Гари Рассел - Прекрасный хаос
Стюардесса с кивком направилась к своему следующему пассажиру.
Мистер Мураками продолжал слушать музыку, его разум постепенно искажался всеми подсознательными сообщениями, которые поступали в него, и он ничего не мог поделать.
Когда Доктор сказал слово «Мандрагора», мадам Дельфи создала возбужденный колебательный сигнал в номере люкс отеля «Оракул» рядом с Брентфорд Голден Майл.
— Дара Морган, — воскликнула она. — Он знает меня!
Дара Морган подумал, что компьютер затрясло бы от ликования, если бы это было возможно.
— Кто?
— Доктор. После всех этих эр, после всего этого расстояния звезды были выровнены именно так, как я предсказывала. Завтрашние гороскопы теперь будут совсем другими.
И на сайте мадам Дельфи, который читали люди по всему миру, предсказания на воскресенье для каждого знака Зодиака переписались.
И теперь они говорили: «С возвращением! Ваша жизнь изменится в ближайшие 48 часов так, как вы никогда не могли бы представить. Примите эту перемену и приготовьтесь к следующей, величайшей, фазе вашей жизни, когда Мандрагора поглотит небеса и улыбнется свысока на вас всех».
В следующие пятнадцать минут мужчина в Кейптауне поместил эти слова на футболку. Женщина в Париже создавала для Мандрагоры группу в Фейсбуке. А в Милуоки трое юношей написали в граффити слово «Мандрагора» на стенах своей школы.
Доктор начинал раздражаться на Седрика Кроссленда, и эта спятившая женщина, Ариадна какая-то там, выматывала голову Уилфа, так что он оставил их и прогулялся к наружному бару.
Он заметил Донну и Нетти, и он немедленно знал, что Нетти ушла в свой собственный мир. А сердце Уилфа забилось немного быстрее, потому что, хотя он и видел это несколько раз, каждый раз он задавал себе вопрос.
Что бы он делал, если бы это был последний раз? Что, если бы она отдалилась бы и никогда не вернулась?
Когда он приблизился, Донна улыбнулась ему, ее рука крепко обвила эту старую женщину, которую она едва знала, но взяла под свое крыло, потому что ее глупый старый дедушка любил ее.
Уилф подтянул стул и сел лицом к ним обоим.
— Ты очень добрая, Донна, — сказал он. — Тебе не нужно это делать. Она не из семьи.
— Да, может быть, и нет, но она важна. Для тебя. И, я думаю, глубоко в душе маме тоже.
— О, ты знаешь свою маму, всегда стонет, всегда жалуется, но под всем этим…
— Больше стонов, больше жалоб? — громко засмеялась Донна. — Боже, я люблю ее, дедуля, но иногда я могла бы ее и расплющить.
— Слушай, я не буду об этом говорить, Донна. Она хороша, твоя мама. Говорит то, что думает, но это не плохо. И она тоже тебя любит. Она просто не знает, как справиться со многими вещами с тех пор, как Джефф… знаешь…
— Умер? Ты можешь сказать это.
— С тех пор, как твой папа умер, да.
Донна подняла свою руку с Нетти и потянулась, чтобы взять руку своего дедушки в свои руки.
— Так как ты встретил Нетти?
Уилф улыбнулся.
— Она написала мне, после того, как мое письмо опубликовали в Журнале.
— А, Журнал. Он все еще выходит?
— В следующем году шестьдесят лет. Сейчас международный Год Астрономии, это большие выпуски, в два раза больше. Я написал им письмо о Тройной связи! Юпитер и Нептун! Нетти увидела его, не согласилась с моими мыслями о том, как сложно ее увидеть в телескоп, как у меня, и БАХ, у нас была маленькая война на три выпуска. Потом она однажды мне совершенно неожиданно позвонила, мы выпили кофе в Лондоне, чтобы уладить наши разногласия, и неделей позже она использовала свое влияние, чтобы сделать меня членом КПО. И вот мы здесь.
Донна улыбнулась ему.
— А когда ты узнал о ее Альцгеймере?
— Она сказала мне на нашем втором… второй встрече.
— Ты собирался сказать «на втором свидании», не правда ли? Ох ты хитрый старый лис! — Донна уставилась на него. — Я счастлива за тебя, дедуль. Найти друга, кого-то, с кем бы ты хотел бы быть. И, думаю, мама тоже счастлива.
— О, я знаю. Она просто волнуется о ее болезни, и о том, сколько напряжения это на меня возлагает. Она с Нетти говорила о домах престарелых, но я на это не пойду.
Он посмотрел на Генриетту Гудхарт.
— Она замечательная дама, Донна. Жаль, что ты не видишь ее так, как вижу я.
— Я видела. Вчера, дома, и сегодня утром. Она прекрасная, и я думаю, ты не должен от нее отказываться.
И Уилф почувствовал себя так грустно.
— Но я однажды потеряю ее. Это неизбежно. Я искал это в интернете.
— О, ну, тогда это должно быть правдой.
— Серьезно. Это плохо. Я не имею в виду, что она умрет, но я потеряю ее, потому что однажды она уйдет туда, куда бы она ни уходила, и не вернется. У нас нет лекарства и знаний, чтобы это вылечить. Это нечестно.
Затем ему пришла в голову мысль.
— Готов поспорить, там, в звездах, готов поспорить, что они могли бы вылечить ее. Я уверен, что есть что-то…
И Донна сжала его руки.
— Это так не работает, дедуль. Бог знает, со всем, что я видела, со всеми людьми, которых я встречала, я несколько раз думала, что должны быть выходы из положения с болезнями, голодом, всеми разными противными вещами. Я думала, что, если я кричу на Доктора достаточно громко, он может найти способ. Но неважно, в Чизике ты или на Малом Сектусе, легких ответов нет. Нам просто нужно иметь дело с тем, что дала нам судьба.
— Это нечестно, — повторил он.
— Да. Нечестно. И мне так тебя жаль. Потому что я люблю тебя, и мне действительно нравится Нетти, и если бы я могла найти способ сделать все легче для вас, я равда, правда сделала бы. И знаешь что, Доктор не знает вас обоих настолько хорошо, но, думаю, он попытался бы в десять раз сильнее, чем я. И, наверное, разницы все равно бы не было, так что нет смысла избивать себя за то, над чем у тебя нет власти.
Уилф посмотрел на Донну и задался вопросом, что случилось той глупенькой ветреной девочкой, которую он любил, но о которой волновался все эти годы. Теперь это была прекрасная, смелая, замечательная молодая женщина. И он любил ее еще больше.
И вот была Нетти.
Он освободил свою руку из рук Донны и взял руки Нетти в свои.
— Эй, — тихо сказал он. — Генриетта Гудхарт, я думаю, время для песни, как мы делали раньше, в старые дни?
Донна нахмурилась в замешательстве, но он просто подмигнул ей.
— Я знаю, что делаю.
Он начал тихо мурлыкать мелодию. Старый евангельский гимн.
— Когда начнут падать звезды, — начал он тихо петь, — О, Боже! Что за утро. О, Боже! Что за утро…
Он взглянул на Донну.
— Она сказала мне, что ее муж пел это с ней во время войны.
— Я думала, она никогда не была замужем.
Уилф натянуто улыбнулся.
— Никогда не говори никому, что я тебе это рассказывал, милая. Она была замужем. Три дня. И он был убит в Сингапуре, когда началась бомбежка. Она сказала мне, что они пели это на ее свадьбе, по дороге в большом серебряном Роллс-Ройсе. У нее была его фотография, она показала мне, он был великолепный. И потом, когда они пытались бежать из Сингапура, он умер, держа ее за руку, и она пела ему эту песню, когда он лежал, умирая, у нее на коленях.
Он снова посмотрел на Нетти.
— Никогда не говори никому, что я тебе это рассказывал, и в первую очередь ей. Обещай. Она правда его очень любила и поклялась, что больше никогда не выйдет замуж.
— Конечно, я обещаю, дедуля. Конечно.
Он снова начал:
— О, грешник, что будешь ты делать, когда начнут падать звезды… о, Боже, что за утро…
Глаза Нетти, казалось, сфокусировались, и она глубоко вздохнула, словно пробуждаясь.
— Я уходила, да? О, нет, я же не блуждала по улицам в одном нижнем белье? — она посмотрела на Донну и подмигнула. — Опять!
Уилф улыбнулся ей, из его глаза почти вытекала слеза, так что он сморгнул ее перед тем, как кто-то из них смог ее увидеть.
— Думаю, нам нужно вернуться на вечеринку, выручить Доктора, да?
Нетти встала и позволила Уилфу пойти вперед. Она немного отстала и оперлась на Донну.
— Я с каждым разом все больше устаю, — сказала она. — О, и спасибо тебе.
— За что?
— Его звали Ричард Филипп Гудхарт. А твой дедушка — единственный человек, которого я когда-либо встречала, который близок к нему.
К тому времени, когда они прошли в главный холл, ужин закончился.
Уилф и Доктор неожиданно возникли у дальней стены, и Уилф извинялся, потому что Ариадна Холт и Седрик Кроссленд отказались принимать Доктора серьезно.
— Меня смущает, что я знаю их.
Доктор с грустью посмотрел на Уилфа.
— Не стоит. Они хорошие люди. Некоторые из них немножко странные, но в глубине души они просто удивительно нормальные. Почему они должны мне верить?
— Ну, у нас были космические корабли, сонтаранцы и все прочее за последние несколько лет.
— Для человеческой способности все рационализировать нет отчетности, Уилф. Одна группа людей будет испуганна, другая не видит никакой опасности, потому что это в пределах их зоны комфорта. Люди — чудесные пионеры, любящие звезды, созвездия и просто наблюдающие, замечающие и перечисляющие небеса. Как ты! Ничто из этого не должно никогда остановиться, это слишком важно, даже то, что вряд ли будет признано еще пару веков. Никто не относился к Галилею, Копернику или Органону в их время.
