Борис Иванов - Агент Тартара
И тут Грир столкнулся с еще одной непростой проблемой, которую как-то должны были решить авторы Послания. Это — проблема распознания Послания как явления искусственного. Рассудите сами: ведь и это тоже вовсе не гарантировано — то, что разумные существа весьма отдаленного будущего воспримут некое скопление знаков, рисунков, сигналов любой природы именно как Послание одного Разума другому. Что они не воспримут его просто как некую игру природы или что заметят его вообще. Потому что — мы знаем это теперь, а Предтечи должны были знать еще в те, незапамятные, времена, — нет единого, абсолютно верного для всех типов Разума критерия искусственности.
Гайка — абсолютно искусственный с точки зрения нормального человека предмет. Но это только для него — существа, обитающего в среде, порожденной техногенной цивилизацией, веками изготовляющей металлические предметы правильных форм. А вот корри, у которых даже космические корабли наполовину живые, первоначально в этом изделии видели всего лишь причудливой конфигурации кристалл. И наоборот, типичный для корри искусственный инструмент биологический скальпель — плод йюху — для непосвященного представителя хомо сапиенс — это просто забавного вида корешок, и заблуждение это может дорого обойтись любителям крутить в руках незнакомые предметы.
Но и это еще не все. Мало того что Послание должно сохраниться в течение невероятно долгого времени, мало того что оно должно быть однозначно, недвусмысленно распознано как некий осмысленный текст. Оно должно еще быть прочитано и понято. Прочитано и понято существами, о языке и мышлении которых отправители Послания не могли знать ничего или почти ничего! Как-никак Предтечи доверили «доводку» жизни в подопечных Мирах до стадии возникновения Разума эволюции — мастеру малопредсказуемому.
Ну а теперь... — Хайлендер понимающе подмигнул мне. — Надеюсь, мне не стоит предлагать вам угадать с трех раз, какое решение нашел Грир для всех этих проблем разом? Верно, Клаус, верно. Послание написано на языке генетического кода. Разбито на компактные блоки, многократно повторено и помещено в клетки практически всех предковых форм земных тварей, имевших перспективное эволюционное будущее. Упрятано там — среди молчащей ДНК. Так что сохранность Послания в веках гарантирована — оно беспрестанно переписывается заново, притом каждая новая копия многократно сверяется с предшествующей. И оно существует в миллиардах экземпляров, в том числе и в наших с вами клетках. Нам не надо искать его ни в глубинах океанов, ни в недрах наших Миров, ни в бездне Космоса. Оно всегда с нами.
Собственно, секрет «Лексингтон Грир» состоит в том, как мы распознаем фрагменты Послания, отличаем их от прочих генов. Секрет невелик — техника генетической маркировки известна чуть ли не с двадцатого столетия. Просто объем анализов был очень велик. Был у нас и второй секрет — сейчас мы с ним практически простились. Это тот «ключик», который запускает Послание как систему. Приводит его в действие.
Гениальность Лексингтона Грира в том и состояла, что он понял, что время Послания наступит тогда, когда Разум, которому оно адресовано, научится манипулировать с собственными генетическими программами. Он может никогда не выйти в Космос, может не разгадать и не распознать какие угодно письмена и сигналы, но от познания самого себя не уйдет никуда. И информацию, которая составляет самую его биологическую суть, читать сможет.
Впрочем, кроме гениальности старику Гриру сопутствовала и немалая доля удачи. В частности, без ложной скромности скажу, что ему повезло на учеников и помощников. Ему всего за несколько лет удалось вычислить и из нескольких разбросанных по разным геномам блоков собрать «ключ». Вирусную ДНК, запускающую первые из сложной цепи реакций, которые из рассыпанных по «молчащей» части генома блоков склеивают активную систему генов. И эта система начинает изменять главное в человеке — его мозг, превращая его во что-то, что человеком уже, наверное, называть не стоит.
Чего-то такого я ожидал. Какой-нибудь подлянки в этом духе. Некоторое время мы молчали. Потом я повернулся к молчавшему до сих пор Майклу и сказал скорее утвердительно, чем с вопросительной интонацией:
— И переносчиками этого «ключика» являются ваши «малышки»?
— Ну что ж, вы догадливы, Клаус, — отозвался тот со своим характерным гоготанием и с таким видом, словно эта моя догадливость могла меня выручить в сложившейся ситуации. — У вируса Грира, видите ли, довольно экзотический цикл воспроизведения В свободной форме он существует только в клетках единственного вида ос. А в организме млекопитающих этот вирус дает только несколько новых поколений и потом перерождается в форму, уже не способную к дальнейшему размножению. У этого вирусного поколения своя задача. Каждая его частица атакует клетки нервной системы и активируется в них уже как часть Послания. Обеспечивает его «сборку» в единую систему. Запускает своего рода молекулярный компьютер. Вот о нем мы знаем довольно мало. Биохимическая машина безумной сложности. Тут работы на десятилетия. Что она делает, какова ее задача? У нас на этот счет пока только гипотезы...
— Ну если и гипотезы, то не такие уж гипотетические, — неуклюжим каламбуром прервал его Хайлендер.
Ему, судя по всему, не слишком понравилась столь скромная оценка достижений руководимых им лабораторий.
— Собственно, основное об этой биохимической машине мы узнали, — веско продолжил он, сделав затяжку. — Это — тестер нейронных цепей. Некое средство изучения мозга, в клетках которого «проснулось» Послание. Оно исследует возможности этого мозга, принимает какое-то свое решение и изменяет течение процессов в нем. Заставляет исполнять какую-то, заданную еще Предтечами, задачу.
— И?.. — поинтересовался я чуть более нервно.
— Ну, что касается лабораторных животных, то на этом дело и кончается... — усмехнулся шеф «ЛГ». — Сначала — короткий период беспокойства, а затем собачки, кошечки и кролики благополучно возвращаются к вполне обычному для них образу жизни. А ферменты и всякая прочая химия, которая синтезируется в клетках их мозга в ответ на вторжение вируса, постепенно оттуда исчезают. Молекулярный компьютер-тестер саморазбирается. За ненадобностью. У приматов дело затягивается. Шимпанзе изменяют свое поведение необратимо. У них возникает «синдром исследовательского поведения». Жалко бедняг... А вот с людьми дело обстоит иначе: у них изменения в психике идут по нарастающей... Кстати, не рекомендую вам, категорически не рекомендую, применять для того, чтобы э-э... очиститься от вируса, какие-либо медикаменты. Особенно современные сильнодействующие генноинженерные препараты. Результат может оказаться роковым.
— Это — приятная для меня перспектива, — криво усмехнулся я. — А что же будет со мной без медицинского вмешательства? Меня тоже ожидает развитие «синдрома исследовательского поведения»? Или что-нибудь более интересное?
— К сожалению, мне трудно ответить вам, — ответил такой же кривой улыбкой Хайлендер. — У нас ничтожная статистика — всего трое. Это считая вас. И оба ваших предшественника уже вне зоны нашего контроля... Да нет! — он взмахнул руками, отгоняя мою скверную догадку. — Ни смерть, ни безумие вам, судя по всему, не угрожают. Если бы мы подозревали такое, то не стали бы затевать такую злую шутку... Нет никаких оснований считать, что ваши предшественники покинули этот лучший из миров. Всего лишь эту планету. И — опять-таки к сожалению — никто из них не счел нужным поделиться с нами своими планами.
— Да, отношения с подопытными кроликами не сложились, — согласился я с достаточно, надеюсь, злой иронией в голосе. — Боюсь, что не сложатся и со мной. И статистика у вас неважная. С чего бы это?
Хайлендер с неожиданной для него легкостью соскочил с подоконника и, зябко поежившись, принялся затворять створки окна.
— Покойный Грир, — хмуро бросил он, не оборачиваясь (что-то там у него не ладилось со сложной конструкции шпингалетами), — считал, что переходить к этому этапу исследований небезопасно. Не столько для того, кто станет получателем Послания, сколько для окружающих. Для Человечества в целом. Тот, кто испытает Послание на себе. Неизвестно, что он прочитает в этом Послании и какую весть принесет в этот мир... Примерно так говорил старик. А он был далеко не глупым человеком — Лексингтон Грир. С его мнением стоит считаться. Особенно если принять во внимание его собственную судьбу.
Об этом я кое-что знал. Как-никак наводил справки об основателе той «конторы», в которую предстояло внедряться. Лексингтон Грир умер не совсем своей смертью.
— Есть мнение, — продолжал Хайлендер, — что старик знал на этот счет больше, чем успел рассказать нам... Много больше.
— Успел? — подкинул я наводящий вопрос. — Вы имеете в виду — что-то помешало ему?
