Генри Каттнер - Долина Пламени (Сборник)
Последовали бесконечные подкалывания и закалывания; Джейн же думала об Эмили: как там она — одна, напуганная, где-то на чердаке. Она начинала ненавидеть тетю Бесси. Однако у нее не возникло даже мысли возражать или убежать. Взрослые были здесь абсолютными монархами. В некотором смысле примерка воротничка была в настоящий момент важнее всего на свете. По крайней мере для взрослых, правящих миром, это было так.
А Эмили была одна, перепуганная, на мостике, ведущем в какое-то неизвестное место…
Дядюшки играли в покер. Неожиданно приехавшая тетя Гертруда, водевильная актриса, разговаривала в гостиной с бабушкой Китон и тетушкой Бесси. Тетя Гертруда была маленькая, симпатичная, просто очаровательная: ее изысканность и любовь к жизни восхищали Джейн. Но сейчас она была в подавленном состоянии.
— У меня здесь мурашки по спине бегают, — сказала она, хлопнув Джейн сложенным веером по носу. — Привет, проказница. Почему ты не играешь с другими детьми?
— Просто устала, — ответила Джейн, думая об Эмили. Прошел почти час с тех пор, как..
— В твоем возрасте я никогда не уставала, — сказала тетя Гертруда. — Посмотри на меня. Три представления в день, и этот ужасный комический партнер, — мам, я говорила тебе?… — Голоса стали тише.
Джейн посмотрела, как размеренно двигаются тощие пальцы тетушки Бесси, как протыкает шелк тамбурный крючок.
— Здесь словно в морге, — неожиданно сказала тетя Гертруда. — Что со всеми творится? Кто-то умер?
— Это воздух, — ответила тетушка Бесси. — Круглый год жара.
— Поиграешь Рочестера зимой, Бесси, девочка моя, и будешь рада теплому климату. Так или иначе, дело не в этом. Я чувствую себя… м-м-м… словно на сцене с поднятым занавесом.
— У тебя разыгралось воображение, — отозвалась ее мать.
— Призраки, — сказала тетушка Гертруда и замолчала. Бабушка Китон пристально посмотрела на Джейн.
— Иди сюда, девочка, — сказала она, освобождая место на мягких, просторных коленях, где сиживало столько детей.
Джейн сжалась в успокаивающем тепле, пытаясь не думать ни о чем, переложить сознание своей ответственности на бабушку Китон. Однако ничего из этого не вышло. В доме что-то было не в порядке, и это что-то тяжелыми волнами поднималось прямо из центра, совсем близко от них.
Ложный дядюшка. Жадный голод, который нужно утолять. Мучительная близость мяса с кровью, ощущаемая им в его странном, загадочном убежище где-то в другом — ином — непонятном месте, где исчезли дети.
Он был там, внизу, — исходил слюной от желания есть; он был наверху, проголодавшийся, жадный — кружащийся совсем рядом голодный вихрь.
Он был в двух местах, этот двойной дядюшка, замаскировавшийся, но пугающе реальный..
Джейн закрыла глаза и зарылась головой глубже в плечо бабушки Китон.
Тетушка Гертруда продолжала болтать странно напряженным голосом, словно ощущая под внешним благополучием непорядок, вызывающий у нее необъяснимый страх.
— Через пару дней у меня начинаются представления в Санта-Барбаре, мама, — говорила она. — Я… что все-таки с этим домом? Я сегодня как на иголках! Я хочу, чтобы вы все приехали и посмотрели первый спектакль. Это музыкальная комедия. Я получила повышение.
— Я уже видела «Принца Пильзенского», — сказала бабушка Китон.
— Но не с моим участием. Это мой подарок. Я уже заказала комнаты в гостинице. Дети тоже пусть приезжают. Хочешь посмотреть, как играет твоя тетушка?
Джейн кивнула, не отрывая головы от бабушкиного плеча.
— Тетушка, — неожиданно спросила она — Ты видела всех дядюшек?
— Конечно.
— Всех, точно? Дядю Джеймса, и дядю Берта, и дядю Саймона, и дядю Лью?
— Всю компанию. А что?
— Просто интересно.
Значит, тетя Гертруда тоже не заметила ложного дядюшку. Не такая уж она наблюдательная, подумала Джейн.
— А вот детей зато я не видела. Если они не поторопятся, то не получат подарков, которые я привезла. Что у меня для тебя, Джейн, — ни за что не угадаешь!
Но даже это соблазнительное обещание девочка едва расслышала, ибо витавшая в воздухе напряженность внезапно исчезла. Ложный дядюшка, который только что казался голодным вихрем, превратился в вихрь неуемного восторга. Где-то, как-то Раггедо кормили, где-то, как-то другая половина дядюшки поглощала свою кровавую пищу…
Джейн уже не сидела на коленях у бабушки Китон. Комната погрузилась в кружащуюся тьму, в которой вспыхивали маленькие огоньки — Чарльз назвал их рождественскими огнями, — сердцевиной этой круговерти был ужас. В этой исчезнувшей комнате ложный дядюшка был вроде воронки или трубы, ведущей к убежищу, где пряталась вторая его половина, и через воронку в комнату лился мощный поток восторженного насыщения.
Каким-то образом в эту минуту Джейн почувствовала себя совсем рядом с другими детьми, которые должны были находиться около вращающегося центра темноты. Она почти физически ощущала их присутствие; казалось, стоит только протянуть руку и можно коснуться их.
Но вот тьма задрожала, яркие маленькие огоньки слились воедино, а в ее разум хлынули какие-то невероятные воспоминания. Она была слишком близко к нему. А он за едой забыл об осторожности и не контролировал свои мысли. Неотчетливо, как у животного, изливались они в окружающий мрак. Мысли о кровавой пище, воспоминания о других временах и других местах, где он получал такую же пищу из других рук.
Это было невероятно. Воспоминания касались не земли, не этого времени и не этого места. Он странствовал далеко, этот Раггедо. В многообразных обличьях. Он вспомнил теперь — воспоминания текли потоком обрывков, — он вспомнил покрытые мехом бока животных, пытавшихся увернуться от его ненасытного голода, вспомнил горячую красную струю, брызнувшую сквозь мех.
Этот мех принадлежал существам, которых Джейн не могла бы даже представить себе…
Еще вспомнился ему огромный двор, вымощенный сверкающими плитами, и нечто, прикованное в центре его блестящими цепями, и глаза, наблюдавшие за тем, как он вошел и приблизился к жертве.
Он насыщался, вырывал причитавшееся ему из гладких боков, а вокруг звенели безжалостные цепи…
Джейн пробовала закрыть глаза, чтоб не смотреть, но не глазами видела она все это. И ей было стыдно и немного противно: ведь она тоже принимала участие в этом пиршестве, вместе с Раггедо ощущала сладость теплой крови, чувствовала, как кружится от наслаждения ее голова — вместе с его.
— Ага… дети идут, — откуда-то издалека донесся голос тети Гертруды.
Сперва Джейн слышала ее смутно, затем яснее, потом неожиданно под нею вновь оказались мягкие колени бабушки Китон; она вернулась в знакомую комнату.
— Словно стадо слонов на лестнице, а? — сказала тетя Гертруда.
Они возвращались. Джейн теперь тоже их слышала. На самом деле они производили куда меньше шума, чем обычно. Примерно до середины лестницы они вели себя тихо, потом вдруг загремели, разразились громкой болтовней, — неискренне, как показалось Джейн.
Дети вошли в комнату. Беатрис была немножко бледной, у Эмили раскраснелись щеки и опухли глаза. В Чарльзе кипело подавленное возбуждение. Однако у Бобби, самого маленького, был хмурый и скучающий вид. При виде тетушки Гертруды гвалт стал еще громче; Беатрис обменялась с Джейн быстрым многозначительным взглядом.
Последовали подарки, шум; вернулись дядюшки; затем все возбужденно обсуждали поездку в Санта-Барбару в каком-то напряженном веселье, которое незаметно, понемногу перешло в гнетущую тишину.
Никто из взрослых ни разу не оглянулся, не выказал нервозности, но все чувствовали, что их ждет что-то нехорошее.
Только дети — даже тетя Гертруда ничего не понимала! — сознавали полную пустоту ложного дядюшки, проекцию ленивого, вялого, полубезумного существа. Хотя облик его был несомненно человеческим, как будто он никогда не прятал свой голод под крышей этого дома, будто никогда его мысли не врывались в умы детей и никогда он не вспоминал свои кровавые пиршества в других местах, в иные времена.
Сейчас он наелся до отвала. Чувствовалось, как лениво катятся сонные волны сытости; взрослые зевали, не понимая, от чего. Но даже теперь в нем была пустота. Он не был настоящим. Чуткие, восприимчивые детские разумы по-прежнему чувствовали: «там никого нет».
ГЛАВА 3
Насытившийся едок
Позднее, когда пришло время ложиться спать, только Чарльзу хотелось говорить об этом. Джейн казалось, что Беатрис как-то повзрослела с утра. Бобби читал «Книгу джунглей» или просто делал вид, что читает: наибольшее удовольствие он получал от картинок с изображением тигра Шер-Хана. Эмили, отвернувшись лицом к стене, притворялась спящей.
![Генри Каттнер - Этот мир-мой! [Авт. сборник]](/uploads/posts/books/75416/75416.jpg)
