Мария Ермакова - Хозяйка
Татьяна спала, по-детски свернувшись калачиком, словно желая стать маленькой и защищенной. Бим поворочался, устраиваясь в ногах, и затих. Шуня заполз к ней на плечо и повис там легким розовым помпоном.
Приглушенный свет вдруг стал агрессивным, словно белая ярость полыхнула из гигантского зрачка. Станция покачнулась. Но лишь на мгновение. Хозяйка спала и не могла видеть окружающие Лазарет звезды. Другие звезды.
* * *Слепое пробуждение… Выплыли откуда-то из скомканного сна, где под тусклым фонарем ждала и не могла дождаться закутанная фигура, эти два слова. Слепое пробуждение: отсутствие мыслей, вялость восприятия, мерзкий привкус во рту, сухость в глазах. Да. Давно не случалось с ней такого печального события! Татьяна села, уткнув лицо в ладони. Где-то на далеком Крелосе, под тоннами свинцовых вод, покоится в подводном гроте тело Учителя. Вряд ли когда-нибудь она сможет навестить его там. Но так же неизмеримо далеко стылая земля, в которой похоронен Артем. Что ж, во всем есть свои плюсы и минусы. Ни из-под толщи вод, ни сквозь ветви старых кладбищенских лип не видно было бы тех холодных огней, что заполняют пустое пространство призрачного галактического небосвода вокруг Лазарета.
Татьяна Викторовна встала, плеснула в лицо пригоршню воды из бассейна, чтобы окончательно прогнать сонную одурь, и поспешила прочь из покоев Лу-Тана, чтобы кинуть взгляд на своих сиятельных друзей перед тем, как начать новый день. Но на пороге смотровой остановилась, недоуменно оглядываясь. Что-то было не так. Звезды сместились, одни заменили собой другие. И это ощущение, словно ступаешь по стеклу, словно смотришь в туман и ждешь, что оттуда явится что-то… Медленно, будто опасаясь слов, Татьяна приказала Управляющему Разуму сделать пол прозрачным. Переливчатое нежное сияние залило помещение…
Он плыл под ногами — прекрасный бело-голубой шар, укутанный пенными циклонами, светящийся мягко, словно жемчуг. Опешив, Татьяна села прямо на пол, прижав ладони к полу. На ее вопрос, безмолвным криком разнесшийся по станции, Э поспешил ответить коротко и емко: «Земля». После первого шока пришло осознание, что этого просто не может быть! Она спит и видит сон, не понятно только, хороший или дурной? Но пол был теплым и пружинил, мерзкий вкус во рту требовал немедленной дезинфекции, и еще жутко хотелось есть. Татьяна стиснула зубы, поднялась и заставила себя выйти из смотровой и не оглядываться, пока дверь не закроется. Сейчас она примет душ, пробежит пропущенные вчера круги по коридорам станции, позавтракает и вернется. Если планета все еще будет висеть под ногами — значит, Татьяна не сошла с ума.
Она так и сделала, ежесекундно ловя себя на том, что яростно желает оказаться в смотровой. Но лишь когда большая «утренняя» чашка чая была выпита, Бим накормлен и обласкан, а тамп явился, чтобы занять привычное место на ее запястье, Татьяна медленно, считая в уме шаги, двинулась по коридору к заветной двери. Пространство кривилось, насмехаясь. Сердце колотилось в груди, как сумасшедшее. Да что это такое, в конце концов! Надо взять себя в руки. Сейчас двери откроются, и она увидит привычные соцветия созвездий, наползающую зеленоватую дымку космической пыли, близкий и знакомый перекресток миров.
Двери двинулись в стороны, выпуская плеснувший вкрадчивой волной голубой отсвет. Не заходя в смотровую, Татьяна привалилась плечом к стене, пытаясь успокоиться и сдержать бешеный ток крови в висках. Вчера больше всего на свете она желала оказаться на кладбище в годовщину гибели Артема. Тот день прошел. А ночь неведомыми ветрами занесла маленькую станцию в околопланетарное пространство Земли. Кто исполнил ее волю, которую она считала невыполнимой мечтой? Ответа не последовало. Как всегда, когда Э не желал отвечать — притворялся тупым. Первая сознательная мысль — кричать о помощи. Спешить в Центр управления и вызывать по всем каналам Лазаретов и Ассоциации тех, кто поможет, объяснит, вернет на круги своя. Вторая — а для чего я здесь? И отчего я бегу отсюда? Почему бегу, если желала этого сама? Ей надо было подумать…
Решительно оторвавшись от стены, Татьяна вошла в смотровую. Бим, следовавший за ней по пятам, удивленно затявкал, смешно семеня и утыкая нос в прозрачный пол, под которым плавало, подобно гигантской рыбе нечто, подозрительно похожее на надувной мяч. Глубоко в собачьей памяти заворочались смутные воспоминания — заросший травой двор, смешливые дети, играющие в яркий мячик, который подлетал высоко-высоко, к самым облакам, и неуклюжий щенок, путавшийся у всех под ногами и звавшийся Бимкой. Ощущение счастья сменилось тоской, острой, как осколок в груди. Заскулив, спаниель вспрыгнул на колени к хозяйке и улегся там, хотя и было неудобно, теплым боком чувствуя ее спокойное, надежное тепло. Татьяна задумчиво поцеловала его в лоб и застыла, уставившись вниз, туда, где голубая пригоршня держала забытые горькие и счастливые воспоминания. Тамп, растянувшись кляксой на полу, наблюдал за странным явлением, медленно обползая пространство смотровой.
Татьяна Викторовна смотрела в глаза чужим звездам и понимала, что где бы человек ни оказался, как бы ни прятался, ни пытался забыться — рано или поздно прошлое настигнет его. И может поглотить, навсегда укутав в слепом пробуждении давно истекшего времени.
Когда-то она думала, что время состоит исключительно из прошлого. Да так и было в ее той жизни. Настоящее забывалось с каждой минутой, ткалось серым однообразным полотном, в котором замирала весна, скучала осень, раздражала зима, а лето, которое ранее всегда ожидалось с радостью, лучше бы вообще не наступало. Жизнь раскололась на две неравные части межвременьем, в котором она пребывала. Возможно, настала пора стянуть оба берега, зашить прореху, решившись на отчаянный и безумный шаг. Пора посетить Землю… Как там было у классика: любовь к отеческим гробам? Татьяна спустила Бима с коленей и поспешила в Центр управления.
Спустя несколько часов дверь дока медленно ползла вверх. Татьяна, одетая в ту самую одежду, в которой прибыла на станцию, следила за переборкой с сильно бьющимся сердцем. Незаметная пластинка СЭТ на лбу придавала уверенности, что она не одна, но, увы — совсем маленькую. Она уже сообщила Э, что ему придется рассчитать курс до планеты и взять на себя управление кораблем. Однако полностью полагаться Татьяна Викторовна привыкла только на себя, поэтому поспешно «впитала» общий курс управления МОД, отчего голова слегка побаливала, а сознание выдавало загадочные сентенции, типа «биолокационных метрик континуума» или «уровня падения герметичности до трех Дэ». Бима и Шуню она, скрепя сердце, решила не брать. Кто знает, чем закончится ее первый самостоятельный полет и, уж тем более, первое приЗемление?
Знакомый голос раздался, когда она собралась переступить порог и войти в док.
— Я знал, что когда-нибудь этот момент наступит, Танни! — разнеслось по коридорам станции, и боль потери вновь разбудила сердце, войдя в него стальной иглой. — Рано или поздно — вы захотели бы вернуться на Землю. Я не увижу, почему вы захотели это сделать. Но раз курс проложен при вашем участии и ведет на вашу родную планету — значит пришло время мне ненадолго вернуться оттуда, где я нахожусь, и дать пару советов.
Татьяна слушала хрипловатый голос Учителя, похолодевшими руками комкая комбинезон на груди, но не замечала этого. Она понимала, что звучавшее — не более чем программа, активированная прокладкой курса на Землю — Лу-Тан только что признался в этом. Но ощущение его присутствия где-то внутри станции вновь стало таким сильным, что перекрыло боль и тоску по нему. Он не покидал Татьяну даже после смерти — старый доктор, любимый «морж». Он заботился о ней и наставлял, как когда-то.
— Вернитесь в мои покои, — продолжал голос Лу-Тана. — В том, что вы называли уморительным словом «тумбочка», лежат все ваши документы, а также денежные знаки — вашей страны и еще нескольких, самых крупных. На ваше имя открыты счета в некоторых надежных земных банках, там тоже есть средства, которые могут пригодиться. Я надеюсь…, - Лу-Тан помолчал, словно подыскивая слова, — что причина, по которой вы возвращаетесь, не задержит вас внизу надолго. Станция будет скучать без вас, Танни!
Его голос затих, рассыпая щедрым эхом ранящие осколки последней фразы. У Татьяны перехватило дыхание. Именно эти слова он сказал ей, прощаясь навсегда. Она побежала в его сектор и, действительно, в нижнем отделе «тумбочки», куда никогда не заглядывала, обнаружила контейнер с документами и толстые пачки денег, запакованные в специальные пакеты. Поколебавшись, сунула паспорт в карман джинсов, рассовала по карманам куртки рубли и доллары, и поспешила в док.
МОД просыпался, когда она вошла. Люк был дружески открыт, мерцая по краям тем же рубиновым свечением, что и кресты на боках. Татьяне же отверстие показалось раззявленной пастью, готовой поглотить новичка, чтобы исторгнуть из глубин где-нибудь в далеком космосе. Перед первой своей операции на открытом мозге она так не мандражировала, как сейчас!
