Дмитрий Тихонов - Эпоха последних слов
— Твой брат заплатит за это! — пообещал сгоревший. При этом багровая корка на его горле лопнула, выпустив несколько капель желтого гноя.
— Отправляйся наверх! — скомандовал Аргрим. — Его брат — моя забота! Ты руководи обороной и помни, Фарг: на темные тропы уйдешь лишь вслед за последним из штурмующих, не раньше!
— Слушаюсь, мой господин!
Инквизитор склонил голову и скрылся во мраке. Аргрим приблизился к Рихарду, всмотрелся в его лицо:
— Ну как? Вспомнил что-нибудь?
Рихард кивнул:
— Конечно.
— И? — оживился колдун.
— Вспомнил стишок, который в детстве мне читала мать. Сейчас, сейчас… как же первая строка… ага…
Рыцарь откашлялся, начал декламировать своим слабым, изможденным голосом:
Когда ты сердцем чист и светел,
В пути не жди серьезных бед!
— Что это за ерунда?! — взвился Аргрим. — Замолчи!
— Нет, — терпеливо отвечал Рихард. — Ты дослушай…те.
Сутулый с размаху ударил его по зубам.
— Сказано, заткнись!
Боль была обыденной, привычной. Как умывание после сна. Нижняя губа треснула посередине, по подбородку скатилась капля крови. Каплей больше, каплей меньше, у него ее и так почти не осталось. Аргрим отошел в сторону, пропал из виду, и теперь Рихард мог только слышать его голос.
— Ты ведь действительно что-то знаешь. Все уловки имеют определенную цель. Одну-единственную. Тянуть время. Дождаться прихода драгоценнейшего братца вместе с его покровителями. И вот тогда-то твой секрет и раскроется, верно? Тогда-то твоя сила и проявит себя. Ну что ж. Пусть так. Мы умеем ждать. Это — единственное, чему можно научиться, сидя в каменном саркофаге в течение тысяч и тысяч лет, наблюдая за тем, как наверху расцветает столь ненавистная жизнь.
Аргрим вновь появился перед Рихардом. Глаза главного экзекутора блестели чернотой, под кожей беспрерывно шевелились тысячи щупалец.
— Мы не проигрываем, — сказали подземные демоны его ртом. — Мы вечны! Мы — зависть, бешенство, злоба, похоть! Мы — страх, отчаяние, старость и одиночество! Мы — рука, поднимающая нож над беззащитным! Мы — ураган, ломающий деревья и уносящий крыши. Мы — хаос, мы пребудем вовеки, вы же — смертны и исчезнете навсегда!
— Еще, помню, мне… мать говорила… — сказал Рихард, закрыв глаза, чтобы не видеть щупалец, тошнотворно-медленно движущихся в приоткрытом рту Аргрима. — Самоуверенность хуже глупости.
— Да? — Голос был сладким до одурения. Он тек, словно мед, липкий, густой, кружащий голову. Мед, полный извивающихся личинок. — А что твоя мамаша говорила насчет нашего общего друга в капюшоне? — Аргрим указал на сутулого палача, который как раз закончил возиться в углу с новым устройством. — Вот интересно, упоминала ли она в ходе своих мудрых рассуждений такие полезные приспособления, как дыба, железная дева или кобыла смерти? Ты слышал про кобылу смерти?
Колдун схватил Рихарда за волосы, приподнял голову юноши, ткнул пальцем в стоящую у дальней стены деревянную треугольную пирамиду на толстых ножках.
— Мы усадим тебя на нее, привяжем к ногам груз и будем смотреть, как ты медленно сползаешь вниз, насаживаешься все глубже и глубже. Ты потеряешь сознание, мы обольем тебя водой, приведем в чувство и повторим. А? Что скажет насчет этого твоя рыцарская честь?
Он отпустил голову юноши и отошел, задумчиво потирая острый подбородок.
— Прижигание железом и выдирание ногтей — это все детские шалости. Я не подвергал тебя настоящим пыткам, потому что боялся, что ты можешь не выдержать и сбежать от нас на Темные Тропы. Но теперь вижу: сила, прибившая гвоздями жизнь к этому тощему телу, достойна уважения. А с теми, кого уважаем, мы не церемонимся, правда?!
Аргрим засмеялся. Почти беззвучно и оттого еще более зловеще. Смех прервал оклик сверху:
— Мой господин! Они под стенами! Готовятся к штурму!
— Отлично. — Аргрим потер руки. — Не пугайте их раньше времени, пусть гости немного развлекутся, пусть залезут в мышеловку поглубже.
— Будет исполнено, господин!
Колдун вновь повернулся к Рихарду:
— Там, наверху, твой брат скоро полезет на стены, да помогут ему Ушедшие Боги. Я пока останусь здесь, в гораздо более приятном обществе… и освещении. На ужин сегодня — ты. С салатиками мы уже разобрались, пора приступать к основному блюду. Пожалуй, все-таки дыба. Люблю смотреть, как рвется кожа. Ах, да! Десерт! На сладкое я принесу тебе голову. Угадай, чью?
* * *Вольфганг даже не предполагал, какая буря чувств разразится в его душе при виде Заставных Башен. Нечто подобное испытывал он в детстве, возвращаясь домой с отцом и братом после нескольких дней, проведенных на охоте. Это место знало его, а он не один год верой и правдой служил ему, ходил коридорами, спал в кельях, пировал с друзьями на лестницах и навесах, ночами пробирался мимо часовых на свидания с любимой. Каждый камень здесь значил что-то для него, каждая ступенька помнила его счастье.
За последние недели образ замка неотступно преследовал рыцаря, но то было уродливое, полное огня, дыма и паники видение, что явилось ему еще в Ночь Безумия, когда они с братом бежали отсюда, сокрушенные размахом бедствия. Теперь же, в бледном свете нарождающегося утра, Заставные Башни выглядели как прежде. Мирно, спокойно, неколебимо. Да, глаз замечал некоторые изменения: заново отстроенный барбакан, большее количество бойниц в стенах, подлатанную кровлю, но по большому счету все осталось прежним. Это был его дом. И он пришел сюда, чтобы вышвырнуть из своего дома поселившуюся в нем нечисть.
Деревни, во множестве окружавшие замок, оказались пусты. Еще дымились кострища на улицах, валялись перевернутые котлы и свертки с нехитрым скарбом — те, кто нашел себе пристанище здесь, явно спешил укрыться в замке. Обычные люди. Крестьяне, ремесленники, нищие. Те, кому повезло уцелеть в Ночь Безумия, наверняка обманутые новыми обитателями Заставных Башен. Праведная Инквизиция, говорите? Святой гнев?
Вольфганг осторожно выглянул из-за большого деревянного щита, осмотрел позиции. Пока все шло по плану. Небольшие отряды гномов, тоже под прикрытием широких, обтянутых сырыми козьими шкурами мантелетов, неспешно подтаскивали на заранее утвержденные места детали и материалы для осадных машин, подвезенные к опушке на терпеливых вьючных мулах — по заверениям подгорных инженеров, на полную сборку всех конструкций уйдет не более пары часов. Эльфийки пока оставались позади, на расстоянии излета стрелы, пущенной со стен. Орки активно помогали гномам: носили доски и брусья, бочки с порохом, подкатывали массивные литые пушки и волокли ящики с чугунными ядрами.
Вольфганг спрятал голову за щит. Прятаться за ним приходилось либо сидя, либо в полусогнутом положении, и никто не назвал бы это удобным. На рыцаре были новые доспехи, специально выкованные гномами по приказу Крома. Вороненая сталь, украшенная искусной гравировкой. Несмотря на то что кузнецы, изготовившие броню, никогда Вольфганга не видели, сидела она гораздо лучше именного орденского комплекта. Тем не менее за щитом надежнее. Брат отца погиб во время осады крепости взбунтовавшегося феодала — неосмотрительно высунулся из-за мантелета и тут же получил стрелу в плечо. Рана воспалилась, и он умер от лихорадки через несколько дней. Однако в нынешней ситуации дядя мог хоть танцевать на поле: на стенах никого не было видно, замок выглядел оставленным, вымершим. Герольды, выбранные из числа пришедших вместе с Торгорской армией людей, уже дважды подходили к воротам и зачитывали предложение о сдаче. Никто не отозвался, никто не появился. Уловка? Скорее всего. А может, эти твари, Сказанные-во-Тьме, перебили всех своих подданных, чтобы превратить их в марионеток, и теперь сидят, затаившись, ждут наступления темноты. Что ж, в подобном случае им вряд ли удастся ее дождаться.
Вольфганг привстал, глянул в бойницу мантелета, узкое окошко, прорубленное в верхней части щита. Замок возвышался перед ним, и отсюда, снизу, был виден весь, целиком. Он стоял на широком холме, окруженном рвом, склоны которого усеивало множество деревянных кольев. Стены его, высотой более тридцати локтей, казались монолитными — настолько плотно были подогнаны друг к другу каменные блоки, составляющие их. Широкие зубцы, вдоль которых ему столь часто приходилось ходить во время несения стражи. Даже сейчас он мог бы сказать, у какого из них обычно останавливался, чтобы раскурить трубку, у какого располагалась тренога с небольшим котелком — все это память услужливо подсказала ему. Бесчисленное количество дней и ночей провел он там, между этими зубцами, глядя на окружающие леса, мечтая о воинской славе, размышляя о том, как будет сражаться с зеленокожими или остроухими захватчиками, пытающимися взять крепость приступом. Разве мог он тогда, еще мальчишка, только недавно понявший необходимость бриться каждый день, подумать, что совсем скоро будет стоять на поле внизу, укрываясь за деревянным щитом, и перебирать в уме варианты наиболее быстрого и эффективного штурма?! Поистине прав был отец, когда говорил, что в жизни любые планы часто осуществляются прямо противоположным образом.
