Пьер Бордаж - Воители безмолвия. Мать-Земля
— Я слышу речи рыцаря, — сказал Шуд Аль Бах. На лице его появилось выражение глубокого облегчения. — Теперь главное: примите позу отказа от малого я и открытия большого Я, Кси. А я отправлюсь за двумя асессорами, которые ждут в коридоре. Это мои друзья-рыцари.
Старый интендант вышел. Филп медленно развел скрещенные ноги, затекшие после долгой неподвижности, размялся, встал на колени перед лежанкой и опустил голову и глаза. Позу отказа обычно принимали перед гигантской голографической картиной на потолке зала посвящений, на которой содержались записи древних текстов на мертвом языке Матери-Земли. Эта поза символизировала желание ученика пожертвовать своим малым я, своим личным эго, и поставить его на службу вселенной, на службу Я, пропитанного жизненной энергией Кси.
В это мгновение Филпу стало отчетливо ясно, что он лукавит перед собой. Он пытался принять позу с искренностью, но не мог подавить тихого ропота, поднимавшегося из глубины души: он согласился на ритуал только ради того, чтобы не обидеть своего крестного отца. Голос умолял его отказаться не только от Кси, но и от рыцарства, от посвящения, от готовящейся абсурдной битвы. Голос утверждал, что истинное мужество заключается в полном согласии со своим малым я, с его истиной, какой бы порочащей она ни казалась, а вовсе не в кажущемся присоединении к догмам, которые проповедуют другие.
Как они отличались от тех, которые, как он считал, откроются ему в момент посвящения! От торжественности, от величия, от присутствия махди Секорама и всех руководителей Ордена, от счастья и мистического взлета души, о которых он мечтал, остались лишь аскетизм сырой кельи, присутствие трех старых рыцарей и крохи веры, тонущие в море горечи!
В крохотное помещение вошли три рыцаря. Помощники были стариками с морщинистыми лицами и погасшими глазами, одетые в потрепанные сутаны, усеянные черными пятнами. Один из них нес на вытянутых руках новую сложенную сутану, а второй — белую подушку, на которой лежали пара ножниц, маленькая перламутровая коробочка и принадлежности для бритья.
Шуд Аль Бах приблизился к воину, церемониально приветствовал его, приложив вертикально поставленную ладонь ко лбу, и заявил:
— В силу права посвящения, которым меня наделила директория от имени махди Секорама, великого наставника абсуратской традиции, я, Шуд Аль Бах, возведенный в звание рыцаря и духовник воина Филпа Асмусса, с помощью Молена Рогенара и Ти Заровова, также возведенных в звание рыцаря, произнесу клятву Рыцарства в том виде, как она была записана нашим основателем махди Бертелином Нафлином. После произнесения клятвы присутствующий здесь воин Филп Асмусса будет облачен в сутану и отмечен постоянной тонзурой, материальными знаками его принадлежности к Ордену абсуратов, которому он клянется в повиновении, соблюдении обычаев, уважении и доверии и которому он отныне дарит самого себя.
После мгновения молчания, придающего ритуалу некую торжественность, нарушенную поспешностью его проведения, Шуд Аль Бах и его асессоры затянули гимн клятвы на языке Матери-Земли, величавый военный марш.
Несмотря на все усилия, Филп никак не мог проникнуться серьезностью происходящего. Он ощущал себя чужим на этой абсуратской литургии, этнологом, который наблюдает за ритуалами племени, не понимая его символики. Он поймал себя на том, что ему смертельно скучно. Они походили на четырех воров, которые тайно пытаются завладеть слишком дорогим и тяжелым для них золотом. Ему стало стыдно за собственное равнодушие, и он попытался погрузиться в глубины своего духа. К счастью, он нашел там лицо Афикит, которая оставалась с ним до конца церемонии.
Допев гимн, Шуд Аль Бах обратился к стоявшему на коленях крестнику:
— Воин Асмусса, готовы ли вы принять клятву? Готовы ли вы поклясться в верности рыцарству?
Филп на мгновение заколебался — ему хотелось взять ноги в руки и бежать отсюда, куда глаза глядят.
— Я… Я клянусь в своей вере, — глухо выдавил он.
Но все тело его дрожало от несогласия.
— Хорошо. Клянетесь ли вы честью, непогрешимой честью рыцаря, что берете на себя обязательство никогда и ни при каких обстоятельствах не нарушать этой клятвы? Будете ли вы держать это обязательство?
Филп постарался ответить твердым голосом:
— Я сдержу его!
— Хорошо. Я, Шуд Аль Бах, — старый интендант выговаривал теперь каждое слово, каждый слог, — рыцарь Ордена абсуратов, в присутствии двух асессоров возвожу вас в звание рыцаря. Встаньте, рыцарь, и скиньте ваши старые лохмотья!
Филп исполнил приказ, наверное, слишком быстро с учетом серьезности происходящего. Он поспешно скинул одеяние бронзового цвета, одеяние ученика, верно служившее ему, неоднократно проклинаемое, неоднократно любимое за эти три года учебы. Он оставлял свою «бронзу», как ученики и воины любовно называли эту одежду, он сбрасывал ее с небрежностью, близкой к цинизму. Она вдруг стала просто куском ткани, которую он долго носил и которая попахивала потом.
Он стоял в келье обнаженным. Утренняя прохлада просачивалась через камни стен, и по его коже бегали мурашки.
— Сядьте, рыцарь!
Филп послушно опустился на сиденье. В голове вдруг появилась непочтительная мысль: зачем выбривать вечную тонзуру у обнаженного, дрожащего от холода рыцаря? Не проще ли было сначала вручить ему пресловутую серую сутану, чтобы он не мерз? Он опять разозлился на себя за такие мысли. Он ругал себя за то, что ослабил ментальный контроль, хотя мозг его, похоже, получал удовольствие, осмеивая эти традиционно святые мгновения.
Он втянул в себя острый запах асессора, который неумело состригал с его головы пряди волос. Потом не без опасения ощутил острое лезвие бритвы, которое рывками передвигалось по коже. Выполнив свою задачу без особого урона — порез длиной в три сантиметра не считался серьезным, — асессор смазал выбритую поверхность «лунным кремом», который не давал возможности волосам расти на месте тонзуры.
Закончив свой труд, асессор протянул сутану Филпу, а тот, замерзший и усталый, забыл о медитативной преамбуле, которую новые рыцари якобы должны были соблюдать перед этим невзрачным куском серой материи, который так жаждали заполучить, и тут же натянул ее на себя. Ему показалось, что в глазах асессоров промелькнули огоньки разочарования. И сказал себе, что навсегда покрыл себя позором.
Шуд Аль Бах тепло обнял своего крестника.
— Вы увидите сами, — шепнул он ему на ухо. — Эта сутана станет новой точкой старта…
Через пять минут Филп и три старых рыцаря вышли на почетный двор и присоединились к остальным десяти тысячам членов Ордена, от самого старого до самого молодого, от самого важного до самого скромного, которые располагались в порядке их заслуг. Над монументальной аркой махди Дури-а-Дера реял огромный абсуратский штандарт с голографическим изображением трилла, чьи изумрудно-зеленые глаза выделялись на огненной шкуре с пурпурными полосами. Внизу, на синей эстраде, стояли четыре мудреца директории, закутанные в свои незапятнанные белые тоги. Череп каждого был выбрит догола. Они держались рядом с резным деревянным креслом, стоявшим под ярким навесом и покрытым изъеденной молью шкурой трилла. Это кресло, возраст которого насчитывал несколько веков, предназначалось махди, но пока оставалось пустым Позади четырех мудрецов, в своей кроваво-красной тоге и с лысым черепом, сверкавшим под жидким венчиком волос, застыл Плейс Хартиг, глава стражей Чистоты, чьи строгие, подозрительные глазки буравили собравшихся.
Когда Шуд Аль Бах пригласил Филпа занять место в серых рядах рыцарей с тонзурой, глаза его соучеников, затерянных в бронзовом море по левую сторону от арки, вспыхнули завистливым восхищением. Филп дружески помахал им рукой. Если бы бедняги знали… Свинцовая тишина опустилась на почетный двор, окруженный арками из желтого камня и медными куполами учебных зданий. Чайки и альбатросы улетели, словно не желая нарушать обманчивую тишину, предвещавшую бурю. Исчез привычный звуковой фон пронзительных криков.
Один из четырех мудрецов, который запомнился Филпу по резкой сухости голоса, взял слово:
— Рыцари, воины, ученики, сегодня настал великий день! День, ради которого был создан вечный Орден! Возблагодарим нашего основателя, махди Нафлина. Враг пытается опрокинуть основы Конфедерации! Он грозит нарушить равновесие!.. Он здесь, у наших врат, на землях, окружающих наши стены! Махди Секорам поручил нам, скромным членам директории, передать свою волю и уверить вас в его поддержке в этом испытании!
У Филпа еще теплилась последняя, хрупкая надежда, что ему доведется лицезреть великого предводителя, и спрашивал себя, какие причины могли помешать его появлению перед воинством. Почему он оставался в своем донжоне, в этой проклятой башне, которая бросала вызов небу? Он хотел увидеть глаза Шуда Аль Баха, стоявшего в нескольких рядах от него. Он не встретился с его взглядом, но заметил, как исказились черты старика интенданта в момент объявления, что махди не появится. Шуд Аль Бах выглядел так, как выглядит человек, столкнувшийся с внезапной и жестокой очевидностью и не могущий оправиться от удара.
