Михаил Ахманов - Капитан Френч, или Поиски рая
— Беру! — повторил я, и сделка свершилась. Я мог позволить себе эту маленькую роскошь — ведь я сторговал Киллашандру на полкилограмма дешевле запрошенной цены. Значит, я мог купить целый десяток этих священных ораторий.
Аркон Жоффрей с подозрением уставился на меня:
— Возможно, теперь вы скажете, к чему вам эта запись? Ей надо внимать, преклонив колена и устремляясь сердцем к Божественному… Я надеюсь, она поможет вам сразить дьявола в собственной душе, и…
— Не надейтесь, — — отрезал я. — Этот хор будет звучать в моей спальне в брачную ночь. Вместо эпиталамы Гименею, если вы знаете, что это такое. Вот так я и развлекался целых два дня, стараясь сочетать приятное с полезным и прищемить аркону Жоффрею благочестивый хвост.
* * *
Наступило утро, когда я встретился с Киллашандрой — точнее, с ее топографическим изображением. В телесном плане моя суженая еще пребывала в обители непорочных сестер, а я находился на капитанском мостике “Цирцеи”, у голопроектора. Предполагалось, что наша беседа состоится наедине, но я не сомневался, что целая дюжина благочестивых гусениц торчит сейчас у экранов, внимая каждому нашему слову. Впрочем, мне было на это наплевать. Прелестное личико Киллашандры возникло передо мной. В ее зеленых глазах горел колдовской огонь, короткие рыжие локоны казались пламенным ореолом.
— Доброе утро, девочка. Ты знаешь, кто я?
— Ты — моя награда за терпение. Я могу любить или не любить тебя, но ты все равно моя награда!
Что ж, по крайней мере, она была искренней; она не лгала и не пыталась внушить мне, что с первого взгляда пылает необоримой страстью. Лицемерие — один из самых мерзких пороков, и я был счастлив, что он не коснулся моей Киллашандры.
Ее губы шевельнулись.
— Мне сказали, что я имею право выбора. Я могу назвать тебя мужем или остаться навеки здесь, сохранив непорочность и вверив сердце Господу. Сестры считают, что я должна выбрать Его.
Я улыбнулся, интуитивно почувствовав владевшее ею напряжение.
— Я не могу конкурировать с Господом, милая, но готов стать твоей наградой.
Только… — я помедлил, обдумывая свои слова, — только мне хотелось бы, чтоб ты понимала: я-не бесплотная тень с небес, я — живой человек, мужчина. Со всеми мужскими желаниями, каких у Господа, разумеется, нет. Ее щеки полыхнули румянцем.
— Сестра Серафима говорит, что ты вообще не человек… не мужчина…
— Это придется принять на веру, девочка. До нашей следующей встречи!
Боюсь, голографическое изображение не сможет ни в чем убедить сестру Серафиму.
— Она сказала, что ты когда-то был человеком, но теперь ты жуткий киборг, с сердцем из платины и стальными волосами…
— Волосы у меня естественные, и скоро ты проверишь это, коснувшись их ладонью. А сердце… Если в нем и была платина, то я отдал ее аркону Жоффрею — в обмен на твою непорочность.
Не знаю, поверила ли она, но колдовской огонек в зеленых глазах будто бы стал ярче. Я чувствовал, что таю под ее взглядом. Я уже любил эту женщину — за ее красоту, за ее сомнения и за то, что она сочла меня своей наградой.
— Сестра Эсмеральда говорит, что ты — сам дьявол, — продолжила Киллашандра перечень моих достоинств. — Ты изнасилуешь меня, пожрешь мое тело, а кости выбросишь в открытый космос.
— Сестра Эсмеральда преувеличивает мой аппетит. Клянусь, что с твоим телом не случится ничего плохого. Ничего, что ты не одобрила бы сама.
— Сестра Камилла говорит, что ты отвезешь меня на один из рабовладельческих миров, разденешь догола и выставишь на аукционе — на забаву похотливым самцам. И меня купит жуткий монстр с рогами и длинным хвостом…
— Сестра Камилла не разбирается ни в торговле, ни в биологии, ни в сексе.
Люди в рабовладельческих мирах дешевы, им предпочитают роботов, но ни один робот не обошелся бы мне дороже тебя. А что касается монстров… Есть, конечно, оригиналы, есть существа, непривычные нам, но пока что никто не додумался отрастить пару рогов или хвост. А если б такое случилось, то я уверен, что хвостатые самцы предпочли бы хвостатых самок.
Кажется, она мне поверила. А что еще оставалось бедной девочке? Пусть я был киборгом, работорговцем и самим Сатаной, но слово мое перевешивало все измышления Серафимы, Эсмеральды, Камиллы и других непорочных сестриц. Не потому, что я умел убеждать — просто я был средоточием всех надежд Киллашандры, свалившимся с небес к ее ногам. Какая ни есть, а все-таки — награда… Я потянулся к панели голопроектора, и лицо Киллашандры отодвинулось, как бы подхваченное порывом ветра. Теперь я видел ее всю, от рыже-золотистой макушки до самых пят — в грубой бесформенной робе с рукавами по локоть, с неровно обрезанным краем, из-под которого выглядывали кончики сандалий. Но даже в этом одеянии она казалась мне прелестной и желанной. Вот только руки… Пальцы у нее опухли и были покрыты ссадинами и мелкими язвами, а на локтях багровели настоящие раны — след близкого знакомства с каждым кухонным котлом непорочных сестер. Я чертыхнулся и вновь приблизил изображение; не хотелось, чтоб она думала, будто ее разглядывают, как скаковую лошадь.
— Ты умная девушка, — негромко произнес я, — и ты понимаешь, что речи Божьих сестриц идут по цене снега в зимний день. Всего лишь их слово против моего, а слова — это только слова… Я не собираюсь их опровергать, я прошу о другом: доверься мне, Шандра.
Ее голова поникла.
— Довериться? Я верила своему отцу… и я любила его… Он спасал меня от голода и смерти, он защищал меня от тех, кто охотился за человеческой плотью, он убивал ради меня… И он говорил, что я буду счастлива… что я покорю сотни мужчин и выберу из них прекрасного принца… А на самом деле он обвенчал меня с бесполым божеством, чтоб откупиться от своих воспоминаний! И теперь, через многие-многие годы, какой у меня есть выбор? Или чудовище из космоса, или Бог, которого я ненавижу! — Она вскинула голову, и я увидел, что по её щекам текут слезы. — Отец предал и обманул меня… мой отец… Могу ли я верить тебе? Должна ли? И почему?
— Потому что я — твоя награда и надежда. А надежда, милая, страшный дар…
Если ты отвергнешь меня, то будешь мучиться вечными сомнениями, не сказал ли я тебе правду… Или ты узнаешь ее когда-нибудь от непорочных лживых сестриц, от Серафимы, Камиллы и Эсмеральды… Они расскажут, кто я такой на самом деле, но меня уже не будет здесь — ни Грэма Френча, ни надежды на избавление… Подумай же, кому стоит верить? Тем, кто мучил тебя многие-многие годы, или киборгу и дьяволу?
Она подумала. Я видел, как слезы высыхают на ее щеках и как в глазах вновь разгорается изумрудное пламя. Она была отважной малышкой и, безусловно, неглупой; тот, кого не сломили сорокалетние унижения, вряд ли станет бояться киборга и дьявола.
Так оно и получилось.
На губах Шандры расцвела робкая улыбка — впервые за всю нашу встречу.
Потом я услышал:
— Ладно, Грэм Френч, чудовище из космоса! Ты не похож на принца, обещанного отцом, но все-таки я полечу с тобой. Ведь не каждой детской сказке Суждено сбыться, верно?
И она снова улыбнулась.
* * *
Шандру привезли на следующий день в Скельд Ярвик, единственный космодром в окрестностях столицы. Орбитальных транспортных средств на Мерфи почти не сохранилось, и взлетно-посадочное поле было заброшено — кое-где заросло травой, а трещины в бетонных плитах наскоро засыпали утрамбованной щебенкой. На самом краю космодрома торчало уродливое здание с открытой галереей, где толпились немногочисленные провожающие: почтенный аркон Жоффрей, его помощники с оловянными глазами и десяток репортеров местной хроники. Как-никак отлет Торговца со Звезд, Друга Границы, Старого Кэпа Френчи являлся событием планетарного масштаба!
Катер, доставивший мою невесту, оказался под стать космодрому — такой же древний, уродливый и запущенный, с исцарапанной обшивкой и черными от нагара дюзами; вряд ли их чистили с тех пор, как на Мерфи обрушилась комета. Я стоял у своего челнока, с ужасом наблюдая за посадкой: эта рухлядь чудом держалась в воздухе, и в какой-то момент я испугался, что аркон Жоффрей решил отомстить мне, угробив Шандру вместе с катером.
Однако эта груда хлама благополучно приземлилась, затем со скрипом сдвинулся люк, и Шандра, живая и невредимая, спрыгнула на обгорелую бетонную плиту. Ее сопровождала женщина-пилот — с таким суровым видом, что сам Люцифер не рискнул бы осчастливить ее парочкой гнусных предложений. На пилоте была черная монашеская ряса и башмаки до колен, а моя невеста щеголяла в своем буром бурнусе и в сандалиях на босу ногу.
— Киллашандра! — вскричал я, делая шаг вперед. — Счастлив встретиться с тобой, моя прекрасная леди. Позволь приветствовать тебя по старому земному обычаю.
С этими словами я склонился к ее руке и поцеловал ее бедные пальцы, распухшие от чистки котлов. Кажется, Шандре это было приятно; мельком коснувшись моих волос, она убедилась, что их сотворили не из стальной проволоки, а значит, я не был киборгом. Дождавшись, пока она улыбнется, я снова с нежностью поцеловал ее пальцы. Женщина-пилот возмущенно фыркнула — то ли на Мерфи такие жесты не были приняты, то ли она решила, что я собираюсь откусить своей нареченной руку. Я выпрямился и бросил на пилота суровый взгляд.
