Андрей Ливадный - Киберпространство
— Да, я помню. Когда я очнулся и понял, что нахожусь в фантомном пространстве, то после долгих размышлений пришел к выводу: единственным носителем, способным сохранить сознание после смерти и обеспечить ему комфортную виртуальную среду, является логр. Потом, спустя некоторое время, на периферии моего мира начали появляться фантомы людей, и я получил подтверждение своих умозаключений о реанимации Логриса. Это говорило в пользу победы человечества и о распространении новой для нас технологии. Но до сегодняшнего дня я не знал, сколько прошло времени и как на самом деле развивались события.
Илья Матвеевич откинулся на спинку кресла. Чувствовал он себя не совсем уютно, ощущения спонтанной дрожи то и дело пробегали щекотливыми мурашками. Он смотрел на Шейлу и все глубже погружался в воспоминания.
— Только не подумай, что я пришла просто навестить тебя…
— Шейла… — Он вскинул взгляд, мучительно пытаясь понять — что мешает ему просто радоваться ее появлению, отчего каждая струнка души вдруг натянулась, готовая лопнуть… хотя все должно было происходить иначе.
— Илья, я знаю, — безошибочно подхватив его мысль, произнесла Шейла, — между нами все еще лежит вечность. Я прожила сложную жизнь, у меня был муж — помнишь лейтенанта Сокуру?
— Николай? Пилот «Хоплита» с базы РТВ?!
— Да. Сейчас он адмирал. Новый президент Конфедерации Солнц. Он решил, что способен нести это бремя. Процедура генетического омоложения сейчас так же доступна, как и технология логров.
— Я должен спросить… — Илья внимательно посмотрел на Шейлу.
— Почему я не сделала этого? Не прошла генетическое омоложение? — дополнила она прерванную фразу.
— Да.
— На то было много причин, Илья. Позволь, я поживу у тебя пару дней? — неожиданно попросила Шейла. — За две минуты всего не расскажешь… да и некуда торопиться.
Илья кивнул. Он не произнес ни слова, потому что чувствовал: не настоящее и даже не вероятное будущее, а прошлое ворвалось в сознание с ее появлением. Откровенно — он никогда не ждал подобного оборота событий и теперь, глядя на нее, не находил в знакомых чертах отпечатка прожитых лет, — взгляд Шейлы оставался так же чист, безоблачен, беззаботен, как много лет назад, ее образ входил в противоречие со словами, словно являлся отражением его собственной памяти о ней…
Наступила неловкая пауза, которую первой нарушила она:
— Илья, ты осуждаешь мой поступок? Думаешь о законах Логриса, сформулированных не нами? Брось… Отставь эти мысли. Просто прими все как есть и увидишь — у нас с тобой все сложится.
Горкалов не нашелся, что ответить. Он ощущал двойственность ситуации и упрекал себя за излишний прагматизм, когда нужно просто поверить — вот оно, счастье, о котором ты даже не мечтал…
Он встал, облокотился о перила и ответил:
— Шейла, прости… Я, должно быть, слишком привык к одиночеству.
— Я понимаю. — Она тоже встала и подошла к нему, но не прикоснулась, лишь обдала знакомым запахом духов.
«Неужели столько лет подряд она пользовалась только ими? — невольно подумал Илья и тут же мысленно себя одернул: — Опять? Опять пытаешься анализировать то, во что нужно верить?»
— По большому счету я не нарушила законов виртуальной вселенной, — произнесла Шейла, также облокотившись о перила. — Никто и никогда не утверждал, что личность должна быть замурована в логре. Эту догму придумали мы сами.
— Хочешь сказать — внутреннее пространство Логриса должно быть открытым?
— Ну я же пришла к тебе в гости… — рассмеялась Шейла. — Да, злоупотребив властью, но кому от этого стало хуже? — Она искоса посмотрела на Илью и добавила: — Побудь один.
— А ты?
— Уже поздно. — Она указала взглядом на темнеющее небо.
Горкалов понял намек.
В душе вдруг все похолодело.
— Пойдем, — сделав над собой усилие, погасившее вспышку эмоций, ответил он. — Я покажу тебе дом, комнат в нем много, сама выберешь, какая по вкусу.
Над далекой линией горизонта вставал величественный диск звезды.
Шейла спала. Илья же не сомкнул глаз: он лежал, прислушиваясь к звонкой, царящей в доме тишине, и думал, не решаясь сделать роковой шаг.
Наконец он не выдержал и резко сел в постели.
Приучить свое сознание к процессу сна было непросто. Зачем нужен сон бессмертному рассудку, у которого не осталось нуждающейся в отдыхе физической оболочки?
Однако Горкалов заставлял себя спать. Вопреки ощущению абсолютной власти над окружающим пространством, он прилагал много, казалось бы, ненужных усилий, чтобы превратить существование в жизнь.
Это удалось далеко не сразу.
Безграничная власть над пространством — это прекрасно, но не следовало распускать собственный рассудок понятиями вседозволенности. Горкалов осознавал, что является одним из первых людей, попавших в Логрис. В самом начале ему было очень сложно. Невыносимо сложно заставить себя жить, мыслить посреди безвременья, неопределенности, ведь все, чем он дорожил, осталось за неодолимой чертой физической смерти, и, если бы не знания о Логрисе, полученные еще до вторжения харамминов на Элио, он бы не выдержал, сошел с ума в бесконечных проявлениях безропотно подчиняющегося любому мысленному приказу пространства.
Встав, он умылся, потом прошел по внутреннему балкону второго этажа, заглянул в приоткрытую дверь комнаты, куда накануне проводил Шейлу.
Она спала…
Некоторое время Илья стоял, молча глядя на нее, потом резко развернулся и, спустившись по лестнице, вышел на террасу.
Почему между ними стояла явственно ощутимая в мыслях преграда?
«Может, виной тому моя настороженность? Ведь окружающее пространство подчинено моим мыслям. Не оттолкнул ли я ее своей излишней подозрительностью?»
Илья облокотился о перила.
С одной стороны, все выглядело просто и естественно.
«В таком случае я веду себя, как…»
Мысль оборвалась.
Вихрь воспоминаний поднимался из потаенных уголков сознания, порождая совсем иные мысли:
«Логрис…
Он мертв и логичен.
Он смотрит на нас, а мы уже не существуем, ибо перешагнули ту грань, которая отделяет реальное от вымышленного.
Мир, созданный силой мысли. Что может быть прекраснее, загадочнее, величественнее и непостижимее его?
Иногда мне кажется, что он действительно прекрасен, как сладчайшая из грез, а иногда он становится отвратительным, как самый изуверский кошмар, но в том и заключается величайшее достоинство этого места, что ни один порыв сознания не может своим дуновением отсюда поколебать даже самый крохотный камушек настоящего мира. Внешний мир закрыт для нас, ибо он хрупок, мы же сильны, и существует лишь малая доля существ, сумевших осознать его хрупкость и свою силу. Остальные все еще ищут себя, совершая разные поступки, но, хвала Логрису, уже не там, а здесь.
Наше жизненное пространство раскинулось в новом измерении, будто старая добрая Вселенная перестала существовать… А может быть, так и есть? Не знаю. Не уверен. Сейчас, мысленно записывая эти строки, я, признаться, уже не совсем помню, что такое реальный мир. Сколько прошло лет… или, быть может, наносекунд?.. с тех пор, как я в последний раз дышал, любил, осязал ТАМ…
Не могу сказать. Могу лишь заглянуть в бездну собственной памяти и посмотреть, когда я отдал себя Логрису, но делать это не хочется.
Удивительно, как поздно начинаешь постигать многие истины. Например, ты всегда знаешь, когда с тобой что-то случается в первый раз, но разве можно предугадать, когда то или иное действие будет совершено в последний? Наверное, в этой непредсказуемости, в полном или частичном неведении своего будущего и кроется смысл жизни.
Только попав сюда, я с ясностью понял, что смысл жизни — в ее окончательности. Постоянно тяготеющий над нами призрак физической смерти заставляет жить, он дает стимул созидать и разрушать, стремиться к чему-либо, успеть сделать как можно больше до того момента, как физическая смерть заберет тебя.
Открыв принцип реинкарнации, мы разрушили этот естественный закон, а вместе с ним и психическую устойчивость нашего общества. Первая волна реинкарнаций не принесла ничего, кроме радости, — ведь дети, собиравшиеся со дня на день навечно расстаться с родителями, внезапно вновь обрели своих близких. Да, они вернулись из Логриса триумфаторами, победителями над смертью, и… что получилось из этого?
Сначала была радость, ощущение победы над вечностью, потом пришло разочарование и чудовищный, массовый срыв.
Психология живого существа, как известно, ориентирована на выживание вида в целом — такой постулат заложен в наше подсознание эволюцией, но эти же законы развития постулируют и наступающую в конце концов неизбежную смерть отдельного индивида. Это понятно. Но ведь именно данный столп подсознания, как выяснилось, и был подрублен открытием вечной жизни.
