диване, зацепившись ногами за специальные ремни, проложенные посреди пола, а Мукс сверх того упирался в потолок тростью Горянского; как будто бы возможность летать в любую минуту уже не привлекала его особенно, после невольной эквилибристики, и он удрученно молчал.
— «Нет, не стоит быть птицей! — высказался он, наконец, — у птиц всегда болит голова!..» — В голове у него все еще трещало.
— «Правильно! — согласился Горянский. — Вот, Елена, последние шутки тяготения, новых сюрпризов оно нам преподнести уже не сможет!.. — Но это будет продолжаться до тех пор, пока мы не вступим в сферу притяжения луны, или какого-нибудь другого тела… Сейчас мы, так сказать, сами себе притяжение; наша ракета — самостоятельная планетка; нет ни верха, ни низа; если можно бы было выйти на поверхность ракеты, то мы одинаково бы держались и на верхней, и на боковой, и на нижней ее части, потому что центр тяжести вот здесь!.. — он указал туда, где только что крутился Мукс. — Все тела стремятся к центру тяготения, по законам тяготения, поэтому ни верха, ни низа практически не существует; если я возьму этот стул кверху ножками… — он высвободил стул, прикрепленный, как и остальная мебель, к полу, и перевернул его в воздухе, — и поставлю на его перевернутое сидение этот графин, то он будет на нем стоять точно так же, как он стоял бы в нормальном положении, если стул будет находиться выше центра тяготения… — Смотри!»
Горянский встал посредине каюты, уцепившись за ремни, и, взяв правой рукой стул с поставленным на него графином, медленно и осторожно описал в воздухе большой круг вокруг предполагаемого центра тяготения. Горянский повторил это несколько раз; графин все время спокойно стоял на сидении стула.
— «Если вылить жидкость сейчас, то она тоже соберется в шар и повиснет здесь, возле графина, — это ты, кажется, уже видела…
— В стакан ее налить трудно: слишком слаба сила тяжести…
— Таково тяготение, шутки которого нам сейчас очень неудобны, но на основании его же законов движутся миры и летит теперь наша ракета!.. Законы его гласят: Всякое тело в пространстве, где нет никакого притяжения, будет двигаться прямолинейно и равномерно по инерции, если вывести их из неподвижности.
— И если бы притяжения не было совершенно, то достаточно было бы просто оттолкнуть ракету от земли в желаемом направлении, и ракета должна была бы долететь до луны по прямой линии; но в том-то и дело, что притяжение существует, и не одно, а фактически очень сложно переплетающиеся притяжения различных небесных тел…
— Для нашей планетной системы самое сильное притяжение это — притяжение солнца… Конечно, во вселенной эта сила ничтожна, и само солнце со всей нашей планетной системой мчится, как былинка, подчиняясь могущественному притяжению какого-то другого, еще более громадного солнца, которое находится где-то возле созвездий Геркулеса и которое в свою очередь движется вокруг какого-то центра, и так без конца…
— Но, как говорится — «сильнее кошки зверя нет…» — и в нашей планетной системе этот самый сильный зверь — солнце.
— Я мог бы сейчас передвинуть рычаг назад и остановить реактивный двигатель, и мы бы не упали, — мы продолжали бы двигаться по инерции, но мы не попали бы на луну; не прошло бы и получаса, как мы были бы втянуты в сферу притяжения солнца, с которым при этих условиях не мог бы сравниться ни один реактивный двигатель, и через мгновение со страшной скоростью, которая возрастала бы обратно пропорционально квадрату расстояния, падали бы на солнце.
Еще не долетев до его огненной и газовой поверхности, ракета на довольно большом от него расстоянии была бы расплавлена и обращена в жидкость и газ от страшного жара.
— И даже пепла не осталось бы от наших разбрызганных тел, чтобы упасть на солнце.
— Вот потому-то нельзя ни на минуту приостановить двигатель. Мы летим к луне по изогнутой кривой линии, так как, только что вырвавшись из притяжения земли, прежде чем попасть в сферу лунного притяжения, мы должны сделать самостоятельное и сильное движение, чтобы преодолеть притяжение солнца…
— Если же только солнце затянет нас, как насос, — мы погибли!
— Но довольно объяснений и разговоров, давайте обедать!»
Они закусили тут же на диване консервами и колбасой, причем Муксу нравилось выливать горячее какао из специальных жестянок, где оно сохранялось горячим, в воздух; какао собиралось в светло-коричневый клубок и Мукс, поигравши с ним предварительно, втягивал его. Таким образом, он без труда очистил четыре банки. К этому же способу прибег и Горянский, потому что, таким образом, слишком горячее какао сразу остывало.
Елена предпочитала более нормальный способ и, терпеливо дождавшись, пока остынет, пила из жестянки.
— «Теперь ты можешь спать, мы с Муксом будем дежурить», — и Горянский, поцеловав Елену, проводил ее в спальное отделение и показал, как нужно пристегиваться к ремням, чтобы при малейшем движении не взлететь а воздух.
Затем Горянский вернулся к двигателю.
Взгляд на хронометр показал, что наступал уже девятый час их полета; около ста тысяч верст отлетели они от земной поверхности и еще двести шестьдесят тысяч верст отделяло ракету от луны…
Звонок, отмечавший время; — Горянский передвинул рычаг на последний миллиметр.
Теперь двигатель работал полным ходом и ракета мчалась со скоростью десяти верст в секунду, или триста шестьдесят верст в час.
Шесть часов полета с такой быстротой и пять часов замедления — и они будут на луне.
Горянский взглянул в заднее окно; диск земли, уменьшавшийся с каждой минутой, был сейчас очень похож на луну.
Зато луна в переднем окне становилась все больше и больше и своим большим желтым телом занимала почти все окно.
Горянский задумался, разглядывая выступавшие на желтом диске резкие очертания контуров поверхности.
— Что то ждет их там, на этой спутнице земли, к которой летят они сейчас, очертя голову?
— Есть ли там живые существа, подобные человеку, и если — да, то как они их примут: враждебно или дружески?..
— Они должны были начать свою культуру раньше, чем мы; может быть, мы покажемся им дикарями, полузве-рями, не достигшими того уровня, чтобы стоило с нами считаться, и они поступят с нами, как с дикими животными?
— Или, может, примут любезно представителей земли?
— Тогда мы обогатимся от них сведениями о еще неизвестных нам открытиях и изобретениях; может быть, они сообщат нам сведения, которые опрокинут все наши установившиеся понятия и создадут начало новой эры для человечества, если мы сумеем донести эти сведения до земли.
