Юрий Пашковский - Тени безумия
Они стояли друг против друга, человек и костяной воитель, живой и не-мертвый. Деревья словно сомкнулись вокруг них стеной бойцовой арены, шелест листьев напоминал шушуканье ожидающей схватки публики.
Мощные ноги некролюда позволяли ему быстро передвигаться огромными прыжками. Руками ему служили медвежьи лапы, кончающиеся наростами с длинными острыми костями на тыльной стороне. Хватило бы одного удара, чтобы пронзить человека и разорвать пополам. Это нежить и собиралась сделать. Резко рванувшись к эйлину, мортабеллатор нацелился в шею и живот.
По-прежнему безмятежный, эйлин за миг до броска плавно шагнул вперед, вскинул руки навстречу нападавшему и точно ухватил чудовище за запястья. Резко рванул запястья в стороны, отпустил, шагнул назад. Все это было проделано настолько быстро, что оживший мертвец ничего не увидел, лишь почувствовал, как лапы повело в стороны. И застыл. Что-то удерживало его в воздухе, что-то невидимое и едва ощутимое.
Ветер.
Прохладный ночной ветер.
Мортабеллатор задергал головой, доставшейся ему от волка, зарычал. Как и всякая нежить высокой стадии неупокоения, костяной воитель не боялся простой стихийной магии, и ему было невдомек, отчего подчиненный чарам воздух удерживает его. Мертвое тело нежити вырабатывало поле, разрушающее эфирные связи, и потому против нее следовало применять либо сильнейшие боевые заклинания, либо высшую стихийную магию, либо некромагию – самое действенное из перечисленного.
Но сейчас ветер продолжал держать мортабеллатора и не собирался его отпускать. Лапы некролюда все сильнее тянуло в разные стороны. Будь на месте неупокоенного человек или даже тролль, его бы просто разорвало. Но измененный организм был достаточно крепок и все еще держался, хотя местами гниющая кожа лопнула.
Эйлин кивнул, будто получил подтверждение чему-то. Потом приблизился к противнику и несколько раз быстро ударил его кулаком в грудь. При каждом ударе мортабеллатор содрогался всем телом, а от последнего обмяк и частями тех животных, из которых состоял, осыпался на траву. На этом все закончилось. Кости и плоть все еще шевелились и медленно ползли друг к другу, когда эйлин, потеряв всякий интерес к некролюду, отправился дальше.
Своей цели он достиг, выйдя к берлоге под огромным дубом. Если до этого лес полнили скрипы, шорохи, хлопанья крыльев и голоса ночных птиц, то возле дуба исчезли все звуки. Тут не было слышно вообще ничего.
В следующий миг эйлин понял, что боится. Ужас накатывал потихоньку, ужас перед чем-то неимоверно опасным, разрушительным, смертоносным, встречи с чем ему было не пережить. Побежденный мортабеллатор выглядел ничтожной былинкой на фоне того грядущего кошмара. Словно недоглядели местные фригольдеры, проворонили знамения некромаги в Тихих горах, и укрепившаяся танатофлора расцвела Костяным Богом. И теперь мортадеус спешил к человеку, дабы лично пожрать живую букашку.
Маска спокойствия дрогнула. Казалось, сейчас эйлин закричит и бросится прочь, но вместо этого он засмеялся. Смех неумелым пловцом бултыхался в вязкой тишине, его тянуло в пучины затишья. Не прекращая смеяться, человек упрямо двинулся к берлоге – и остановился.
Вспыхнувшая вязь рун заставила бы любого преодолевшего барьер ужаса мага если не убежать, то хотя бы развернуться и чинно удалиться по неожиданно возникшим неотложным делам. Связываться с орденом Шрайя, больше известным как Клан Смерти, не рискнул бы и Конклав. Знаки же прямо предлагали покинуть это место, принадлежащее Шрайя здесь и сейчас.
Эйлин видел надпись одновременно и на тайнэ, языке Морского Союза, и на древнероланской макатыни, и на всеобщем искусственном языке. Некоторые говорили, что Шрайя никогда не используют магию. Ошибались, значит. Как ошибались и многие другие, болтавшие в кабаках и на балах о Клане Смерти. Правы все лишь в одном: зовущие себя шрайя – жрецами Госпожи – являлись лучшими убийцами в Западном Равалоне. А может, и во всем Равалоне.
Их трудно найти. Почти невозможно. Они либо приходили сами и предлагали свои услуги, либо являлись после ритуала – сложного, долгого и опасного. А могли и не явиться. Никто не ведал, что движет поступками шрайя. Предположений, догадок и легенд ходили тысячи, а вот правдивого достоверного знания не имелось. Таинственные цели Печальной Жрицы? Загадочные планы никому не известной верхушки ордена? Но в чем эти цели, что это за планы – можно было только гадать.
Эйлин прекратил смеяться. Теперь он выглядел довольным.
Игнорируя надпись, он прошел сквозь нее, подошел прямо к берлоге и вежливо постучал по стволу дуба – ну точно благочестивый бюргер пришел в гости к соседу.
Минут десять ничего не происходило, а затем мир словно обернулся вокруг эйлина. Закружились окрест деревья, звезды завели хороводы на небосводе, луна умчалась за горизонт, где и осталась. Человек терпеливо ждал.
Момент, когда он оказался посреди комнаты, которая больше всего походила на частную библиотеку древнего роланца, эйлин упустил. Вот он находился посреди даларийского ночного леса, а вот уже стоял между десятками шкафов, заполненных книгами, чья форма навевала воспоминания об эпохе древнего Архэ и Роланской империи. В нынешние времена длинные листы, намотанные на палку с утолщенными концами с ярлычком на верхнем конце, выглядывающим из кожаного футляра, в который они помещались, в основном использовали маги для создания особых артефактов, которые они называли по-простому – Свитками. Заранее созданное заклинание, простое или сложное, низшее или высшее, облекалось в форму волшебных знаков, и магическая энергия закреплялась на особого рода пергаменте. Волшебнику или же смертному, на которого настраивался артефакт, в дальнейшем для употребления требовалось лишь снять блокирующую печать и активировать чары.
Свитки в комнате оказались обычными свитками, без всякой магии. Но их было непривычно много для сегодняшних дней. Сначала более удобные кодексы, а позже ксилография и печатные машины уверенно вытесняли старинные книги. Все еще удобные для быстрого оформления приказов, донесений и описей, свитки покидали письменный мир Равалона, удерживая свои бастионы только среди магической братии. Но прогресс не стоит на месте, со временем волшебники найдут им более удобную замену – в этом можно было не сомневаться.
Эйлин огляделся, печально улыбнулся. Если ему ничто не помешает и все свершится, как надо, магам не придется придумывать ничего нового взамен Свитков.
Не будет магов.
Как не будет и многого, очень многого другого.
Но не стоит думать о таком в тайной обители шрайя. Так, на всякий случай. Психомагического давления не ощущается, никто вроде не пытается читать мысли. Впрочем, плох тот ментальный чародей, скрытое воздействие которого на сознание не является таким уж скрытым.
Конечно, чтобы проникнуть в его разум, понадобится психомаг из эль-элхидов или агхиров. Но опять же – что известно о Клане Смерти? Достоверно – ничего. Так что лучше перестраховаться.
Особенно – сейчас. Сейчас, когда давным-давно накинутая на мир сеть наконец-то начала стягиваться, и посеянные плоды готовы дать всходы.
– Раз Госпожа позволила вам войти, то не стоит стоять на пороге. Проходите.
Раздавшийся голос не был ни зловещим, ни устрашающим. Ничего от адского рокотания Разрушителей, никаких дивных переливов райских песнопений Созидателей. Обычный такой голос, разве что чуточку уставший.
Эйлин не стал ждать повторного приглашения. Он прошел сквозь ряды шкафов и вышел во вторую половину комнаты, свободную от книгохранительниц. Здесь вдоль стен протянулись лавки с рундуками, а на самих стенах изображался посмертный суд, каким его в древние времена представляли обитатели жаркого Укеми. Зеленокожий бог возрождения От-Инис, царь и судья загробного мира с короной, жезлом и плетью сидел на троне перед весами, на которых два его помощника взвешивали сердце покойного. Сердце, символ души и совести умершего, лежало на одной чаше, на другой находилось перо, возложенное желтокожей богиней истины Тиат – символ правды. Сердце праведника весит одинаково с пером, и он отправляется в рай, сердце же грешника перевешивает, и его пожирает Итат, крокодилоглавый гиппопотам с львиными лапами.
– Слава тебе, бог великий, владыка обоюдной правды, – прошептал эйлин, глядя на От-Иниса. – Я пришел к тебе, господин мой. Ты привел меня, чтобы созерцать твою красоту. Я знаю тебя, я знаю имя твое, я знаю имена сорока богов, находящихся с тобой в чертоге обоюдной правды, они живут, подстерегая злых и питаясь их кровью в день отчета перед лицом Благого. Вот я пришел к тебе, владыка правды. Я принес правду, я отогнал ложь. Я не творил несправедливого. Я не делал зла. Не делал того, что для богов мерзость. Я не убивал. Не уменьшал хлебов в храмах, не убавлял пищи богов, не исторгал заупокойных даров у покойников. Я не уменьшал меры зерна, не убавлял меры длины, не нарушал меры полей, не увеличивал весовых гирь, не подделывал стрелки весов. Я чист, я чист, я чист, я чист.
