Гедеон - Зазеркалье войны (СИ)
Нахальная речь сопровождалась совершенно обезоруживающей улыбкой, как бы говорившей «ну разве можно сердиться на такого очаровашку?». Свитари весело рассмеялась и бросила вопросительный взгляд на сестру. Эйнджела понимала, что Ри хочется повеселиться — и, видят боги, она этого заслуживает, но сама эмпатка не испытывала никакого желания заводить близкие знакомства и крутить романы.
— Без меня, мой дорогой, — в том же шутливом тоне, но без того же энтузиазма ответила Эйнджела.
Свитари разочарованно вздохнула, отчаявшись вытащить сестру куда-нибудь повеселиться, а вот зелтрон проницательно заглянул в глаза Эйнджелы и очень мягко сказал:
— Соглашайся, красавица, и мы найдём способ утолить твою печаль. Ничто под этими звёздами не стоит твоей грусти.
Губы Эйнджелы растянулись в кривоватой улыбке. Да уж, она успела позабыть, каково это, когда твои чувства — открытая книга для всех и каждого.
— Кое-кто стоит, — уверенно ответила эмпатка и, не дожидаясь ответа, пошла прочь, ощущая задумчивое удивление Синса и неодобрение сестры.
— И сколько ещё ты намерена скорбеть и изображать из себя почтенную вдову? — с раздражением в голосе, скрывавшем беспокойство, поинтересовалась догнавшая её Свитари. — Больше года прошло, пора жить дальше. Ничего не изменишь, он умер. Они оба умерли. Точка.
— Я знаю, — блекло отозвалась Эйнджела.
— И?.. — протянула Ри, желая услышать продолжение этой мысли.
— И у меня всё равно нет настроения, — со вздохом призналась эмпатка. Правота сестры была очевидна и неоспорима, но… Эйнджеле было проще изображать пламенную страсть и искреннюю любовь с клиентом, чем действительно попытаться просто пойти на свидание с весёлым и чутким соплеменником.
— Мне просто кажется, что если я соглашусь, то это будет значить, что я его забыла.
— Не смешивай одно с другим, — поморщилась Ри. — Жить дальше — не значит забыть.
— Понимаю…
— …но не хочу ничего менять, — мрачно закончила за неё сестра.
В отличие от неё, Ри жила дальше и вполне успешно. Наверное, всё дело было в восторге, который она испытывала от их новой работы. С тех самых пор, как Лорэй завербовали в Чёрное Солнце — крупнейший в галактике преступный синдикат — Свитари преобразилась. Она жадно впитывала в себя всё, что давало ей силу. Не Силу с большой буквы, что позволяла джедаям передвигать предметы не касаясь их, а совсем другую силу, с помощью которой можно было управлять своей и чужими жизнями.
Их обучение в Чёрном Солнце крутилось вокруг сбора информации, но Лорэй не упустили возможности перенять и кое-какие «факультативные» навыки. С того самого мига, когда агонизирующий работорговец, некогда бывший их хозяином, испустил дух, близнецы поняли, что им нравится убивать. Власть над чужой жизнью давала иллюзию власти над жизнью собственной, чувство уверенности и защищённости. Вот только Эйнджеле нужен был результат, а Свитари наслаждалась самим процессом, а потому первая отдавала предпочтение изучению ядов, а вторая — более «контактным» методам. Ри получала удовольствие, видя глаза жертвы по ту сторону бластера, ощущая, как вздрагивает тело, получившее неожиданный удар ножом. Иногда эта метаморфоза пугала Эйнджелу, но чаще она разделяла восторг сестры от смены ролей с жертв на охотников. О нет, они никогда не мнили себя матёрыми хищниками, прекрасно осознавая скромные границы собственных возможностей и более чем фрагментарное обучение. Сравнение с падальщиками, выжидающими момент, когда жертва слаба и уязвима, подходило Лорэй куда больше. Но ведь быть живой ондеронской крысой куда лучше, чем мёртвым крайт-драконом, не так ли?
— Ты как хочешь, а я сегодня же надерусь до потери пульса и как следует повеселюсь, — с вызовом заявила Свитари. — Посмотрю, что может предложить местный квартал удовольствий, забурюсь…
Она осеклась, не закончив фразы, и замерла перед ничем не примечательным бельведером, с которого открывался вид на нижнюю часть города. Проследив за её взглядом, Эйнджела нахмурилась, но в следующем мгновении на её лице мелькнуло узнавание.
— Это же… — неуверенно протянула она и замолчала, вопросительно глядя на сестру.
— Ага, — согласилась та с невысказанной догадкой. — А вон в той стороне, — махнула она рукой, — выходит, мы жили.
Смутные детские воспоминания всплывали неохотно, будто намекая, что прошлого не воротить и лучше бы к нему не возвращаться. Но этот бельведер Лорэй помнили — сюда они бегали после заката, чтобы посмотреть на праздничные фейерверки и световые шоу. Если пройти дальше по мощённой плиткой мостовой, забирающей выше по склону, можно выйти на улицу Семи Слов, в конце которой стоял старый трёхэтажный особняк, в котором выросла их мать и, наверное, до сих пор жила какая-то родня.
Не сговариваясь, близнецы медленно зашагали среди смутно знакомых мест, будто когда-то они бывали тут во сне, что почти стёрся из памяти после пробуждения. Лорэй шли, узнавая многие места: вот детская площадка, где крохотный замок соседствовал со столь же скромным космическим кораблём; вот магазин игрушек всё с тем же говорящим котёнком фелинкса на витрине, заманивавшим детвору забавными сказками и поговорками; вот лавка фокусника, тогда казавшаяся малышне таинственным царством самой настоящей магии; вот магазин, в котором им покупали первые музыкальные инструменты; а вот кондитерская, в которую они ходили каждое утро с мамой за свежей выпечкой. Это был их маленький ритуал — каждое утро, рано-рано, отправляться за булочками к завтраку, который мама обязательно готовила сама.
Ещё несколько десятков шагов, и близнецы замерли, недоверчиво разглядывая знакомый особняк в алдераанском стиле. Его стены изменили цвет, кованый забор сменился живой изгородью, но дом остался прежним. Из окон доносилась музыка и взрывы смеха. Дюжина шагов до изгороди, короткое путешествие по вьющейся в саду дорожке, пять ступеней, последняя из которых уютно скрипит под ногами, удар старомодным, позеленевшим от времени бронзовым молотком, и они окажутся в кругу родни. Такое малое и такое непреодолимое расстояние…
На знакомые с детства места Лорэй смотрели сторонними наблюдателями, будто из-за прочной прозрачной плёнки. До чего ни прикоснись — почувствуешь лишь мертвую гладь незримого кокона, отделяющего от мира. Скафандр отчуждения, защищающий душу от чуждой среды, способной нанести непоправимый ущерб при прямом контакте. Сейчас родная планета всеобщего счастья и вечного праздника казалась близнецам чужой. Тут, в нескольких шагах от дома, в котором они родились, Лорэй со всей ясностью осознали, что прибыли на Зелтрос только телами, в то время как их души остались где-то в мрачном и холодном месте, выброшенные хозяйками за ненадобностью.
Знакомая улица была болезненным воспоминанием об утраченном рае, частью которого они уже не способны стать. Разочарование, обида и жалость к себе захлестнули близнецов с такой силой, что окружавшие их зелтроны вздрогнули и заозирались, ища взглядами источник столь неуместных на этой планете чувств. Единственным способом избежать непрошенного участия и расспросов было бегство, и сёстры поспешно, едва не срываясь на бег, покинули злосчастную улицу, но куда бы они ни пошли — их преследовала всё та же реакция эмпатов. Лорэй чувствовали себя траурными кляксами на ярком праздничном полотне. Осколками восхитительного витража, несущими лишь отблеск, жалкую тень, смутное воспоминание о прекрасной сказке. Неполные, ущербные осколки с острыми ранящими краями.
Только на пороге своего старого дома Лорэй впервые почувствовали себя по-настоящему бездомными.
4
Чимбик проснулся, как и хотел, через час, минута в минуту, без всякого будильника: привычка, выработанная у него ещё на Камино и успешно закреплённая войной, когда приходится использовать каждое мгновение отдыха, стараясь возместить прошлый недосып и попутно урвать в счёт будущего.
Перекатившись на бок, сержант обнаружил, что койка Блайза пуста и, судя по всему, его взбалмошный братец так и не удосужился последовать совету и хоть немного поспать.
«Опять же тупить будет», — с неудовольствием подумал клон, облачаясь в броню. Без её привычной тяжести, уютной и надёжной, как руки друга, он чувствовал себя откровенно неуютно, словно стоя нагишом посреди оживлённой улицы. Защелкнув последний замок, сержант вышел в ясное зелтронское утро, разом угодив из кондиционированной прохлады модуля в тепло занимающегося дня, и ему сразу вспомнилась слышанная на Корусанте шутка про то, что если кто-то не любит тёплый ром и потных женщин, то в отпуск будет ходить зимой. И, как всегда, соли шутки клон не понял — наверное, потому, что ценил любое свободное время, независимо от времени года.
