Галина Манукян - Ученица чародея
У меня запершило в горле. Только не плакать. Я не стану плакать. Сколько можно?
– Что за наставления, Огюстен?
– Сказала, чтобы вы слушали эту… как ее – интуицию, то есть внутреннее чутье. Потому как не все надо в расчет принимать, что подсказывает ум и логика. Вам особенно. Чутье вас должно вести к вашей цели. Вы, говорит, знаете, к какой. И еще мадам прибавила, что теперь и она сама, и остальные от вас зависят. Медлить нельзя больше, – Огюстен посмотрел настороженно, словно боялся, что вылил на меня слишком много.
Но я лишь вздохнула:
– Благодарю, я поняла.
Итак, в моем распоряжении богатый арсенал: моя интуиция, мой Голем и мой долг. Но чутье мне ничего не говорило. Единственное ощущение, которое преследовало неотступно с самого пробуждения – было то, что перейдя границу с Савойей, я перелистнула сразу несколько глав своей жизни, и оказалась не во Франции, а в каком-то совершенно неведомом, новом для себя времени и пространстве. Хотя без старых врагов, надеюсь… В конце концов, чернокнижник Годфруа с помощью моей крови исцелит герцога Виктора Амадея, и во мне ему просто нет больше нужды. Иначе он не сдал бы меня с такой легкостью инквизиторам. Каждый знает: с костра выход один – на тот свет. Но в душе все снова перевернулось: почему лекарь все-таки отдал на растерзание Этьена? Ведь каким бы тот ни был в глазах колдуна, сын все-таки. Не понять мне этого. Последует ли за мной демон? Надеюсь, нет. Он, наверное, только в горах может из рек и озер выходить, хотя…
Огюстен не мешал мне думать. Я отвернулась к окну и осторожно, пряча в складках одеяла, посмотрела на рубин. При дневном свете камень сверкнул кроваво-красными искрами по краям. Сердцевина была мутной, черной, в опасных трещинках. Стало вновь не по себе: и Годфруа, и я добавили своими деяниями пятен в когда-то идеальный камень. Моя душа мучительно заныла – теперь приказ убить монаха и толстяка в подвале показался излишним. Тех, чья кровь пропитала за ночь каменные плиты, можно было просто связать. А потом забыть о них навсегда. Но нет, захотелось мести, сколько меня не предупреждали… – Я стиснула зубы. – Не оттого ли Провидение ударило по тому, кто больше других был мне дорог? Отняло его у меня и устроило эти страшные метаморфозы? Подобрался бы демон к Этьену, если бы я поступила иначе? Ну, зачем, зачем мадам Тэйра отдала мне этот проклятый камень? Словно и так в моей жизни не хватало проблем!
Я сжала рубин в ладони, хмурясь и ропща. В конце концов, почему судьба рода, практически мне неизвестного, которому я особо и не была нужна никогда, зависит от меня? Справедливо ли это? Вовсе нет! Я не подписывалась на такое. Я… Я же просто девушка… Я…
Но вдруг рубин ожил в руке, завибрировал. Что-то кольнуло тысячами мельчайших иголочек, в кожу волнами просочилось тепло. И тут же перед глазами возникла картина – люди на берегу объятого штормом океана. Много людей, так много! Наверное, не меньше сотни! И все это наш род? – по спине пробежала волна трепета. – Господь Вседержитель!
Родственники жались к скалам. Вдали от всех черным пятном выделялся мсьё Годфруа, мрачный, будто ворон на кладбище. Среди массы незнакомых лиц я рассмотрела Моник с любимыми мной малышами, красавицу маман в безупречном наряде и в шляпе с перьями, двоюродных дядьев с ребятишками от мала до велика. Под ручку стояли старшие кузины, Козетта и Сесиль, одинаковые почти, с рыжеватыми завитушками у висков и пухлыми губами, так легко складывающимися в улыбку. Стояли в толпе и ветхие дедушка с бабушкой, грубоватые, но какие-то неприкаянные. Из-за спины неизвестного мне громилы в добротном сюртуке выглянула толстая тетка Мадлон из Лиона с хитрющими глазами и вечно набитым чем-то карманом передника. Были здесь и какие-то молодые франты, и взлохмаченные мальчишки с шарами петанк, словно их застали внезапно посреди уличной игры, и монашка с острым носиком, и хорошенькие маленькие девочки, и солидные ремесленники с женами-матронами. И мадам Тэйра в обличье дамы в красном, и Этьен…
«Надо же, сколько нас! – в моей груди стало тесно. – А сколько было, и сколько еще будет? Но будет ли?» Я затаила дыхание. Все смотрели на меня с надеждой и опаской – вдруг подведу? Не накроет их следующей волной, с ревом накатывающей с океана?
Я снова и снова рассматривала этих людей. Все они были разными, но неуловимо едиными – настроением ли, духом, хитринкой, черточками в лицах. Показалось, что от каждого простираются к остальным прозрачные нити, тонкие и невероятно прочные. Они опутывали одного, тянули другого, поддерживали, струились куда-то за скалы – наверное, к предкам. С необычайным волнением я вдруг ощутила эти нити кончиками пальцев, кожей, спиной, затылком, словно громадный незримый кокон, дающий жизнь каждому из рода и одновременно требующий свое. Было в этом что-то магическое, мощное, неописуемое.
И впервые за последние годы я почувствовала себя не одинокой. Даже если эти люди не знают обо мне ничего, я о них знаю. Я их чувствую. Я чувствую жизненную силу от каждого, даже от Годфруа. И я могу отдать частицу себя им, могу взять, если понадобится. Это фантастическое ощущение охватило меня, заворожило, воспламенило. И я позабыла, что трясусь в карете по лесной дороге, что я – все лишь девушка семнадцати лет и что мое тело имеет пределы.
Я открыла глаза, но ощущение силы осталось. Да, от такой ответственности впору было согнуться в три погибели, но я расправила плечи – не время быть слабой.
* * *Дороги уже стали ровнее, за окном лес сменили сочные зеленые пастбища, о горах напоминали лишь синеватые холмы на горизонте. Мы въехали в Бург-ан-Бресс. По оживленным улицам карета прокатилась мимо белого кружевного собора с затейливой крышей и ажурной лепниной над входами, миновали монастырь с серой башней и торговые ряды. Мы устремились под тяжелую арку между домами и остановились у входа в гостиницу «Петух в вине».
Огюстен соскочил с подножки и быстро уладил формальности. Через несколько минут он уже внес меня в просторную комнату. Я хотела было пойти сама, но подумав, что босая девушка в одном одеяле произведет более странное впечатление, нежели девушка в одеяле на руках заботливого молодого человека, которую можно было принять за больную. Потому и не стала сопротивляться.
Конечно, не возражала я и против обеда. Когда слуга принес щедро уставленный поднос, Огюстен поначалу пытался проявить куртуазность, но, посмотрев, как я, словно голодный бродяга, обгладываю одно куриное крылышко за другим, шумно запивая все сладким красным вином, и сам с воодушевлением вгрызся в курицу с золотистой корочкой. Позабыв о манерах, мы, как Гаргантюа и Пантагрюэль, ломали хлеб руками, запихивали в рот оливки, черпали ложками тушеную в сливочном масле морковь, с жадностью поглощали козий сыр и зелень целыми пучками. Да что говорить! Я бы съела сейчас и барана целиком, и гуся на вертеле – только подавай.
Мало того что мы с Огюстеном потеряли кровь, мы к тому же не ели как следует со времен Перужа. Нашу трапезу прервала только служанка, принесшая по просьбе Огюстена ворох платьев и туфли на выбор из соседней лавки. Я махнула рукой и не стала отвлекаться от еды.
Воистину это была не трапеза, а истекающее слюнками обжорское безобразие. Мысленно добавив чревоугодие к своим множащимся грехам, я только через полчаса почувствовала себя, наконец, человеком. По окончании пирушки за круглым столиком теплая тяжесть туго набитых животов заставила нас разойтись по спальням. Упав на мягкую перину, я тотчас услышала из соседней комнаты раскатистый храп моего великана. Чутье, убаюканное всплесками вина в моем желудке, молчало, сладко посапывая, а потому и я отдалась в руки Морфея.
Не знаю, сколько я наслаждалась сном, но внезапно с колотящимся сердцем подскочила на кровати. На улице солнечно нежился майский вечер, но я точно знала: ему не суждено блаженствовать долго – на Бург-ан-Бресс надвигается черная вьюга.
Глава 28
Я спрыгнула с кровати и, прошлепав по деревянному полу босыми пятками, в мгновение ока оказалась у окна. Постоялый двор обыденно шумел: судачили тетки у лавки с сырами, чистенький хозяин гостиницы, румяный, словно утренний круассан на блюдце, незлобно журил молодчика, понесшего куда-то не туда бочонок с вином. С бургундским, наверное, ведь до Бургундии рукой подать. Бегали мальчишки, перепрыгивая через небольшой ручей, журчащий на той стороне улицы. Дворянин в фиолетовом камзоле спешился с рыжего жеребца и, передавая поводья слуге, указывал хлыстом на восток.
Я тоже взглянула туда. По вечернему небу на город ползла туча, похожая на пятно сажи на чистой, чуть подсиненной простыне. Слуга, нахмурившись, покачал головой. Я убрала со лба прядь за ухо. В сердце нарастало беспокойство. Где-то встревоженно завыли собаки. Голуби и воробьи вспорхнули и унеслись куда-то стайками. Значит, будущее ненастье чувствую не только я. Демон… чернильный демон, вселившийся в Этьена, вероятно, с радостью утянет себе еще пару-другую добрых горожан, как утащил вчера в реке стражников.
