Илья Стальнов - Нереальная реальность
И дверь действительно распахнулась. Лаврушин вдруг поверил, что мечта сбудется.
Но это был вовсе не Инспектор. Пленников посетил советник диктатора.
– Здравствуйте, – сказал Друвен…
* * *
Есть старый земной анекдот. Беседуют оптимист и пессимист, Пессимист стонет: «Дальше все будет хуже, хуже и хуже». Оптимист радостно восклицает: «Нет. Хуже некуда».
Сейчас, глядя на гостя, Лаврушин никак не мог решить, кем же ему быть – оптимистом или пессимистом? Несет ли гость с собой мешок с новыми неприятностями, или хуже уже некуда?
Друвен был с ног до головы закутан в черный плащ, что придавало ему сходство с Мефистофилем.
– Ну как вам здесь? – осведомился он, обдав землян ледяным, пронизывающим, рентгеновским взором. Похоже, на Химендзе с детства тренировались и соперничали в том, у кого взгляд более противный. Аборигены достигли в этом искусстве больших высот.
– Отлично! – воскликнул налившийся кровью от злости Степан.
– Система обработки, которой вас подвергают – гордость нашей передовой науки, – сообщил Друвен.
– Есть, чем гордиться, – поморщился Лаврушин.
– Никаких физических страданий, – Друвен будто рекламировал свою знаменитую систему для продажи. – Чисто. Стерильно. Вся борьба перенесена на поле человеческого сознания. Там нет места грязи, крови, нечистотам.
– Это гуманно.
– Конечно. Кунан понял, что пытками от вас ничего не добиться. Остается единственный путь – пробудить в вас страх перед смертью и страданиями. Он надеется, что вы благоразумно выберете жизнь.
Друвен хитро прищурился. Земляне ждали продолжения его речи.
Помолчав, он продолжил:
– Жизнь же удивительна. Это игра света, тысячи радостей и наслаждений. Это власть. В конце концов – это просто жизнь.
– Бесполезно, – вдруг прорвало Лаврушина. – Что такое Звездоликий и его власть нам прекрасно известно. Никогда не мечтали стать соучастниками его злодеяний.
– Ах, совесть. Совесть… Это дорога в никуда.
– Нам со Звездоликим не по пути. Все.
– А кто говорит о Звездоликом? – теперь у Друвена были не глаза, а щелочки, в которых плясали черти.
Тут Лаврушин разом понял – и к чему этот визит и куда клонит Друвен. А главное – он понял, что визирь диктатора поставил на карту.
– Речь идет обо мне, – торжественно объявил Друвен.
– Во дает, – восхитился Степан. – Лаврушин, он шефа подсидеть хочет.
Друвен прикусил губу, но тут же овладел собой.
– С оружием Дзу, – сказал он, – мы вытрясем из Кунана душу. Мы будем владеть этим миром. Миллионы людей будут копошиться у наших ног. Они будут жить или умирать по мановению наших рук. Дышать будут по нашей воле, – теперь в его голосе проскальзывала одержимость. Безумие легкой кистью художника-визажиста тронуло его лицо.
– Мы не будем ввязываться в конфликт с Содружеством – ведь Тания боится именно этого. У меня холодный разум. Я знаю, что даже с оружием Предтечей шансов в этой войне у нас нет. Но Кунан уверен в обратном – и он страшен в своем неудержимом порыве. Кроме того, нам хватит дел и здесь.
Он замолчал, и лицо его приняло обычное холодно-неприступное выражение. Потом он презрительно изрек:
– Я говорю – нам. Вы хоть понимаете, насколько это щедрое предложение?
Лаврушин кивнул.
– В противном случае вы сгниете в этом каменном мешке. А Кунан тем временем найдет сокровище. Сам. Он близок к цели.
– Насколько близок? – поинтересовался Лаврушин.
– А мы уже партнеры? – усмехнулся Друвен.
– Пока еще нет.
– Откажитесь от моего предложение. Заупрямьтесь. И тогда Звездное Содружество останется лицом к лицу с агрессором. А на Химендзе умеют воевать. Мы воевали всю историю.
– Умеете, – согласился Степан.
– Галактическая война, – с нажимом произнес Друвен. – Или ваше согласие. Суть выбора.
Лаврушин напряженно раздумывал, что делать. Отдать оружие Друвену – это исключено. Отказаться – верная погибель. Попробовать поводить за нос опытнейшего придворного хитреца? Насколько это возможно? Покажет время – но попытаться можно. Это значит немного оттянуть гибель. А время владеет судьбой. Судьба же порой мчится головокружительными и непредсказуемыми виражами.
– Как вы решились прийти сюда? – спросил Степан. – Камера наверняка прослушивается.
– И просматривается. Но на пульте – мои люди… Вы согласны отдать «Сокровище Дзу»? – в голосе Друвена прорвалось сдерживаемое нетерпение.
– Я не знаю, где оно, – ответил Лаврушин.
Он в двух словах объяснил ситуацию. Все равно она скоро станет секретом полишинеля. Ученые Химендзы быстро продвигаются в расшифровке «Книги седьмого взмаха Дзу». Тем более диктатор уже знает о «ключе».
Похоже, Друвен был в курсе всех тонкостей проблемы, поэтому кивнул, решив, что землянин вполне откровенен с ним, и осведомился:
– Мы заключаем соглашение?
Ответь Лаврушин «нет» – им не прожить и пяти минут. В доводах Друвена было свое рациональное зерно. Он вел торг умело и предлагал выгодные условия. Он был уверен, что гости ответят согласием. Поэтому не удивился, когда Лаврушин произнес:
– Заключаем.
– Обсудим детали.
– К вашим услугам.
– Завтра завершится первый этап обработки. Вас снова повезут к Звездоликому. Если не договоритесь с ним, будет второй этап.
– Какой?
– На ваших глазах станут убивать людей.
– Что?!
– Химера совести. Самая опасная из химер, – сказал Друвен. – Особенно сильна она на Тании. И в этом ее слабость.
– И сила.
– Нет, только слабость… Вы ответите диктатору отказом. Вас повезут обратно. По дороге я вас вызволю.
«Уже второй, кто обещает нас вызволить, – подумал кисло Лаврушин, вспоминая высокомерного офицера четвертой ступени, провожавшего их в «Мамонте». – Это планете кишмя кишит доброжелателями».
Друвен напоследок оглядел землян с ног до головы с изучающей бесстрастностью врача, а скорее – паталогоанатома и предупредил:
– Не вздумайте играть со мной. Это не выгодно ни вам, ни Содружеству. До встречи.
– Пока, – прошептал Лаврушин по-русски.
Дверь за советником затворилась, и земляне оставались наедине с телеэкранами. И все пошло своим чередом. Вновь накатывали мягкие морские волны. Идиллия прервалась очередным визгом – эту жертву со вкусом и смаком пытали электротоком.
– Когда это кончится? – через полчаса благим матом заорал Степан, затыкая уши.
И тут по спине Лаврушина побежали мурашки. Он почувствовал в камере чужое присутствие. Присутствие чего-то жуткого и ирреального. И понеслась телега по ухабам.
* * *
Может быть – хотя верится с трудом – чудес не бывает. Может быть, как утверждают некоторые наивные и самонадеянные полуразумные индивидуумы из рода обремененных научными званиями гомо саппиенсов, любое чудо всего лишь жалкое проявление каких-то жалких неизвестных законов. Только вот когда тебя касается нечто неведомое и зловещее, об этом как-то забывается. И чудо воспринимается именно так, как должно – как ЧУДО.
Послышался резкий щелчок, будто ударил хлыст.
Экраны и лампы выключились. Перестал шелестеть кондиционер. По комнате поползло зыбкое вязкое фиолетовое марево. Тишина после «стерильной обработки» вовсе не радовала. За ней скрывалось нечто куда более худшее.
В комнате несколько секунд царила фиолетовая полутьма. А потом все предметы засветились бледным сиреневым светом. Он был неустойчив, как огонек зажигалки на ветру. Он мерцал. Постепенно становился сильнее. По стенам пошли полосы – бессистемные, будто развлекался пьяный светотехник. Они все убыстрялись и убыстрялись. Запахло озоном. Послышался электрический треск.
Было жутко – не так, когда вечером в подворотне тебя поджидают угрожающие тени. Не так, как когда задерживают тебя головорезы-«тигры» с автоматами наперевес. Это была сверхъестественная жуть. Квинтэссенция, детский страх полуночных кладбищ и первобытный ужас ночных лесов. Это была Жуть, которую несет лишь встреча с неведомым НЕЧТО.
Опять электрический треск. И от стены отделился черный силуэт человека.
Это был именно силуэт – в угольной черноте невозможно было различить ни одной детали. И единственный звук нарушал тишину – стук рвущихся из груди сердец.
Безмолвно, плавно, страшно, как Летучий Голландец – предвестник гибели в бездонных океанских пучинах, силуэт проследовал вдоль комнаты. Он шел! Видно было, как он тяжело, шаркающе передвигает ноги! Он стремился к одной ему известной цели.
Лаврушин даже перестал дышать. Ему казалось, сделай он сейчас резкое движение, или потревожь тишину вздохом, словом, то она разобьется, взорвется, расколется острыми кусками, которые пронзят, искрошат двоих людей, ставших невольными свидетелями чуда.
Силуэт приблизился к противоположной стене и проник в нее без всяких усилий. Он будто шел по дорожке, пронизывая предметы, здания, холмы, деревья, которые для него нематериальны. Он даже не замечал их.
