Яна Ясинская - Выбор шатеры
Навсегда.
Закрываешься внутри себя. Потому что так не больно.
Но Ада умудрилась пробить в Мэдэлин эту броню, которую шатера старательно возводила в душе годами. И правильно делала. Если бы она не позволила Адамаск стать близким ей человеком, то сейчас, наверняка, не было бы так нестерпимо больно.
Нет. Мэдэлин не плакала. Она просто заторможено сидела на краю всё ещё расправленной кровати подруги и тупа смотрела в одну точку перед собой. Пока вдруг отчётливо не осознала — Анигай!
Вот кому сейчас по-настоящему должно быть плохо!
Она — Мэд — потеряла подругу.
Но он лишился куда большего — родной сестры.
Шатера найдёт мальчишку в общей столовой. Наряду с другими воинами он ел и веселился, травя пошловатые байки, слушая мужские скабрёзные анекдоты. Их взгляды пересеклись лишь на мгновенье.
Нет. Мэд не увидела в глаза Анигая ни боли, ни сожаления об утрате сестры. Он смирился. Забыл Аду, как проблемный сон. Освободился от неё.
О, да! Теперь Анигай по-своему обрёл долгожданную свободу. От неё — от Ады, за которую надо вечно переживать, подставляться. А именно это — подставлять свою шкуру под удар Анигай и не любит. Что ж, похоже, Руар сделал своё дело. Здесь действительно выживает лишь сильнейший, тот, кто ставит своё благополучие превыше других. Кто любит себя больше своих близких.
Жаль лишь, что Мэд, похоже, утратила способность мыслить так же, как Анигай. Иначе бы на душе у шатеры сейчас не выла стая драгов. Не было бы так противно слышать смех Анигая, который с пугающей скоростью сумел вычеркнуть из памяти собственную сестру.
Ада была лучшее, что случилось в жизни Мэдэлин. Это она — Ада показала шатере, что в жизни можно полагаться не только на себя, но и на близких людей. Что всё-таки не всем людям на тебя всё равно. Это она — Адамаск пришла на неслышный никому «плач» Мэд. И шатера, в отличие от Анигая, никогда этого не забудет.
* * *Холодно. До дрожи. До озноба. Острые камни режут спину. С трудом открываю глаза. Не могу понять: жива или уже нет…
Звёздное небо. Такое же холодное, как и моё насквозь мокрое, местами уже обледенелое, алое платье.
Сначала я почти ничего не чувствую. А потом приходит она… боль.
Боль, раздирающая изнутри, а вместе с ней появляется и осознание — жива!
Собрав последние силы с трудом приподнимаюсь на локтях. Кожа на руках и ногах содрана в кровь. Левую руку почти не чувствую. В спину будто воткнули штырь, но… двигаться всё же могу. Не спеша ощупываю себя: вроде переломов нет. Правда, каким чудом — не знаю. Упасть с такой высоты и не разбиться об острые скалы… Только сейчас понимаю: мне просто несказанно повезло, что я выпрыгнула из окна во время сильного прилива, иначе бы точно от меня осталось одно лишь воспоминание.
Оглядываюсь. Не могу понять, куда меня вынесло волной. Но это уже точно не территория Руара. Сумрачный лес? Скорее всего. Первая хвойная поросль начинается метрах в трёх от меня.
И что теперь делать? Куда идти? Если моё ковыляние вообще можно назвать «идти». Всё же должна признать, выживание после такого падения не входило в мои планы. Наивная, думала — отмучилась, а тут… Похоже, моя судьба никак не уймётся. Недаром Акраба всегда говорила, что у меня поразительная живучесть. Сама диву даюсь, что выжила и на этот раз.
С неимоверным трудом поднимаюсь на ноги. Платье от воды и льда почти неподъёмно, но и снять его нельзя. Сухой одежды-то нет. После пары неудачных попыток, мне, наконец-то, удаётся оторвать от ближайшего дерева толстую ветку, на которую я могу опираться как на посох. Хотя толку от этого посоха… Босые ноги зябко ступают по покрытой вечерним инеем земле. Не замёрзну на смерть, так сожрут драги в Сумрачном лесу. Даже дреда при себе нет — Карл, сволочь, отобрал ещё в Аскорэоре.
Радует лишь одно: сомневаюсь, что после такого полёта в бездну океана Карл или Глэдис будут меня искать. В этом даже что-то есть: чтобы обрести долгожданную свободу, мне надо было просто умереть.
Вот только что теперь делать с этой свободой? Вопрос — ответ на который я не нахожу.
* * *Дурной день и не менее дурная ночь. И сон… Всё тот же проклятый сон, который, почему-то неотступно преследуют Верховную ведунью, стоит ей только закрыть глаза.
Нет никаких сомнений — это снова она. Тот же знакомый силуэт. И та же императорская корона.
Арасэли.
Будь она проклята!
Нет. Глэдис не видит её лица. Но этого и не надо. Жесты, манера, осанка — всё её.
И голос нетрезвого Бэра… Верховная ведунья даже чувствует тошнотворный запах его перегара…
— Что, если девчонка обвела нас вокруг пальца? Что, если она никогда…
— Нет! — с диким воплем старуха резко садится на своей узкой аскетической кровати. — Нет… Она не могла это сделать… Она бы просто не посмела…. Она…
* * *Мне несказанно везёт. Хоть в чём-то… Океаническое течение выбросило меня на берег неподалёку от дороги, ведущей через Сумрачный лес в Адейру. На моё счастье, одной семье поселян взбрело в голову именно в это время поехать в Сариту — городок, расположенный на окраине столицы. Тощий старик-поселянин — ещё тот болтун и балагур и его дородная розовощёкая жена с жалостливым сердцем. Оно-то меня и спасло.
— Деточка! Ты жива? Открой… Открой глаза! Патрик! Смотри! Она уже коркой льда покрылась!
Ну да, покрылась. Потому что идти по дороге, опираясь на посох, я долго всё-таки не смогла, и рухнула на обочине. Как долго я пролежала в отключке — не знаю. Очнулась лишь когда меня обнаружила это семейство.
Старик тут же напоил меня из своей заначки каким-то обжигающим пойлом, от которого внутри сразу разгорелся нешуточный огонь. Не прошло и минуты, как я начала чувствовать пальцы рук и ног. Крестьянка тем временем, порывшись в узле с одеждой, выудила оттуда довольно грубо сшитое, но зато добротное тёплое платье.
— А ну-как давай примеряй! Дочке везла. Она у нас, правда, покрупнее тебя будет. Ну да ладное, чай, не утонешь в неё. Главное, чтоб тепло было. А эти лохмотья снимай давай! Простынешь же совсем и дуба дашь!
Заведя меня за повозку, поселянка шустро помогла переодеться, при этом то и дело поцокивая языком, разглядывая моё, покрытое синяками тело.
— И кто тебя так, деточка? Не муж ли чай отдубасил?
— Нет. Не муж… — с трудом мямлю я и…
… как последняя дура начинаю рыдать. Видимо, нервы сдают окончательно.
— Не муж, — истерично всхлипываю я. — Нет у меня больше мужа.
Я рыдаю как какая-то ненормальная идиотка на груди незнакомой мне дородной поселянки, стоя на обочине дороги. А она, сама со слезами на глазах, гладит меня по заледеневшим волосам.
Я плачу, плачу, плачу, с горестью осознавая, что моя жизнь никогда уже не будет прежней, как и я сама.
* * *Видимо, смерть мне всё же к лицу. Падение в бездну, каким-то непостижимым образом, заставило удачу встать не мою сторону. Давненько такого не бывало. Сначала поселяне, которые подвозят до Сариты, затем планолёт возле таверны — мне удаётся незамеченной пробраться в него. И вот спустя всего час я уже в Адейре.
Трачу несколько минут, чтобы, закрывшись в кабинке дамской комнаты аэровокзала, переодеться в подсохшее алое платье. Корю себя за то, что не додумалась переодеться в Руаре в более удобную одежду, перед тем, как идти к Карлу.
Выглядит дорогое платье, конечно, не очень — местами разорванно, но, в целом, всё лучше, чем наряд поселянки, который неминуемо привлечёт внимание модных горожан. Оно мне надо? С сегодняшнего дня я официально мертва. Пусть так и будет. Тем более, что это не далеко от истины. Возможно, физически я ещё жива, но в душе… Пугающий холод, пустота и больше ничего. Странное ощущение: тело ещё живёт. А вот душа… Нет. Лучше не думать об этом. Не могу. Не хочу! И не буду…
Иду по извилистым улочкам старой Адейры. Иду, сама не знаю куда… Не замечаю. Как ноги сами приносят меня к ней… К той, которой я никогда не была нужна. К беспутной Акрабе.
Моей матери.
В этом даже что-то есть. Больше мне идти и не к кому. Жизнь, с присущей ей чувством юмора, вернула меня к той, от которой я сама же когда-то и убежала. К той, которая себе на беду родила меня.
За окном полночь. Мы сидим в дальнем углу полупустого кабака. Молча пьём какую-то обжигающую горькую вкуса. Дрянь, а не пойло. Но на душе от этого горького пойла, почему-то становится не так горько, я бы даже сказала — весело, одновременно с этим по всему моему продрогшему телу разливается тепло. Кажется, я начинаю понимать Акрабу. Если местный эль даёт забвение, то…
— Ещё пару кружек!
— Не налегай. С непривычки поплохеет, — хмыкает мать, пристально, я бы даже сказала, несколько озабоченно глядя на меня. — Случилось что?
— С каких пор тебя стала интересовать моя жизнь?
