Владимир Кузнецов - Алхимик
— Ты тут неделю собрался плавать? — интересуется Эд. — Этот пожар быстро не стихнет. Разве, если дождь пойдёт.
— Пойдёт, — уверенно заявляет Накнад. — Его Величество прилюдно Архиепископа привечает и поддерживает, но всякая тля на Овощном рынке знает, что тайных колдунов при дворе — хоть отбавляй. Зуб даю, часа не пройдёт, как задождит.
— Задождит, если огонь до Герцогства дойдёт, — буркнул один из филинов. — А до западного края ни королю, ни колдунам дела нет.
Эд отворачивается, созерцая плывущий мимо город. Огненное зарево резко очерчивает его, делая контрастнее, чётче. Нет, не таким он представлял его со слов Алины. Олднон был… ещё более странным. В нём причудливо смешивались самые разные эпохи: даже в архитектуре здесь можно увидеть особняки в стиле барокко соседствующие с безликими многоквартирными строениями, больше подходящими утилитарному Нью-Йорку начала девятнадцатого века. Дома деревянные, дома каменные, Высокие шпили церквей, ещё более высокие трубы фабрик, ростовые каменные стены и лабиринты приземистых лачуг. Город похож на лоскутное одеяло, небрежно брошенное на землю.
Основную массу лодок медленно сносило течением к старым докам, где реку уже перекрывал ряд из крупных парусников, освещённых и со множеством людей на палубах.
— Правь к берегу, — бросил сидящим на вёслах парням Накнад. — У меня нет желания попадаться страже. Эти крысы уже наверняка решают, как поделят пожитки погорельцев. Увидят наши — начнутся глупые вопросы.
Они швартуются у пустого причала, окруженного высокими глухими стенами каких-то складов. Эду это место не нравится — ему здесь неуютно, словно кто-то большой и недружелюбный следит за ним из темноты. Спичка разделяет его беспокойство, старается держаться поближе. Остальные вполне спокойны — пожар отсюда далеко, даже дым несёт не с берега, а от воды. Филины разгружают лодку, попутно обмениваясь скабрезными шутками и рассуждая о том, пострадала ли от огня Старая Пивоварня:
— Думаю, старушке таки пришёл конец. Не могла она уберечься — вокруг всё горело, помнишь?
— Думаешь, Джек даст ей так просто сгореть?
— Хочешь пари?
— Иди к дьяволу со своими пари. У меня есть на что тратить свои кровные.
— Кровные? И когда ты кровь успел пролить? Когда разбил стакан виски, хлопнув им по столу?
Ощущение чужого взгляда не пропадает. Эд поднимает голову. На краю крыши, прямо над головой, вне всяких законов архитектуры висит статуя горгульи — с расправленными крыльями, из тех, что лепят на готических храмах. Сол зажмуривается, пытаясь прогнать наваждение, но когда он открывает глаза, статуя вдруг оживает, расправив крылья и взмахнув ими. Как завороженный, алхимик наблюдает её полёт. Сделав нисходящий круг, горгулья садится на невысокий каменный бортик, идущий вдоль набережной. В темноте её черты трудно разглядеть, но отчётливо видны широкие кожистые крылья, длинный лоснящийся хвост и массивная олова с жёлтыми кошачьими глазами. Передние конечности у него, как у гориллы заметно длиннее нижних, так что за бортик он держится всеми четырьмя, лишь слегка согнув ноги в коленях. Остальные только теперь замечают его. Филины замирают, а один падает на колени, подняв руки в жесте не то подчинения, не то восхищения.
— Уходите, — голос Эдвард узнаёт. Не голос даже — рычание, то самое, которое он слышал месяц назад на дне пивоварни. — А ты, алхимик, останься.
Филины бегут так быстро, как только могут — спотыкаясь и толкая друг друга, а Спичка исчезает ещё до того, как Рипперджек произносит первое слово. Эд остаётся один, стоя прямо перед чудовищем, в существование которого ещё пару месяцев назад просто не мог поверить.
— Зачем сбежал? — спрашивает Джек. Странно, но на нём длиннополый двубртный сюртук и белая сорочка с шелковым галстуком. Эд набирает полную грудь воздуха.
— Не от тебя. От пожара. Не хотел заживо сгореть в твоей пивоварне.
Похожие на два крупных янтаря глаза смотрят не мигая. Взгляд тяжелый, испытывающий.
— Пивоварня не сгорела.
Сол кивает.
— Это хорошо.
— Хорошо? В этом нет ничего хорошего, равно как нет ничего плохого, — философский смысл слов плохо сочетается с рычащим басом. — Пожар продолжится. Пройдёт не один день, прежде чем его потушат. Вопрос не в том, кого он пожрёт, а кого пощадит. Вопрос в том, что случится после.
Эд, слегка наклонив голову, усмехается.
— Города горели с древних времен, и будут гореть ещё очень долго. Как и после любого пожара, станет больше нищих и бездомных, а власти начнут грандиозную стройку. Даже в разных мирах всё происходит по одной схеме: чтобы не произошло, всегда найдутся те, кто на этом потеряет, и те, кто приобретёт.
Рипперджек глухо рычит — словно работает на холостых оборотах двигатель грузовика. Возможно, эти звуки означают для него смех.
— Люди всегда поражали меня умением говорить пустыми словами и реальных вещах. В Олдноне через несколько недель освободится много места. Война банд прекратится — их основной задачей станет выживание.
— И что это значит? — Эду не нравятся слова чудовища. В плохом кино после них героя обычно пытаются убить. В хорошем — таки убивают.
Ты мне больше не нужен, алхимик.
Они застыли друг напротив друга. Эд чувствовал, как от напряжения начинают мелко дрожать мышцы. Рипперджек смотрел на него не мигая, без всякого движения. Только ветер, тяжелый и несущий с собой хлопья пепла слегка шевелил кирпично-рыжую шерсть на голове монстра. Кажется, он готов ударить в любую секунду.
— Я всё ещё могу быть полезен, — спит Сол, не в силах совладать с нервами. — Не только, как бомбист.
— Несомненно, — страшная голова опускается в знак согласия. Огромные клыки поблескивают в темноте. — Я даже знаю, как именно…
— Я могу…
— Тихо! — рык, короткий и повелительный, заставляет Эда замолчать. — Не трать моё время. Я здесь с одной целью.
Он распрямляется, скрестив огромные лапы на груди. Фигура его возвышается над Солом на добрых два метра. Высота бортика — едва ли по пояс Эду. Змеиный взгляд приковывает к месту, лишая сил. Нельзя убежать. Нельзя спрятаться.
— Твоя женщина, — медленно произносит Рипперджек. — Она среди плакальщиц. Ищи её там — и помни, что за тобой долг.
Тяжело взмахнув крыльями, он поднялся в воздух. Это движение породило мощные потоки воздуха, заставило Эда пригнуться, закрыв лицо руками. Когда всё стихло, и он поднял голову, в ночном небе уже было пусто.
Глава пятая
Заколоченный квартал
В Альбони существует множество монашеских орденов, но два из них в Олдноне стоят особняком: мужской — Орден Божественного Упокоения, и женский — Скорбящих Сестёр. Свою громкую, но печальную славу они получили в прошлом столетии — когда город оказался во власти Чумы, больше года безраздельно властвовавшей над людьми, простыми и знатными. В те дни смерть собирала обильную жатву, и целые городские кварталы превращались в могильники, полные зловония и миазмов. Даже священники не решались посещать свою паству, бросая людей умирать без покаяния и отходной. Тогда сто двадцать монахов и монахинь приняли на себя обет служения и отправились в охваченные болезнью приходы, чтобы подарить людям утешение и благословение. Многие из них заразились и умерли, но когда чума ушла, выжившие основали Ордена Божественного Упокоения и Скорбящих Сестер. И такова была народная любовь к их братьям и сёстрам, что с тех пор оба ордена существуют, ни на йоту не изменив своим изначальным уставам. Болезни неоднократно поражали Олднон с той поры, и каждый раз монашество вставало на борьбу с ними, презрев страх. Не прошло и полувека, как в народе Плакальщицы и Гробовщики (так их прозвал простой люд) стали почитаться святыми. Слухи приписывали им борьбу с ужасными созданиями, порождёниями тёмной силы, воплощённой болезнью.
Эти строки, многократно перечитанные, огнём горят в памяти Эда. Алина много писала о Плакальщицах и ещё больше рассказывала — казалось, она очарована этими молчаливыми монахинями. Сол в чём-то разделял увлечение жены — у Ордена Скорбящих Сестёр было своё мрачное очарование. Теперь же, когда сон и реальность поменялись местами, а сама Алина, по словам Рипперджека оказалась среди Плакальщиц, они уже не кажутся Эду такими очаровательными.
Монастырь Скорбящих Сестёр располагается всего в паре кварталов о Мэдчестер-стрит. Плакальщицы заняли его сравнительно недавно, сам же монастырь стоит здесь уже добрых полтысячелетия. Алина писала, что его выстроили ещё в те времена, когда окраины Олднона были в нескольких часах пути отсюда. После монастырские строения неоднократно перестраивались, и теперь весь комплекс представляет собой удивительное смешение архитектурных стилей. Замшелые каменные стены высотой в два человеческих роста окружают его, оставляя доступным для паствы только фронтальный вход в небольшую церквушку. Её украшает невысокая остроконечная башня с круглым витражом, от времени потемневшим и почти неразличимым.
